Артисты, действительно, как-то странно переглядывались между собой. А вот Ника, наконец догадавшись, едва не расхохоталась. Если судить по книгам, то именно так, с вноса в зал вина и изысканных яств, начинались многолюдные имперские пиры. Вот только там принято возлежать на специальных ложах, достать которые не успел даже расторопный Меркфатис.
Впрочем, не одна она оказалась такой умной. В глазах Гу Менсина вспыхнули насмешливые искорки, а губы скривились в с трудом сдерживаемой улыбке.
Тем временем девица в жёлтом хитоне с пышной копной волос, перевитых яркими лентами, раскладывала по тарелкам куски варёной рыбы с мелко нашинкованными овощами.
— Это Сварва — моя дочь, — представил её Меркфатис, аккуратно выливая тёмно-рубиновую жидкость в сосуд для смешивания. — Она красива, не правда ли, госпожа Юлиса?
— Такая дочь делает честь отцу, — козырнула путешественница кстати всплывшей в памяти фразой из какой-то пьесы.
Мужчина буквально расплылся от такой похвалы, усилив недоумение собеседницы. Её размышления прервал Гу Менсин. Почти вырвав из рук отпущенника серебристый ковш с длинной ручкой, он щедро разлил по стаканам разведённое вино, знаком предлагая сделать то же самое за соседним столом.
— Тосты у него получаются лучше, чем у меня, — шепнул девушке Меркфатис и вновь мелко, по-козлиному рассмеялся.
— Восславим Диноса за щедрый дар лозы! — чётко хорошо поставленным голосом пророкотал артист. — В котором дружный шум бесед и песен звук таится! Где спрятано веселье и задор! Там скуки и унынию приговор!
С этими словами бородач ловко брызнул несколько капель вина на утоптанный земляной пол и одним могучим глотком опустошил бокал под одобрительные выкрики приятелей.
Ника мысленно выругалась, все-таки посадив на самый край платья тёмное пятно: "Дурацкий обычай! Тут и так со стиркой проблемы, а они ещё брызгаются, как дети малые!" Впрочем, на этот раз движение у неё вышло гораздо ловчее. В результате чего вино из стакана выплеснулось совсем чуть-чуть.
Промочив горло, девушка оглянулась на Риату, скромно застывшую у колонны и глотавшую слюни.
— Чего ждёшь? Садись где-нибудь и ешь. Рыбы в корзине тебе хватит, или ещё что-нибудь попросить?
— Ничего больше не надо, госпожа, — прекрасно зная, как её хозяйка не любит обращаться к кому-то с просьбами, заверила умудрённая жизнью невольница.
Следующим слово взял Превий Стрех. Точно так же, как его старший коллега, он гордо воздел глиняный стакан, едва не разбив его о низкий потолок, и разразился целым стихотворением.
Нолип, Динос — боги света за столом здесь собрались.
Оба в пламени повиты, дух в обоих огневой.
Оба жар приносят людям: тот лучами, тот вином.
Этот гонит сумрак ночи, этот сумерки души.
Склонив голову, поэт взглянул на гостью, ожидая её реакции. Та ничего не понимала в поэзии, но не желая разочаровывать юное дарование, поощрительно улыбнулась.
— У вас несомненный дар к стихосложению.
— Сам Нолип, покровитель поэтов, коснулся его своей лучистой десницей! — вскричал тот самый молодой актёр, кто репетировал "Царя Гпиара", глядя на выступавшего с таким восхищением, трепетом и нежностью, что не оставалось никакого сомнения в характере связывающих их отношений.
Однако, судя по реакции окружающих, вернее по полной отсутствии таковой, стало ясно, что здесь это никого не шокирует.
Гу Менсин разлил по третьей.
— Быть может, вы что-нибудь скажете, госпожа Юлиса? — лукаво прищурился бородач.
— Да что ты?! — встрепенулся Меркфатис, бросив опасливый взгляд на знатную гостью, не зная, как та отнесётся к такому смелому предложению.
Но сидевшие за соседним столом артисты дружно поддержали своего старшего товарища.
— Скажите чего-нибудь, госпожа Юлиса!? Просим вас, госпожа Юлиса! Просим!
Ника растерялась. Не уронит ли она себя в глазах этих людей и Картена, которому, наверняка, донесёт обо всём отпущенник? С другой стороны, девушка знала о двух радланских поэтессах, к творчеству которых Наставник относился весьма неодобрительно. Но одна из них принадлежала к довольно знатному роду.
"Ну же! — сказала сама себе путешественница. — Надо учиться и здесь выступать. Танцевать вряд ли придётся, а вот говорить перед публикой — наверняка".
— К сожалению, боги не дали мне способности к сочинительству, — виновато развела она руками. — Я могу только читать стихи.
Веселись, живущий, в жизни, жизнь дана в недолгий дар:
Не успеет зародиться — расцветёт и кончится.
— Прекрасно, госпожа Юлиса! — вскричал Гу Менсин. — Великолепно!
— Ваш дар никак не меньше моего, госпожа Юлиса! — перекрыл одобрительный гул Превий Стрех.
— Спасибо за столь лестные для меня похвалы, — усмехнулась Ника, подумав с неприязнью: "Ну этот гений от скромности не умрёт".
И торжествующе подняла бокал.
Рыба оказалась вкусной, овощи обжигали рот специями так, что приходилось время от времени прихлёбывать разведённое вино.
Дар Диноса постепенно развязывал языки и очень скоро за каждым столом шёл уже свой разговор. Девушка с удовольствием слушала Меркфатиса, пока тот с увлечением расписывал многочисленные достоинства доверенного ему театра, сетуя на то, как тяжело содержать его в чистоте и порядке всего лишь с двумя рабами. Но потом собеседник резко перешёл на изъявление своего полного почтения к господину Картену, уверяя гостью в совершеннейшей своей преданности своему благодетелю, и путешественница, потеряв к нему всякий интерес, обратила внимание на Гу Менсина.
Актёр успел изрядно набраться и оказался не прочь поговорить. Выяснилось, что его труппа, вернее урба, как здесь говорят, не имеет постоянного пристанища. Они всё время переезжают из города в город, устраивая представления в театрах или прямо на улицах. Но на Западное побережье выбрались впервые.
— Дорога через горы трудна и опасна, — жаловался бородач благодарной слушательнице. — А города здесь не столь многолюдны, как в Империи, да и театры не везде есть.
Ника кивала.
— До нас в Канакерне выступали урбы из пяти-шести актёров, — продолжал Гу Менсин, вытирая губы. — А нас только хор восемь человек! И кроме моих людей были ещё жонглёры, прыгуны. Даже метатель ножей!
— А где он? — встрепенулась собеседница, оглядывая зал в поисках тощего человека, виртуозно владевшего кинжалом.
— Все ушли, — махнул рукой мужчина. — Через перевалы с караваном екреонского купца Канира Наша.
— Почему же вы решили остаться? — спросила девушка, отломив кусок лепёшки.
— Мы пойдём югом, госпожа Юлиса, — покачал головой Гу Менсин. — До Гедора, а потом по долине Ишма. Будем по дороге представления устраивать. Может, хотя бы на хлеб заработаем?
— Зимой здесь наши актёры выступают, — влез в разговор Меркфатис и добавил с придыханием. — Сам господин Картен иногда играет!
Путешественница досадливо поморщилась: "Он дурак или только прикидывается? Неужели думает, что я буду пересказывать консулу всю эту пургу?"
Демонстративно игнорируя отпущенника, она вновь обратилась к актёру.
— Как долго вы ещё здесь пробудете, господин Гу Менсин?
— Не знаю, — пожал тот широкими плечами. Бородачом явно овладела пьяная меланхолия.
Подперев кулаком щёку, он грустно смотрел на плоскую миску с горкой рыбных костей. — Дней десять... А может до праздника Яроба-тучегонителя останемся? Как погода будет.
Вдруг его словно шилом в задницу ткнули. Подпрыгнув на табурете, актёр звонко хлопнул пухлыми ладонями.
— Вальтус, Балк, спойте что-нибудь... весёлое!
— Давайте, я начну? — предложил Превий Стрех, и не дожидаясь одобрения старшего, затянул:
О, сотрапезники! Ныне угрюмые бросьте заботы,
Чтобы сверкание дня сумрачный дух не смутил.
Речи тревоги душевной пусть будут отвергнуты, чтобы,
Ей не поддавшись, душа дружбе предаться могла.
Радость не вечна: часы улетают; так будем смеяться:
Трудно у судеб отнять даже единственный день.
Первым подтянул его милый друг, за ним другие артисты. Нельзя сказать, чтобы Ника была в восторге от данной оратории, кантаты или как там её? Но пришлось улыбаться и благодарить за выступление. Всё-таки люди старались.
Обед затянулся часа на два. Читали стихи, хор исполнил ещё пару тягучих песен. Дочка Меркфатиса принесла корзину с фруктами, и отпущенник вновь нахваливал знатной гостье её красоту, заставляя путешественницу теряться в догадках.
Всё разъяснилось после того, как она стала прощаться с гостеприимными артистами. Несмотря на разгар дня, Гу Менсин предложил девушке проводить её до дома.
— Спасибо, — с улыбкой поблагодарила та, глядя на пьяненького бородача. Чтобы твёрже держаться на ногах, он крепко упирался ладонями в стол. — Но у вас и без меня много дел.
— Что скажет господин Картен? — с пьяным упорством настаивал актёр. — Когда узнает, что я отпустил вас одну?
— Тогда поручите это дело кому-нибудь помоложе, — посоветовала путешественница, и отметив мгновенно насторожившуюся физиономию отпущенника, предложила:
— Например, Превия Стреха?
Услышав своё имя, начинающий драматург, пробиравшийся к выходу вместе с другими артистами, удивлённо остановился.
— Ну, с ним можно, — благожелательно кивнул Гу Менсин, лишний раз подтверждая догадку девушки. — Эй, Превий, Корин, проводите нашу гостью до дома господина Картена и смотрите, чтобы с ними ничего не случилось.
Молодые люди переглянулись.
— Ну, чего встали? — ворчливо прикрикнул Меркфатис. — Найдите рабыню госпожи Юлисы. Она спит где-то в конюшне.
Гу Менсин хотел сопроводить девушку до двери, но отпущенник что-то тихо шепнул ему на ухо, и бородач грузно плюхнулся обратно на табурет.
На полпути к выходу Нику окликнул театральный смотритель.
— Госпожа Юлиса!
Переполненная самыми неприятными предчувствиями, она резко обернулась, сунув руку за спину и обхватив ладонью рукоятку кинжала.
— Что вы, госпожа?! — явно напуганный её реакцией, вскричал Меркфатис. Рядом стояла растерянная дочь с небольшим узелком. — Я тут вам скромный подарок приготовил. Вот возьмите.
— Пусть отнесёт моей рабыне, — медленно проговорила путешественница, поправляя накидку.
Повинуясь лёгкому движению мохнатых бровей отца, девушка торопливо устремилась к двери.
— Госпожа Юлиса, — мягко и вкрадчиво заговорил мужчина. — Я слышал, вы скоро покидаете господина Картена?
— Я направляюсь к родственникам, — нахмурилась собеседница, неприятно задетая последними словами. — В Радл.
— Понятно, дорога дальняя, — закивал Меркфатис и прижал сложенные руки к груди. — Раз вы всё равно уезжаете, сделайте доброе дело, расскажите господину Картену, какая красивая и умная у меня дочь. Пусть обратит на неё внимание. Вам-то он уже ни к чему.
Никак не ожидавшая ничего подобного, Ника замерла, не зная, что сказать.
Приняв её растерянность за колебание, отпущенник с жаром зашептал:
— После расставания с вами господин Картен всё равно будет искать новую... подругу. А моя дочь вполне достойна ей стать. Она хорошо поёт, знает множество стихов. В красоте её вы сами убедились. Сварва хоть и девственница, как любит господин Картен, но знает, что нужно мужчине. Поверьте, господин Картен будет вам очень благодарен за такую рекомендацию. А если вам вдруг что-то понадобится в Канакерне, дочь всегда замолвит за вас словечко. Клянусь бездной Нутпена и молниями Питра, мы такой услуги не забудем.
У девушки едва хватило сил понимающе кивнуть. Несмотря на то, что картина прояснилась, и все кусочки пазла встали на свои места, она не испытывала от этого никакого удовлетворения. Стала понятна приторная любезность отпущенника, совсем не дешёвый пир и даже заботливо припасённый подарок.
Пока она, как курица с яйцом, носилась со своей аристократической честью, изо всех сил стараясь не уронить достоинство славного рода младший лотийских Юлисов, её давно уже зачислили в любовницы Картена. Причём, судя по всему, в одну из многих.
"Вот батман!" — Ника едва не выругалась от горечи и злости. Видимо, канакернцы слишком хорошо знают своего консула, чтобы поверить в историю с бескорыстной помощью дочери далёкого друга. По логике горожан, если она не привезла с собой кучу сундуков с разным добром, значит, расплачивалась с мореходом единственным имеющимся у неё товаром. Мдя.
Лицемерие настолько привычно этим людям, что путешественница по наивности своей никогда бы не узнала об их истинном отношении к себе, если бы добрый папочка Меркфатис не озаботился судьбой созревшей дочки... Да батман с ними! Если бы не Румс. От одной мысли, что молодой человек считает её содержанкой, девушку передёргивало от отвращения, и возникало глупое стремление найти храброго десятника конной стражи и попытаться ему всё объяснить. Впрочем, понимание полной бессмысленности данной затеи помогло Нике быстро задавить это желание.
"Ладно, с волками жить — по волчьи выть, — подумала она, чувствуя, как высыхают слезы от нахлынувшей злости. — Попробуем этим воспользоваться и кое-что выяснить".
— Я обязательно расскажу господину Картену о том, как добросовестно вы относитесь к своим обязанностям, — обернулась девушка к застывшему в напряжённом ожидании отпущеннику.
В глазах того мелькнула растерянность.
— Ну и о красоте вашей дочери тоже упомянуть не забуду, — успокаивая, улыбнулась путешественница.
Потом, наклонившись к нему и доверительно понизив голос, спросила:
— А с кем раньше... дружил господин Картен?
— Зачем вам это, госпожа Юлиса? — напряжённо хихикнул Меркфатис, вновь становясь похожим на Ивана Васильевича Буншу.
— Интересно, — пожала плечами Ника. — Насколько она хуже меня или вашей дочери?
Как и все невольники, отпущенник умел отлично притворяться. Но взвинченная, получившая ударную дозу адреналина, Ника без труда различала обуревавшие его чувства. Меркфатис колебался между страхом сболтнуть лишнее, опасением не угодить знатной гостье, на помощь которой он, видимо, сильно рассчитывал, и извечным желанием раба посплетничать о своих хозяевах.
— Если вы живёте в доме господина Картена, — наконец хмыкнул он. — То видите её каждый день.
— Кто это? — вскинула брови девушка.
Мужчинка вновь тоненько, по-козлиному захихикал, явно испытывая удовольствие от недоумения собеседницы.
— Мышь!
— Рабыня?! — ошарашенно вскричала путешественница.
— Ещё год назад она была дочерью свободного гражданина Канакерна, — усмехнулся Меркфатис и стал торопливо рассказывать.
— Её отец, Севрий Бутр Десфорт — рыбак из Рыбного места, три или четыре года назад взял у господина Картена деньги на свадьбу старшего сына. Но, видно, Нутпен не послал в его сети богатого улова. Пришло время отдавать долг, а нечем! Тогда он и послал свою дочь Пиррию к господину Картену отсрочки попросить. Вы же знаете его доброту? Господин Картен согласился и даже стал ей дарить подарки.
— Как же тогда она в рабство попала? — спросила девушка, живо заинтересовавшись увлекательной историей.
— По глупости своей, — насмешливо фыркнул отпущенник. — Болтать стала, будто так нравится господину Картену, что он её отцу весь долг простил. А вы же знаете, как сильна зависть человеческая? Другие должники господина Картена ворчать стали. У многих из них тоже молодые и красивые дочери выросли.
