— Жаль, ты мальчиками не интересуешься, — хмыкает Марина, — не то бы сказала. -, он от такой обжоры сбежит куда подальше. Ибо такую будет просто не прокормить.

— А это здесь причём? — изумлённо делает круглые глаза. — Я же крайне богатая девушка. Мне общение с человеком нужно, а во сколько это обходится — меня не волнует совершенно. Только люди по-настоящему бесценны.

— Только не все так думают. Особенно, когда инстинкты начинают преобладать на разумом.

— Потому мне мальчики и не нравятся, — вздыхает Эр, — контроля нет никакого.

— Тоже мне, знаток.

— Может, и знаток. В анатомии я точно лучше тебя разбираюсь, — почему-то дуется Эрида.

— Зато я в контроле людей больше тебя понимаю. И прекрасно вижу — основные сложности не у кого-то с контролем, а...

— А у меня с головой, — прерывает Марину разноглазая, — ты ведь это хотела сказать? Можешь ничего не говорить, определённые вещи я просто чувствую.

Теперь уже Марина обиженно скрещивает руки. Эр хочется загладить неловкость, задаёт вроде бы вполне нейтральный, более того, вполне ожидаемый, вопрос.

— Ты не знаешь, куда Софи уехала?

— Делать мне нечего, как за ней следить, — пыхтит Марина. — Ты, что за ней наружное наблюдение организовала?

— Нет, я её просто видела.

— Значит, всё-таки следила?

Ответ очевиден, потому и не последовал.

— Знаешь, мне кажется, у неё в городе есть близкий человек, — Эр говорит неуверенно, к тому же очень тихо.

— О как! Быстро же она Ярику замену отыскала!

— Ты не удивлена... Знаешь, кто это?

— Понятия не имею, — Мозги начинают лихорадочно прощёлкивать варианты. В области контактов высокой степени близости, если разноглазой что-то кажется, то с вероятностью девяносто девять и девять в периоде, это так и есть. Когда Софи успела — вопрос глупый, перемещения сестры никак не ограничены. — Пусть хотя самец гориллы из зверинца будет. Мне дела нет.

— Ты на самом деле не ревнива.

— Ты ревнуешь в неправильную сторону, — в тон ей отзывается Марина.

— Ты уверена, что этого человека не было раньше?

— С Сонькой ни в чём нельзя быть уверенной, — ворчит Марина. — Ты думаешь, что так хорошо в отношениях между людьми разбираешься?

— Когда люди не хотят вредить друг другу, то разбираюсь абсолютно. Просто чувствую желания людей.

— Помню, показывала, — бурчит Марина. — Я так не умею.

— Ты умеешь понимать, но есть множество вещей, совершено для тебя неприемлемых.

— Пока мне не мешают, я тоже никому мешать не собираюсь.

Эр с показной энергией начинает уничтожать очередную порцию пирожных. Кажется, старается отыскать очередную не слишком скользкую тему для разговора — в последнее время их становится всё меньше. Наконец, что-то придумывает.

— Марина, ты когда на Юге была, картинную галерею Императорского дома видела?

— Мы в примыкающем к ней крыле дворца жили несколько дней. Выдающийся памятник ханжеству Сордара IX и Тима IV. Столько слащавого бреда на единицу площади. Меня чуть не стошнило. Да и Сонька ходила с такой рожей будто у неё живот болит.

— Знаешь, я только недавно поняла, почему всё собранное там меня страшно раздражает.

— Тебя живопись раздражает? Нечто новенькое! — Марина даже присвистнула.

Разноглазая смотрит с такой искренней грустью, Херктерент с трудом удерживается от показного всхлипа.

— Дело не в живописи, дело в сознательной лжи на которой она основана.

— Так там действие большинства картин ещё в Островной Империи происходит. Там захочешь — ничего в точности не воспроизведёшь.

— Я про другое, — устало вздыхает Эрида. — Сама знаешь, в каждом собрании есть один-два признанных шедевра. Убери их — не станет коллекции. А если шедевр построен на сознательной лжи?

— Там всё построено на глупых сказках. Жаль, к нашему приезду убрали 'Храатских священомучеников', я бы не отказалась вблизи посмотреть, насколько омерзительно они Великих Еггтов изобразили.

— Я о другом шедевре основного автора этого цикла.

— Это о явлении пророка какому-то там великому святому в детстве? Ну та картинка, что половину детских книжек загадила? Так её не убирали, ибо она совсем не про нас, а святой этот покровителем императорского дома считается. Картина висела в рабочем кабинете, выделенном ЕИВ. Он на неё жутко ругался, говорил, в другом мире какой-то мракобес-черносотенец такую намалевал. Это где мальчик с большими глазами молитвенно руки сложив взирает на что-то там в рясе. Эта?

— Да. Меня она очень злит своей ложью. Ложью во всём.

— Давай-ка поподробнее, — тут заинтересованность изображать не пришлось, ибо на самом деле разноглазая собирается сказать что-то занятное.

— Там уже предыстория для сильно тупых — обучение чтению этому будущему святому не давалось, хотя учились читать не на чём-то, а на святой писанине, искренне помолился, святой явился, дал церковный хлебец съесть — и он всё познал.

— Это писание священное у них в те времена книжонкой было на все случаи жизни, — замечает Марина, — и детей читать учили по ней, и судить пытались по ней же, да государством управлять пытались. Некоторое считали — других книг и вовсе не существует. Но вроде, история с явлением была уже в те времена, когда накал мракобесия уже поубавился. Частота явлений пророкам сильно снизилась. Этот святой по молодости хорошо сообразил, при дворе какого претендента следует устроится.

Вот только пророков больше не видел, хотя претендент тем ещё пьяницей был. К сожалению, в тактике и стратегии тоже понимал кое-что.

Даже бога перед боем видел. Правда, будущий святой божество в тот раз не узрел. Святому только один раз в жизни посчастливилось.

Эрида кивает.

— Как говорится, знаешь ты оружие врага. Это явление пророка и изображено на картине. Так себе посыл — учиться не надо, только усиленно молись, хлебец освящённый съешь — и всё будет.

— Чем больше людей у них так будет вести — тем лучше для нас, — замечает Марина.

Эр только рукой машет.

— Я совсем про другое. Про ложь.

— Не улавливаю связи, — вообще-то, Марина уже прекрасно поняла, куда Эр гнёт, но изображает непонимание, давая подруге выговорится. Разноглазая раздражена. Как и при всех прошлых проявлениях сильных чувств, не что-то произошло, а Эр сама себе всякого накрутила.

— Многие этой картиной восторгались. Писали, как гениально передана искренняя вера и уже в детстве проявившаяся святость мальчика. Только это ложь. Вместо мальчика — девочка...

Марина попросту ржёт.

— Так у святых отцов всё так есть, мальчик вместо девочки. Девочка вместо мальчика, или они оба сразу. Святоши такие затейники...

— Я про другое.

— А я про тоже самое. Только другими словами.

— Художник писал голову с крестьянской девочки. Притом больной. Это никакая не святость, такое выражение лица — одна из стадий туберкулёза. Отсюда такие глаза. С этим заболеванием у неё повышенные шансы на преждевременную смерть.

— Угу. Пятыми родами к двадцати годам, — зевает Марина. Но, кажется, затронутый вопрос откровенную поклонницу ранних связей Эр совершенно не интересует.

— Почему на Юге всё так? Всё в этой вере строится на лжи, учиться не надо — хлебец съешь — и все будет. Вместо святости — туберкулёз. Вместо мальчика — девочка.

— И ты ещё удивлялась, чего это мы с ними воюем!

— Если это висит в кабинете Тима V, — Эрида качает головой, — то мне просто жалко южан.

— Пусть и дальше висит. Чем больше лжи — тем скорее они сами рухнут.

— Пока они совсем неплохо держатся, — грустно вздыхает разноглазая.

— Уроним!

— Мне бы твою уверенность.

Ведь, как чувствует, у Марины тоже есть сомнения в правильности происходящего. Миллионы погибших — это миллионы погибших. Особенно, когда сама чуть в эти списки не попала. Усилилось желание увидеть огненный шторм над южной столицей. Познания в географии и военном деле говорят: чтобы устроить подобное бомбами традиционных конструкций — нет возможности одновременно поднять в воздух столько самолётов.

Спецпроекты буксуют, хотя тратятся на них сумасшедшие средства. Кому надо, знают: должно сработать. Но не срабатывает. Вполне можно заподозрить сознательный саботаж учёных, не желающих давать в руки военным такое мощное оружие.

Хотя это сюжет для дешевой приключенческой книги. Известные Марине учёные не таковы, вопрос сколько врагов будет уничтожено их творением интересуют их только с точки зрения радиуса поражения.

Конструктора ракеты, приказавшего принести ему стул, и сидевшего в десятке метров от заправляемого чудища, а потом наблюдавшего запуск с минимально возможного расстояния, даже не спустившись в бункер будет волновать только радиус сплошных разрушений в месте попадания.

Такие люди не станут саботировать спецпроекты ради спасения каких-то там человеческих жизней, тем более, южан.

— Мы победим!

— Я просто очень хочу, чтобы кончились смерти.

— Люди всегда воевали и всегда будут.

— Ты уверена, что это всё имеет смысл? — умеет Эр задавать вопросы, на какие не знаешь ответа.

— Ты задумывалась, сколькими необходимыми, в том числе и для твоего уюта вещами, мы обязаны военным разработкам?

— Марина, я прекрасно знаю историю. В том числе, историю техники и медицины. Ты сейчас старательно намекаешь в том числе и на заслуги своих предков. Но я говорю совсем о другом.

— То-то ты о южной живописи заговорила. Ведь главная ложь Юга — это религия мира, убившая и продолжающая убивать миллионы людей. Кстати, если коснуться канонического права, в том числе и настоящего мальчикодевочки, а не того, что на картинке, ты и я весьма условно являемся людьми.

— Мне бы тоже было сложно считать людьми тех, кто хочет сжечь мой дом, — в логичности Эр не откажешь.

— Опять по кругу пошло! Не должно быть сомнений в нашей правоте. Страна может быть не права, но это моя страна. И не каким-то южанам решать, как мне жить, и жить ли вообще. Сама знаешь, сколько на Юге рассуждают о перенаселении планеты и контроле над рождаемостью.

Ещё до войны звучали лозунги о сокращении числа людей ради улучшения природы и сохранения редких видов животных.

Хотя по сути они не ушли от древнего как мир отношения к покорённым, когда их слишком много и столько рабов уже не надо 'Убивайте всех подряд! Бог на небе узнает своих!'

— С каждым разом я всё хуже и хуже понимаю тебя, Марина.

— Равно как и я тебя, Эр.

Разноглазая как-то удивительно легко касается руки Марины. Херктерент даже не дёрнулась.

— Кажется, я начинаю осознавать, сколько грусти во фразе 'друг детства'. Человек, без которого, казалось, не можешь жить, с каждым днём становится всё более чужим.

— Это неизбежный процесс. Мы сознательно выбираем законы, по каким жить. Никто же не хочет повторять поступки другой или же сознательно делать всё наоборот. Я и ты живём в одном мире, Эр. И одновременно — в совершенно разных.

— Разных, но так сильно связанных друг с другом, — Эр улыбается. Марина чувствует: ради того, чтобы в этом взгляде исчезла грусть, можно горы свернуть. Или мирренов разбить. Вот только Марина не тот человек, кто будет ради Эр предпринимать какие-то сверхусилия. Это ни хорошо, ни плохо. Это просто данность, с которой надлежит жить и дальше. Тем более, Эр не до конца представляет силу собственного взгляда.

— В мире и вовсе нет несвязанных друг с другом вещей. Связи эти не всегда очевидны.

— Я слишком хорошо это знаю, Марина. Слишком хорошо, — по понятной только ей причине повторяет разноглазая.

— Чего ты боишься, Эр?

— Того же, что и все. Смерти. Меня могут убить. Как и всех нас. Даже здесь. Даже в 'Сказке'.

Марина молчит. Сейчас стороны изыскивают средства, как облегчить бомбардировщикам поражение целей, в ход идёт всё. Управляемые бомбы, удары со сверхбольших или сверхмалых высот, уже ставшие классикой облака фольги, ослепляющие радары и многое, многое другое. У машины есть шанс появиться из ниоткуда и нанести удар до того, как завоют сирены. И это если не учитывать всё возрастающую дальнобойность ракет и работы над спецпроектами. Ведь если сделают и надумают применить в боевой обстановке — предупреждения посылать не будут.

За новинками авиации Марина следит, осведомлённость у неё получше вражеской разведки, знает, что на высотных разведчиках стоит много аппаратуры для взятия проб воздуха. Какие примеси появляются при успешных испытаниях — прекрасно известно. Пока чисто, но это только пока, да и высотные разведчики с той стороны ищут тоже самое.

Эр если и не знает того же, но слишком сообразительна. Её страхи понятны.

— По нескольким районам никогда не наносились удары, — вздыхает разноглазая. Когда её слушают, может говорить словно сама с собой, — хотя в теории могли.

Марина видела карты бомбовых попаданий по столице. Несмотря на громкие заявления, удары далеко не всегда наносились по определённым районам. Чаще сыпали с точностью собственной поговорки 'на кого бог пошлёт'. Но, действительно, некоторые районы были словно под запретом. И дело тут не в замечательной маскировке.

— Я думаю, — Эр говорит, прикрыв глаза, — есть негласные договорённости не бомбить определённые районы. Сокровища Великих Домов — это сокровища Великих Домов, и как-то не годится их разрушать. Тем более, этим Великим рано или поздно всё равно придётся друг с другом договариваться. Не зачем лишние претензии добавлять, когда можно их избежать.

Марина молчит. Обострённые чувства с интуицией Эриды временами раздражают. Херктерент и сама подозревает существование некоторых договорённостей, защищающие от ударов определённые территории. Территории, подозрительно напоминающие личные владения определённых лиц.

Но эти свои мысли она озвучивать не будет, во всяком случае, перед Эр. Ибо сказав 'один' следует говорить и 'два', а собственные выводы Марина, следующие из складывающейся ситуации, ей самой совершенно не нравятся.

Почему Император никогда не задумывался о возможности эвакуации школы в более безопасную местность? Из упрямства 'семья Императора не покинет столицы' — так официально заявили на Юге. Решил уподобиться? Как знать, как знать. Несовершеннолетних детей на Юге в составе Дома куда больше.

Ладно, рисковать своими, тут Марина совершенно не в претензии, на месте отца поступила бы так же. Но тут ведь находится и множество других детей, кого бы она точно отправила бы подальше от города.

— У кого есть возможность, уезжают из Столицы. В земледельческую местность. В дальние владения. У вас же есть бывшая пограничная крепость в Предгорьях. Судя по описанию, там красиво. Да и местность считается очень здоровой. Туда лечиться отправляют.

— Я знаю, Марина. Видела на картинках. Мне совсем недавно предлагали переехать туда. Даже говорили, там есть возможность организовать обучение минимум пятидесяти человек, возможно и большого числа. Причём, кто поедет со мной — только мне решать. Ещё сказал, что от ЕИВ получено согласие на ваш переезд, но окончательное решение — за вами.