Пьют кофе. Судя по виду, кофеварка используется с весьма высокой интенсивностью. Впрочем, Хейс из тех девушек, кто знают как выглядят отвёртка и паяльник. Сама Хейс в 'Красную кошку' всё-таки нарядилась, Софи пока и так хорошо. Пока она никуда не собирается. Хейс сидит напротив, хотя и рядышком могла бы устроиться

— Как ты тут такую стерильность поддерживаешь? — мурлыкает Софи, двумя руками держа крошечную чашечку у губ.

— Это не я, есть приходящий персонал. Я так понимаю, с ними договора на обслуживания на десятилетия заключают. Я с ними не пересекаюсь почти. Свободные дни у них такие же, как и у всех. Так что, сегодня тут никого быть не может.

— Да, длительный найм для обслуживания таких домов очень распространённая вещь. Претензий никаких не имеется?

— Абсолютно всё устраивает.

Софи отпивает микроскопический глоток

— Ловко ты кофе делать научилась!

— Знаешь, мне кажется, в некоторые периоды времени кофе у меня основная жидкость в организме.

— М-дя! Если бы ты моей одногодкой была, в наших любимых стенах ты бы им сейчас упивалась. Не хочется разноглазую хвалить, а приходится. Из-за её любви к этому напитку теперь бесплатно могут пить все остальные.

— Очень на неё похоже, — Хейс чему-то улыбается, — знаешь, прошлое сейчас и вовсе волшебной сказкой кажется.

— А сейчас разве не сказка?

— Сказка ещё лучше, только для взрослых.

Теперь уже Софи весело усмехается. Вытягивает под столом ногу, коснувшись бедра Хейс. Та весело стреляет глазами:

— Я уже поняла, что твою богатейшую фантазию очень сильно недооценила. Что ещё придумала?

— Пока только мысли строятся. Я же всё-таки, воин. Их мыслям строем ходить положено.

Хейс чуть кофе не давится.

— Скажешь, когда построятся. От меня что-нибудь требуется?

— Да вот думаю. Сама знаешь, 'Красная кошка' не зря красивая такая. Часто снятые трусики остаются в качестве подарка, в знак так сказать, особого расположения к человеку. Не менее часто по разным причинам, воруются.

— Сейчас снять? — Хейс приподнимается. Софи ногой останавливает её руку.

— Не надо. У меня у самой тоже 'Кошка'. Даже цвет одинаковые.

— Модели из разных коллекций, — Хейс что-то слишком весело ухмыляется.

— Успела вчера рассмотреть? — Софи откровенно напоказ дурачится.

— Ну конечно, я девушка очень наблюдательная. На всё, с тобой связанное, эта наблюдательность особенно сильно распространяется.

— Да ну? — Софи вертит над столом кисть руки. — Сколько браслетов и колец было?

— На какой руке?

— Всего. И везде.

— Колец — пять, четыре с рук, одно с пальца ноги. Браслетов — тоже пять, четыре с левой руки, один с правой ноги. На правой руке были часики. Ещё была цепочка с кулоном, серьги и обруч на волосах. Тебе захотелось совсем всё поснимать, чтобы на нас только духи и помада были. Могу сказать, что где лежит.

— Ну ты и зануда! — восторженно выдыхает Софи. — Стоило в такую влюбиться! Где тогда предмет, что ты жаждешь обладать располагается?

— Может, ты мне эти свои трусики подаришь? Они как раз на большом зеркале болтаются.

Софи вспоминает, что это так и есть. Хейс, действительно, убийственно наблюдательная.

— Хочешь такого подарочка? Будет он, только заработать понадобится.

— Что сделать надо?

Софи над столом наклоняется. Облизывает губы.

— Думаю, ты догадаешься.

Хейс сидит, Софи лежит, положив голову ей на колени. Посмеиваясь, гладит груди возлюбленной. Рука Хейс у неё на бёдрах.

— Тебе чего-нибудь ещё хочется?

— Уже нет, — вздыхает рослая красавица. — Миленькая, ты такая неутомимая! Такая выдумщица...

— У тебя тоже... С идеями и реализацией всё хорошо...

Софи смеётся.

— Отдохнём немного и продолжим?

— Только теперь понимаю, сколько смыслов имеют легенды о Еггтовской выносливости и неутомимости. Я же, всё-таки, не Еггта. Давай просто поговорим... Но если хочешь ещё чего... То тоже можно, но предупреждаю — буду лежать, как бревно.

— Было бы интересно... Но раз уж не хочешь, настаивать не буду. Тем более, с тобой так о многом можно разговаривать... Хочешь что-то определенное узнать? Или, может, просьба какая есть? Знаю, ты гордая, но сейчас нет места этому чувству. Сама знаешь мои возможности...

— Даже слишком хорошо знаю, — переглянувшись, обе хихикают. — Нет, у меня абсолютно всё есть. Просто, послушать ещё хочу, как ты говоришь.

— О чём?

— О чём хочешь.

— Тогда нескромный вопрос можно?

— Куда уж нескромнее, — теперь уже обе от смеха не удерживаются.

Софи снова сжимает груди Хейс.

— Тогда, в школе, тебя ещё и неприступной звали. Тогда я ещё не до конца понимала многозначительность этого термина...

Хейс гладит Софи по бёдрам и животу.

— Зато потом прекрасно разобралась что он значит. Не всего можно добиться силой или золотом. Правильные слова говорить нужно, и многие неприступные твердыни сами падут.

— О золоте поговорить и хотела, — чуть хмурится Софи. — Я тогда не всё до конца понимала. Но сама знаешь, даже в тех стенах разовая или на какой-то срок благосклонность вполне покупается и продаётся. Вот и узнать хочу... Средств у тебя тогда был не переизбыток.

Хейс проводит Софи рукой по щеке. Теребит волосы.

— Не маленькая, всё понимаю. Хочешь узнать, не пытались ли меня купить. Сразу скажу, Яроорт — я знаю, вы разбежались — такого делать не пытался. Ни со мной, ни с кем-либо другим.

— Надо же, насколько принцем оказался! — недовольно морщит носик Софи.

— Хотя ему бы стоило только поманить — любые ножки перед ним раздвинулись. Ну, или любая другая часть тела была бы в полном распоряжении. Некоторые... условные мальчики на него тоже заглядывались.

— Ты бы тоже раздвинула, помани он?

— Да, и я! — Хейс слегка щёлкает Софи по носу. — Да и ты, будь тогда и там в том же возрасте, что и я, тоже не устояла бы.

— Устояла же! Хотя, признаю, не уверена, правильно ли сделала...

— Обстановка изменилась. Это тоже довольно значимая вещь для принятия самых разнообразных решений. Признаю, о ком-то определённом я только о нём фантазировала.

Софи гладит груди Хейс, слегка соски задевая.

— Ты тоже была объектом... Крайне многочисленных фантазий.

— Разве это плохо? Теперь этот объект ты.

Софи улыбается.

— О фантазёрах и хотела поговорить. Много кто с тобой договориться пытались?

Хейс несколько мрачнеет.

— Да чуть ли не на первом году появляться стали. Не беспокойся, не извращенцы, возрастная озабоченность, на полгода-год старше меня.

— А ты что?

— А я по-всякому! — Софи с удивлением слышит в голосе Хейс злое веселье Марины. — Сначала просто делала вид, будто дура и не понимаю, на что намекают.

— Не очень умная идея. Это всё раньше проходят, а учебники крайне познавательно написаны.

Хейс хмыкает, в точности как Марина. Даже не вспомнишь, кто у кого научилась.

— Так я и сказала, плохая была идея, особенно применительно к дочке земледельца, кто куда подкованней в определённых вопросах, городских, и они это прекрасно понимали, тем более, видели — я небогата.

Потом стала смеяться. Стала прогонять. Словом унизить я ещё как могу. Потому я Страх-И-Ужас. Пару раз даже кулаки применяла. Я ведь сверстничков, так сказать, многих была просто крупнее, а драться меня ещё дома учили. Там стиль простой — рессорой от трактора по хребту. Крепким быть надо. Что отец, что мать что дядька считали, девочкам драться не вредно. Вот мы все и крепкие. Отец хвастался, если не врёт, хотя шрам показывал, об него гвардеец южан штык сломал. А он ему шлем в шею вбил окопной дубинкой. Что ты смеёшься? — Хейс начинает щекотать Софи. Та змейкой извивается.

— Прекрати! Знаю я, как вояки хвастаются. Твой отец, безусловно храбрый человек, просто детям сказать забыл, что, наверняка, в пехотном панцире был. Их противотанковые ружья не всегда пробивали.

Хейс зажимает рот от смеха.

— Знаешь, а ты права, он штурмовиком и был. Панцири эти я в школе видела, их только такие здоровяки нормально таскать и могли.

— Или такие дуры, как Рэдрия. Её в таком чуть не убили.

— Сказала бы, что сурово, но вспомнила, как сама чуть Ленн не убила.

— Поразилась, когда смотрела, как ты лихо с Ленн тогда разделалась.

— Тебе понравилось?

— М-м-м! Очень-очень, — Софи прикрывает глаза, словно давая разрешение гладить себя всюду. Разрешением тут же и воспользовались. — Тогда первый раз что-то вроде влечения к тебе почувствовала. Кровь на снегу — это и страшно, и притягательно.

— Кроме всего прочего, дядю следует благодарить ещё и за это. Он был последнего призыва, кого ещё учили абордажному фехтованию. Учил меня ещё и этому. Здесь этот стиль довольно популярен. Ленн много от чего нос воротила, за что и поплатилась, став калекой. Фехтовальщику зала ничего не светит против абордажника. Я это знала, она — нет. Ещё и с Яроортом тогда повезло просто невероятно. Его меч — вариант абордажной сабли. Он знал, с чем я часто упражняюсь. Сразу понял, что Ленн нарвалась.

Хейс проводит рукой над лицом Софи. Та ловит пальцы губами. Уж привычный солоноватый вкус самой себя. Другая рука между бёдер Софи тоже неторопливо этим вкусом наполняется.

— Ласковая ты моя! — руки местами меняются. Софи к груди приподнимается. Хейс помогает ей лечь поудобнее. Придерживает, как маленькую. Вскинув голову и прикрыв глаза, стонет, — Поделай мне, как ребёночек!

Софи принимается чмокать, как младенчик.

Хейс не прекращая совсем не как ребёнка ласкает Софи. Некоторое время вместе блаженствуют.

Софи удаётся отдышаться первой.

— Давай ещё о тебе поговорим. Я запамятовала, какой номер дивизии твоего отца был?

— Двадцать Шестая пехотная Стальная имени Его Императорского Величества, сформирована по высочайшему указу от... — неожиданно чётко рапортует Хейс, тяжело дыша, даже глаз не открывая и гладить Софи не переставая.

— Дальше я и сама знаю. Их на самом деле гвардейцы южан боялись.

Хейс облизывает собственные пальцы. Выдыхает.

— Они там, с Юга, почти все двухметровые были. Ничего. И таких сломили... Мы сильные...

— Я знаю. Ты о себе дальше давай.

Хейс далеко не сразу, продолжает.

— Деньги тогда предлагать начали... Ну, тут часто достаточно было просто рассмеяться и сказать: 'Я куда дороже стою!' Что интересно, суммы побольше не набрал никто. Потом просто поняли, я не из таких, и пару лет было тихо. Вот на последних годах снова началось, правда совсем на другом уровне. Один был...

— Кто? — настораживается Софи. — Имя, мы тут все в одном мире живём, и я хочу знать, кого от людей примерно моего поколения ждать.

Пожав плечами, Хейс называет имя, добавив:

— Этот хоть и дурак, но честный. Хотел инстинкт реализовать, и попробовать решил начать с лучшего образца человеческой породы в поле зрения. Прямо сказал, чего хочет, и готов заплатить любую сумму. Сама знаешь, у него деньги есть.

Я слишком гордая. Меня он совершенно не привлекал. Но и со слухом проблем он не имел, и 'нет' прекрасно услышал. Даже не обиделся, плечами пожал, и пошёл договариваться с теми, кто посговорчивее. Насколько я знаю, прекрасно договорился.

— Просто попытаться ухаживать никто не пытался?

Хейс довольно ощутимо щиплет Софи.

— Что пытаться от меня общепринятым путём чего-то добиться, прежде всего надо нешуточной смелостью обладать. И хоть что-то из себя представлять. Сверстники только сиськи да задницы обсуждать горазды. Вот подойти и что-то по-человечески сказать — большинство трусоваты. Только на вопли в стиле нижних обезьян и способны. Да я ведь послать очень далеко могу. Лютым посмешищем в своей стае быть — никому не хочется. Я ведь как линкор, большая, красивая, злая, сильная да очень-очень гордая. Снарядами издалека меня засыпать очень-очень долго можно. Бить вблизи — но я знаю, где мины, а на торпедный залп — попробуй, подойди.

Да и добьёшься — мне, как линкору немало ресурсов требуется. Найдёшь, где взять?

— Ты же говорила, девушка скромная, — замечает Софи.

— Скромность — она разная бывает. Даже где я родилась девочек вполне учат брачные контракты составлять. Плюс есть неписанные правила при несоблюдение каких условий мужа можно гнать из дому, а при нежелании уходить, ещё и вся родня явится помочь. Семьи в тех краях большие.

— Надо понимать, аналогичные писаные и неписаные правила есть и для и для женщин?

— Разумеется. Мы же современное общество. Убить при некоторых обстоятельствах можно и дело замнут, но вот бить ни при каких обстоятельствах нельзя.

Софи хихикает, наслаждаясь прикосновениями и логичностью возлюбленной.

— Девушки не пытались с тобой договариваться?

Хейс гладит её по животу, спускается всё ниже.

— Проблема не столь остро стоит. Сама знаешь, в горячих источниках очень многое дозволяется...

— Потом разноглазая оттуда и не вылезает.

— Большинству было достаточно допустимого в горячих. За их стенами мне только однажды предлагали, — называет имя, — но она явно просто проиграла какой-то спор Ленн с компанией, и по условию должна была подойти ко мне с определённым предложением. Она и подошла. С приличными деньгами. Сразу их показала. И прямыми словами, чего и сколько раз ей надо.

Я так же прямо её послала. Она тоже не обиделась и ушла. Видимо условие спора было выполнено, а мой ответ её и вовсе не интересовал.

— Мальчики ещё были?

— Было одно... Существо мужского пола, — источать десятки оттенков презрения Хейс умеет мастерски, сейчас — наивысший. Выплёвывает имя.

Софи чуть голову приподнимает. Крайне серьёзно смотрит Хейс прямо в глаза.

— Ты — сказала, я — запомнила. Дальше что было?

— Не считая угроз устроить мне групповое изнасилование в извращённой форме и по всяческому мне отомстить — то ничего больше. Видимо, когда я с вами подружилась, хватило ума понять — отомстилка не выросла.

Софи садится лицом к Хейс. Трётся носом об нос.

— Не грусти. Ничего у него уже не вырастет. Притом, уже никогда. Попался на попытке изнасилования.

Что изнасиловать собирались Марину, возлюбленной знать не обязательно.

Хейс обнимает Софи, посильнее прижимая к себе.

— Это уж ты меня извини. Вместо приятного да смешного навспоминалось всякого...

— Ладно! — чуть шмыгает носом Софи, глаза предательски щиплет, — Пошли уж тогда у камина полежим, как два бревна.

— Он же электрический. Огонь не настоящий!

— Зато тепло, вино и мы с тобой вполне настоящие!

Ненастоящее электрическое пламя в ненастоящем камине. Пред ним — куда более настоящая, более того, почти обязательная в подобных залах белая шкура ужаса льдов. На ней в своём самом настоящем виде расположились Софи и Хейс.

Софи сидит, вертя в руках полупустой бокал, Хейс лежит рядом на животе. Любуются друг другом. Хейс ещё и на стоящий недалеко от её носа бокал поглядывает.