Капитан кряхтя сел на стульчик, положив на колени свиток. Ника пристроилась рядом у фальшборта. Она уже озадачила Лаюлу и двух других девчонок. А Ильде теперь придётся ухаживать за двумя ранеными. Жаль, но лежать в одной каютке с Креком Палпиным, гантка категорически отказалась. Но теперь это проблема Арьи. А пассажирку сейчас интересовал другой вопрос.
— Как скоро мы будем в Фарнии, господин Картен?
Мореход оторвался от карты, на которую аккуратно наносил угольком недавно открытую реку.
— Дней через пять или семь, госпожа Юлиса.
— И как вы собираетесь объяснять там столь странный состав команды? — усмехнулась девушка.
Купец вздрогнул.
— О некоторых вещах лучше бы и вовсе помалкивать, госпожа Юлиса.
— Я согласна, но спрашивать всё равно будут, — резонно заметила собеседница. — И уж в Канакерне вы точно не отмолчитесь.
Мореход засопел.
— Полагаю, необходимо придумать такую, похожую на правду, историю, которая, не бросая на вас тень, отвечала бы на все вопросы. А их будет много.
— Кого? — вскинул брови купец.
— Любопытных, — улыбнулась девушка. — И вопросов.
Она пожала плечами.
— К сожалению, я слишком плохо знакома с цивилизованной жизнью, чтобы чем-то помочь в этом, господин Картен. Историю вам придётся придумывать самому.
— А вы обещаете, что всем рассказывать будете только её, — нахмурился капитан.
— Разумеется, — любезно согласилась Ника. — И я, и ганты, и все матросы. Только так и не иначе.
Собеседник удовлетворённо кивнул.
— Только поторопитесь, — нахмурилась она. — Историю надо всем рассказать и заставить запомнить.
Мореход досадливо крякнул, а пассажирка, довольная тем, что хоть как-то испортила ему настроение, отплатив за вчерашнее, танцуя сбежала по лестнице на палубу гребцов. Пришла пора позаботиться об обеде.
Видимо, проблема оказалась очень серьёзной, поскольку Картен весь день имел ужасно озабоченный вид и даже невпопад отвечал на вопросы подчинённых. Возможно, именно из-за этого он не замечал или не придавал значение воцарившей на корабле напряжённой обстановке. Впрочем, после случившегося на последней стоянке было трудно ожидать чего-то другого. За обедом матросы и ганты демонстративно садились подальше друг от друга. Остатки старой команды со смехом и шутками принимали пищу на корме, а женщины располагались возле раненой Тойни.
На взгляд пассажирки, подобное поведение отдавало детским садом или начальной школой. "Теперь они и нужду справлять на разные борта ходить будут, — мысленно усмехалась девушка, с аппетитом уплетая кашу с кусочками лосятины. — Прямо как дети! Хорошо хоть, дорога дальняя. Успеют подружиться... Или разодраться окончательно".
Мореход думал целых три дня! Благо хорошая погода оставляла ему много времени для размышления. Да и рана почти не беспокоила. Тойни чувствовала себя гораздо хуже, но Арья уверяла, что опасности для жизни нет.
На четвёртый день, когда команда блаженно отдыхала после обеда, капитан, подойдя к огораживавшим корму перилам, громко привлёк к себе внимание:
— Слушайте все!
Матросы завозились, удивлённо вскидывая головы. Гантки, привычно сбившись в кружок возле раненой соплеменницы, тревожно обернулись. Они уже в достаточной мере знали радланский, чтобы разобрать слова Картена и, видимо, по привычке не ждали от них ничего хорошего.
— Орри, переводи! — приказал купец. — Я хочу, чтобы все всё поняли.
Юноша насторожённо кивнул, знаком попросив женщин соблюдать тишину.
— Я не хочу! — грозно заявил мореход. — Чтобы кто-нибудь, когда-нибудь узнал, как мы захватили в плен этих... достойных людей и хотели обратить их в рабство.
Нут Чекез хохотнул, кто-то презрительно хмыкнул. Матросы принялись тихо пересмеиваться, как школьники на уроке анатомии. Орри торопливо переводил слова капитана чрезвычайно удивлённым соплеменницам.
— И тем более! — продолжал вещать оратор. — Ни одна живая душа не должна знать, как им удалось освободиться, и почему нам пришлось плыть в страну венсов!
Пассажирка с неприкрытым злорадством наблюдала, как кривые усмешки сползают с бородатых рож моряков.
— Так чего же говорить, хозяин? — буркнул Гагнин, пряча глаза.
— Сейчас расскажу, — кивнул Картен и поинтересовался. — Все ещё помнят, как умирали от голода на спине Змеи?
— Такое не забудешь, — просипел Крек Палпин. Он выбрался из каютки, и сидя у фальшборта, внимательно слушал капитана.
— Тогда боги сжалились над нами и привели к земле гантов.
— Так оно и было, — мрачно пробурчал Нут Чекез, соглашаясь с ним, матросы дружно закивали.
— А дальше будете говорить, что вар... ганты встретили нас на берегу и спасли от голодной смерти. Понятно?
Он энергично хлопнул ладонью по перилам.
После этих слов недовольный ропот послышался из толпы женщин. Одна из них что-то возмущённо воскликнула. Но Орри грозно цыкнул, и всё ограничилось затухающим бурчанием.
— Когда мы гостили в их селении, — чеканил слова мореход. — На наших друзей гантов напали злые маалы. Врагов было очень много. Чтобы спасти своих женщин и детей, старейшина попросил нас взять их на корабль.
Он замолчал, дожидаясь, пока юноша переведёт его слова соплеменницам, и не обращая внимание на глухое ворчание, с жаром продолжал:
— По пути от селения до реки на нас напали маалы. Чтобы дать нам возможность уйти, Ус Марак с теми, кто умер от мора, остались прикрывать наш отход. Это ясно?
Картен обвёл грозным взглядом притихших матросов.
— Пусть лучше близкие считают их павшими в бою героями, чем умершими от болезни или погибшими от рук своих товарищей!
Все члены экипажа, не зависимо от места рождения, молчали, ожидая продолжения. Однако, судя по хмурым физиономиям, тех и других история, придуманная Картеном, в восторг не привела.
А тот продолжал излагать свою версию событий.
— Мы, как честные люди, выполнили обещание и доставили женщин наших друзей в землю венсов, народа одного с ними языка.
"Ну, с этим, похоже, никто спорить не собирается", — хмыкнула про себя Ника.
— Когда мы шли по Ирисфену, на нас напали воины ринса Келва. Мы отбились, но после этого женщины попросили взять их в свободный город Канакерн.
Усмехнувшись в бороду, Картен посмотрел на Орри.
— Всё поняли? Не было ни вашего бунта, ни нашей охоты за рабами. Мы по собственной воле возили вас к венсам. Ну и, разумеется, никакому Ерфиму Цемну вас никто не продавал, а мы вас не освобождали.
Потом перевёл взгляд на матросов.
— Не вздумайте вспоминать о заразе на борту и о том, что мы вообще заходили в Скаальи. А уж о бунте — лучше вообще не заикаться. Спасая этих женщин...
Мореход указал на ганток, жадно слушавших своего предводителя.
— Мы выполняли свою часть сделки с их старейшиной и отплатили за оказанное нам гостеприимство. Тогда никто не упрекнёт вас в неумении обращаться с рабами. И вы не станете всеобщим посмешищем из-за того, что попали в плен к женщинам.
Он ещё раз стукнул ладонью по перилам.
"Ишь ты, — презрительно фыркнула про себя пассажирка. — "Вас", а сам вроде как и ни при чём".
Матросы начали смущённо переглядываться.
— Наоборот! — воздел к верху палец Картен. — Нас будут уважать за то, что мы отплатили добром за добро, как и подобает честным людям.
— А вас! — его указующий перст переместился на Орри. — Встретят гораздо более радушно за то, что помогли гражданам свободного города Канакерна избежать голодной смерти.
Молодой человек понимающе кивнул, а капитан, наконец, перевёл дух. Ника не могла не отметить, что его прочувственная речь произвела сильное впечатление на экипаж. Сбившись в две группы, люди с жаром принялись обсуждать предложенный им вариант истории. А лучащийся самодовольством купец устало уселся на складной стульчик.
— Прекрасное выступление, господин Картен, — на сей раз нисколько не кривя душой сказала девушка. — Такое сделало бы честь и сенатору.
— Я же все-таки консул.
— Кто? — не поняла собеседница.
— Член городского совета, — снисходительно пояснил капитан. — Его ещё называют Консулатом. Это очень древнее слово. Сейчас говорят немного не так.
Пассажирка кивнула, всем видом демонстрируя внимание и заинтересованность.
— Консулов ежегодно избирают на хорале.
— Где? — вновь не удержалась от вопроса слушательница. Уж очень занятно звучало это странное слово для слуха русского человека.
— Хорал, — наставительно проговорил мужчина. — Это собрание "хоры". Это тоже старинное слово, обозначающее общину.
— Значит, так называется собрание всех жителей города, — понимающе кивнула Ника.
— Граждан! — наставительно поднял палец Картен. — Кроме них в Канакерне живут ещё метеки. Это свободные люди, чья жизнь и собственность находятся под защитой города. Они платят дополнительные подати, а так же не имеют права присутствовать на хорале. Зато метеки не обязаны вступать в городское ополчение, а их сыновья могут не служить в эфебах.
Он на пару секунд задумался, словно раздумывая, стоит ли ещё что-то говорить.
— Хотя некоторые состоятельные люди из не граждан всё же посылают сыновей учиться военному делу. Это помогает завести нужные связи и считается хорошим тоном. Из метеков состоит отряд лёгкой пехоты ополчения.
— Эфебия — это что-то вроде армии? — нерешительно спросила Ника, опасаясь прослыть невежей в глазах купца.
Мореход снисходительно улыбнулся, а его глаза затуманились, словно мужчина вспомнил что-то очень приятное. Наверное — молодость.
— Нет, госпожа Юлиса. Скорее, воинская школа. Когда сыну гражданина исполняется шестнадцать или семнадцать лет, он, продолжая жить в доме родителей, поступает под начало городского стратега.
— Начальника стражи? — решила уточнить слушательница.
— Да, — важно подтвердил рассказчик. — Их учат ходить строем, владеть оружием. Вместе со стражниками они стерегут покой и порядок в городе. Если случается набег артавков, они первыми принимают удар на себя. Таков их долг перед "хорой". Только после эфебии молодой человек становится полноправным гражданином. По этому поводу в городе устраивают большой праздник. Собирается городское собрание, жрецы совершают жертвоприношения. Потом юношей провожают в храм прикоснуться к чаше Нутпена...
— Бога? — на всякий случай переспросила девушка.
— Владыки морей, пеннобородого повелителя волн, — торжественно, даже с каким-то придыханием произнёс Картен. — Когда-то он встретил первых поселенцев на берегу, и подарив золотую чашу, повелел основать Канакерн именно в этом месте.
— А сыновья метеков тоже могут прикоснуться к ней, если пройдут эфебию? — заинтересовалась Ника, вспомнив свою неудачную попытку пройти посвящение и стать охотников племени Детей Рыси.
— Нет, — покачал головой собеседник. — Эта привилегия граждан. Метек получает право прикоснуться к чаше Нутпена только как награду за подвиг, совершённый во имя города.
— И тогда он становится гражданином? — продолжала расспрашивать настырная пассажирка.
— Нет, — рассмеялся капитан. — Это величайшая честь. За всю историю города было только несколько подобных случаев.
"Везде одно и то же, — мысленно хмыкнула путешественница. — Люди всегда ревностно оберегают полученные с рождения привилегии от любых конкурентов".
Вечером она вновь вернулась к этому разговору.
— Насколько велик ваш город, господин Картен? Сколько в нём жителей?
— Много, госпожа Юлиса, — сытно рыгнув, купец какое-то время деловито выковыривал ногтем застрявшее в зубах мясо. — Почти две тысячи граждан.
— Сколько? — едва не прыснув от смеха, уточнила Ника.
— Две тысячи, — с апломбом заявил мореход, но тут же слегка стушевался. — Конечно, это не Обия или Радл. Но для Западного побережья это не мало.
— В это число входят только мужчины? — решила окончательно прояснить ситуацию девушка. — И только члены "хоры"?
— Разумеется, — важно кивнул рассказчик.
— А сколько женщин, детей и не граждан?
— Кто же будет считать женщин, а тем более детей? — рассмеялся Картен. — Число метеков точно знает разве что консул Вокр Рукис. Он занимается учётом податей.
— Каждый член совета отвечает за какое-то конкретное дело?
— Вы правильно всё понимаете, госпожа Юлиса, — похвалил её собеседник. — Первый консул Мниус Валер Септум надзирает за храмами и богослужениями. Это очень почётно и не слишком хлопотно. Мой друг Тренц Фарк следит за городским хозяйством. Колодцы, канализация, чистота улиц и общественных зданий. Вот у него полно хлопот. Так же как у Хромого Ниркина, распорядителя порта...
— А вы, господин Картен? — удивлённо поинтересовалась девушка. Все перечисленные купцом занятия требовали постоянного внимания, а значит, присутствия в городе. За что же он отвечает, если имеет возможность по полгода болтаться в море?
— На мне попечение над городским театром, — с напускной скромностью ответил капитан.
— В Канакерне есть театр? — вскинула брови Ника.
— Да, госпожа Юлиса, — гордо подтвердил собеседник. — Самый большой на Западном побережье. На полтысячи зрителей. Его начали строить давно, потом забросили. И только мой отец закончил, выложив сидения и площадку плитами из сурикского мрамора. А после смерти передал в дар городу.
— Пятьсот мест — это много, — уважительно протянула слушательница, на миг представив себе огромное здание, но тут же вспомнила, что все представления в этом мире проходят под открытым небом.
— Но, господин Картен, — она усмехнулась. — Где вы, а где театр?
— В моё отсутствие за ним приглядывает мой племянник Приск Грок. Он договаривается с актёрами, проводит мелкий ремонт...
Рассказчик сделал неопределённое движение рукой.
— В общем, делает всё, что нужно.
— Должно быть хлопотное занятие, — покачала головой девушка.
— За это он проживает с семьёй в моей усадьбе, — нахмурился капитан, видимо, уловив упрёк в словах собеседницы. — И получает часть платы за представления.
— В вашем городе есть свои актёры? — поспешила сменить тему пассажирка.
— Да. Но они дают представления только зимой. В то время, когда бушуют шторма в море, решаются выходить только самые отчаянные рыбаки. А рачительные хозяева прячут корабли в сараях на берегу.
Чувствуя, что у неё есть ещё масса вопросов, Ника собиралась задать их на следующий день. Но погода внесла существенные коррективы в грандиозные планы девушки. С раннего утра зарядил нудный противный дождь, загнавший под крышу весь экипаж за исключением рабов и вахтенных. Пассажирка, не желая тесниться в каютке с капитаном, расположилась в трюме, где прятались ганты и трое храбрых матросов. Заняв противоположный от неё угол, они тут же принялись травить байки, вешая лапшу на уши Орри и Рейко. Женщины либо спали, либо слушали ужасно правдивые рассказы суровых морских волков.
Ника тоже не стала терять времени зря, забросав Риату разнообразными вопросами о её жизни в семье Тура Мария Друна. Вдруг край плаща, отгораживавшего её закуток, отогнулся.
