— Она не любит, когда к ней в жизнь лезут. Ты в особенности. — хмыкает Хейс, — Думаешь, я забыла? Помниться, ты серьёзно переживала, что у неё никого близкого нет. Предположим, она кого-то нашла, допустим, кого-то из этих двоих... Или сразу обеих. Марина всё масштабное любит. Но ты снова недовольна. Теперь-то что тебя не устраивает?
— Кто Марина, и кто эта Отинг? — вздыхает принцесса.
— Если на то пошло, — Хейс очень серьёзна, — то разница в изначальных статусах межу Отинг и Мариной примерно такая же, как между мной и тобой. Тоже что-то не устраивает, или скажешь — 'у нас другое'. Но, как по мне, особенно, если ты не ошибаешься, у них абсолютно тоже самое, что и у нас. Могу ещё напомнить, что вариант близких отношений между Мариной и Эридой тебя бы вполне устроил.
— Не подумала! — дуется Софи. — Всё не могу отделаться от привычки говорить, что принято, а не то, что сама думаю. Если у них... То только порадуюсь, и постараюсь её выбор принять. Мир слишком маленький, нас слишком мало. Лишние конфликты порождать — даже для нас слишком дорого.
— Я уверена, в случае Марины пока оснований для подобных конфликтов нет. Думаю, Марине захотелось тупо выпить, а трое — оптимальное количество. Вот только непонятно, куда Эрида свою Крионо прогнала? Они же неразлучны последнее время.
— Крионо сегодня физиологией побеждена, — ехидно сообщает Софи, — болеет.
— Понятно...
— Что я насчёт статусов Марины и Отинг ляпнула, можешь не обращать внимания. Можешь считать моей оговоркой. По-настоящему мне до них дела нет.
— Посмотрим, что будет хотя бы этой осенью. Особенно, как раз у нас.
— Разве может что-то произойти?
— Статистика подсказывает -иотношения вроде как у нас, обычно заканчиваются осенью. Почему-то у обеих сторон обнаруживается множество неотложных дел. Чьё число ещё и начинает расти в геометрической прогрессии. Необузданно, времени друг на друга просто не остаётся. Пламя первой любви — самое яркое, но на удивление быстро прогорающее. Всё в этом мире уже было когда-то. Мы не исключение. Слишком много внешних сил на нас обеих действует.
— Хочешь уйти?
— Пока просто предупреждаю, что имеется такая возможность. И о ней не стоит забывать.
— Я никогда не откажусь от тебя!
— Внешние обстоятельства могут вынудить. И не надо говорить, что ты властна над всеми. Так никогда ни с кем не было. Не будет и впредь.
— Но я ведь люблю тебя.
— Это только в сказках, притом, не самых умных данным чувством можно оправдать всё, что угодно. В жизни всё гораздо сложнее.
— С нами этого не произойдёт! — буквально бриллиантовая слышна в голосе Принцессы Империи.
— Очень на это надеюсь. Но жизнь — слишком сложная штука, — Хейс настроена совсем не оптимистично. Впрочем она и так не настолько жизнерадостна, как Софи.
— Не придумывай себе сложностей заранее. Будем решать их по мере возникновения.
— Тогда может стать слишком поздно. Жизнь часто рушит самые надёжные планы. Причём, часто оказывается, по другому быть совершенно не может.
— Опять у тебя приступ мрачности, — весело усмехается, — ни к чему нам грустить. Всё же прекрасно идёт. Не надо тебе мрачной быть.
— Бывает со мной иногда. На празднике вроде были, но и ты, и я знаем — для кого-то из тех, кого мы видели, этот праздник был последним в жизни.
— Они все, включая Отинг, прекрасно знают на что идут. Ты знаешь, что островитянка — доброволец. Несколько повышает её в моих глазах.
— Теперь ведь и я к этому причастна. В предстоящем похоже многие жизни будут связаны с моими действиями недавно. Я за результат ручаюсь. Но сама знаешь — многие трагедии в самых разных областях происходят из-за человеческого фактора.
— Похоже, ты недооцениваешь, — мягко улыбается Софи, — насколько зверски у Сордара гоняют экипаж. Там нет недостаточно хорошо владеющих порученными им оборудованием. Хотя бы потому, что они прекрасно знают — жизнь каждого зависит от всех остальных, а всех — от каждого.
— Но ни от кого не зависит качество бронебойных снарядов южан. Оно очень сильно выросло в последнее время. Сордар очень сильно ругался. Он теперь совсем не уверен в абсолютности защиты своего корабля. Сама знаешь, без глобальной заводской перестройки усилить бронирование линкора практически невозможно. Когда на линкор поднимались, он мне показал след от взорвавшегося при попадании в броню бортового пояса снаряда. Знаешь, смотрелось впечатляюще. Даже представлять не хочется, чтобы было пробей снаряд броню. Притом, что главный калибр даже последних серий меньше, чем у наших стандартных линкоров, не говоря уж о самом 'Владыке'.
— Жаль, что я не видела, что, что его снаряды за бронёй сотворили. Как адмиралы южан ругались о 'картонной' броне последних двух серий — в общем-то, даже в Столице было слышно.
— Только ты не забудь, последний крупный бой был артиллерийским. И три наших 'стандартных' линкора обратно уже не придут. Согласна, вражеские потери больше. Но это не отменяет, что сегодня довольно много было вручено посмертных наград.
— Увеличить главный калибр линкора без полной перестройки корабля практически невозможно. Дешевле построить новый. Но разработка новых снарядов вполне возможна. Чем они успешно и занимаются — заметь, это сказал Сордар. Заметь, про наших конструкторов он такого не сказал. Сама я просто не знаю, снаряды — не мой профиль. Противокорабельные ракеты — всего лишь близкая специальность. Пока эффективность спорная.
— Попадание повреждённой машины вывело южанам из строя тяжёлый авианосец. Потери — вся авиагруппа, почти половина экипажа только убитыми. Это несомненный факт. Так что эффективность подобных снарядов, с моей точки зрения — бесспорная.
— Сама понимаешь, вопрос эффективной системы управления. Разбрасываться подготовленными пилотами слишком дорого. Хотя вопрос о наведении ракет с помощью практически смертников и рассматривается.
— Так не бывает, ты либо смертник, либо нет.
— Мне казалось, ты знаешь, что катапультные кресла сперва разрабатывались для спасения пилотов самолётов-снарядов. Это уже потом они стали прекрасно приживаться на всех остальных машинах.
— Знаю, забыла просто — местная обстановка отбивает желание думать о чём-то серьёзном. Изначальный проект был мертворождённым. Даже если пилот спасся — сомнительно, что южане потащили бы на борт всадившего несколько сот кило взрывчатки в их корабль. На все приказы бы плевали, ибо приказ — это одно, а живой факел из человека, с кем ты когда-то в одном доме жил — нечто совсем другое. Пожар на авианосце, как Сордар говорил, самое страшное, что только может быть... Сомнительно, что у нас вытащили бы устроившего подобное... Правда на Юге в теории рассуждали вопрос использования на самолётах-снарядах малоценных человеческих ресурсов — представителей других рас. Признали невозможны. Пусть мотивировать на самопожертвование их ещё возможно. Но ввиду расовых возможностей их невозможно пилотированию научить.
— Сама что думаешь по этому поводу?
— Эти способности не расовые, а индивидуальные. Я видела пилотов, наверное, всех расовых групп, живущих в Империи. Необучаемые есть во всех, причём, это относится к любому роду деятельности. Но южане через свои расовые законы переступить не в силах. Тогда исчезнет главное, делающее мирренов по происхождению расой господ. При этом гибнуть вместо них должны неполноправные.
— Насколько я знаю, на подбитых самолётах таранили наши корабли исключительно полноправные миррены. Опять же, так Сордар сказал. Никого других не берут в пилоты. У господ с самопожертвованием всё хорошо. К сожалению.
— Лишний повод таких не вытаскивать, — беззаботно усмехается Софи, — не знаю слышала или нет, но акулы и прочие хищники чуют, когда корабли идут в боевой поход. Они всегда крутятся вблизи конвоев. Чуют поживу. Может, это и матросская легенда, но мне она кажется правдоподобной. Хотя я и не морской биолог.
— В который уже раз поражена твоей добротой, — посмеивается Хейс.
— Лодку со сбитым лётчиком надо топить, парашютистов — расстреливать в любых обстоятельствах, особенно при большой вероятности обнаружения своими. У войны, особенно на море, такие законы — выпустить новую машину намного проще и дешевле, чем подготовить пилота. Несмотря на то, что программы обучения и мы, и они уже сокращали несколько раз. Игры в благородство — это для подростковых книжек, врагу надо стремиться нанести максимальный урон. Уничтожение пилотов как раз входит в эту категорию. И это не врождённая Еггтовская кровожадность, это логика войны, можно даже сказать, логика победы.
— Уж кто-кто, а я-то тебя за подобные рассуждения осуждать не собираюсь. У самой дядя по матери хвастался, как они в разведке на пункт распределения раненых вышли. До сих пор доволен, сколько они медиков и всех прочих тогда положили. Самый сложновозобнивый на войне ресурс — медики. Опаснее всех прочих, тем что могут возвращать раненых в строй. Каждый убитый медик — это сколько-то умерших раненых, и что гораздо важнее — сколько-то не убитых наших солдат. У разведчиков даже инструкция была 'при обнаружении перевязочного пункта и наличии достаточного количества сил выполнение поставленной задачи приостановить, объект незамедлительно уничтожить. Им гораздо больше повезло. Это был дивизионного, дядя даже хвастал, что корпусного уровня пункт. Хотя насчёт корпусного, исходя из числа уничтоженных, он явно привирал, по старой, как мир солдатской истине. Я тогда уже имела некоторое представление о штатах мирренских частей. Но не спорила, пусть человек порадуется.
— Кошмары ему не снились?
— С чего это? — беззаботно усмехается Хейс, — На боли он жаловался, а вот на плохой сон — никогда. Говорила уже, мы на животноводстве специализируемся. Скотину колоть — даже многие женщины умеют...
Софи выразительно окидывает любимую взглядом с головы до ног. Шутя сглатывает, держась за горло.
— Не, — смеётся рослая красавица, — у меня на счету только куры и кролики, единственную свинью не заколола, а застрелила из штурмового пистолета. Вот мама, да, колоть умела. Даже восторгались, как ловко у неё выходит, хотя она не особо крупная, просто очень сильная. Брат ей даже говорил 'взял бы я тебя в разведку, сестрёнка, больно уж ловко ты глотки режешь, да старые мы уже! Теперь молодых время! Твоя старшая вообще голыми руками шеи сворачивать будет'.
— Семейка у вас! — шутя грозит пальцем Софи. — А ещё говорят, будто Еггты кровожадные головорезы!
— Семья как семья, — смеётся Хейс, — как у большинства в тех краях. Это я не то кривая, не то, наоборот, самая прямая ветвь.
— Да уж, тебя прямее, и главное, длиннее захочешь — не найдёшь! — посмеиваться Софи.
— Дядя ещё говорил, разницы никакой, что человека резать, что кабана какого, — Хейс пальцами щёлкает. — Всё как-то спросить не доводилось. Правда, что у Еггтов девочку учат кинжалом сразу в сердце бить?
— На самом деле ставят такой удар, чуть ли не первым делом, как начинают к оружию подпускать. В спину так же учат бить. 'Удар Дины' это называется. Хотя на деле, таким ударом как раз Третью Дину спасли от смерти, заколов убийцу. Как-то столетиями получается у Ягров за нашей безопасностью следить. Что Осень тогда, что Кэрдин сейчас...
— Осень, когда Дину спасала Ягр ещё не была. Да и большую часть жизни занималась наукой, а не тем, чем Кэрдин занимается.
Софи вскидывает кулачок.
— У-у-у! Зануда моя любимая! Всё-то ты помнишь! Иногда кажется, про мою семью ты знаешь больше, нежели я сама!
— Вообще-то, я озвучила факт, присутствующий даже в детских книжках. Там, кстати так же есть, как Линк Еггт вражеского командира от плеча до седла разрубил. С весьма яркими иллюстрациями... Помню, в детстве мальчишки меня подбивали курицу или кролика разрубить пополам кавалерийской саблей. Хотели проверить, насколько я сильная. Кролика даже хотели к козлам привязать, чтобы вышло, будто он на коне сидит. Я отказалась. Сказала, кролик мне не враг, головы рублю я только на еду. А мне крольчатина не нравится. Но если хотят, могу попробовать разрубить кого-нибудь из них, как генерал Еггт. Пусть только сядет поудобнее... Они испугались и убежали. Правда, я на это и рассчитывала. Сабля-то уже у меня в руках была. Мне она понравилась себе такую захотела! А так, вроде, не чужое взяла, а сами мне отдали, а потом бросили. Я домой отнесла. Играла до вечера. Потом мать отдала настоящему владельцу — отцу одного из этих дурней малолетних. Он злился, грозился меня за уши оттаскать. А мама сказала: 'мою дочь могу наказывать только я. Хоть тронешь её уши — я тебе твои отрежу. Возможно, этой самой саблей'. Мать знали хорошо. Её братьев — ещё лучше. У одного на самом деле было сушёное ухо мирренского штурмовика. Плюнул и ушёл. Мне всё равно попало правда. За то, что оружием угрожала. Сабля была в пригодном для использования состоянии. Можно было и рубануть. Я всё равно довольна была. Маму на самом деле испугались. Мама себя показала, на самом деле, за меня или кого из младших, отрезала бы и ухи, и голову, и всё, что угодно!
Софи дурашливо хихикает.
— Чудесные у нас семейки, у тебя в нынешнем поколении, у меня в прошлых, те ещё головорезы были и есть, что в непростые времена — крайне полезные умения.
Теперь уже Хейс хихикает с крайней дурашливостью.
— А ты не смейся! — шутя грозит пальцем Софи. — У тебе к вопросу отрезания голов подход современный, и с использованием всех современных технологий.
Хейс в тон ей подхватывает:
— Как ты сама прекрасно знаешь, я принимала участие в создании не средства для убийства людей, а в первую очередь, для уничтожения боевой техники врага, гибель личного состав при этом является крайне желательным, но не обязательным условием. Моральными терзаниями о загубленных жизнях не страдаю. Сон у меня прекрасный, сама знаешь.
— Да уж, — хмыкает Софи, — временами тебя не добудишься...
Хейс, шутя, легонько касается носика любимой. Шепчет с придыханием:
— Ну, так сама знаешь, благодаря кому я так хорошо сплю, неутомимая ты моя!
— Ну да, — веселится принцесса, — понятно, почему ты до сих пор выспаться не можешь: сложное детство, игрушки железные. Устанешь тут...
— Лишнего наговаривать не надо, — Хейс шутя щёлкает любимую по носу. — Игрушки, у меня и правда были потяжелее твоих, но детство у меня в общем-то счастливое было, без дядькиных книжек сомнительно чтобы у меня мозги запустились, и главное, смогли разогреться до самой мысли, чтобы в Сордаровку поступать и на самом деле в Столице жить. Кратковременный интерес у ребёнка относительно несложно пробудить. Гораздо сложнее сделать, чтобы он не затухал и дальше разгорался. Ну, так он это сделать сумел. Хотя мне и мамин брат нравился, несмотря на его замашки головореза. Мне нравилось, что его многие боятся. Красоту оценить была ещё не в состоянии. Шептались о нём все. 'Красавчик, но кобелина!' Хотя он, в общем-то, совершенно не злой был. Нравилось, что его таким неотразимым считают, пусть и с ужасным характером. К детям сестры относился, наверное, как мог бы к своим относиться. Но своих у него не было.
