Он с трудом подавил мысли о том, как бы Эллу контролировать. Это даже не невозможно, а просто вредно. Она — ставленница Хранящей Время. Лучше снова подумать, кто же из трёх мог нарушить временное равновесие, с точностью рассчитанный порядок. Кого ему нужно (было?) остановить? Грэма, Луну или Джинни? Или, может быть, равновесие уже нарушено? Энтони внимательно следил за всеми. Луна скрылась первой — она? Кто-нибудь, пока он не мог следить? Хранящая выстроила события так, чтобы причины соответствовали следствиям, посылы — результату. Там, впереди, в будущем будет Система и агент Джеймс. Если правильно понял намёки, там же будет и Корпорация Эллстар с такими полезными артефактами. И там будет Инфуцор, который проиграет, чтобы вернуться в прошлое, сюда, и, тем самым, замкнуть цикл.
Сейчас активны Джинни и Грэм. Джинни практически завершила свой квест. Она будет помогать Грэму, следовательно, если равновесие ещё сохраняется, именно в его квесте — то, что равновесие нарушит. Ещё есть Луна, за которой отправилась Элиза. Что Луна могла сделать в... неизвестно когда и где? Может быть, она, напротив, попадёт в условное будущее и повлияет на него, что разрушит цикл?
Пустое. Пустые мысли. Уже ни на что не сможет повлиять. Все ... друзья? Все знают о его задании, пусть Джинни и считает, что Хранящая элегантно обманула, чтобы вручить Кольцо, а Грэм болезненно улыбается, будто знает что-то, о чём не стоит знать ему. Когда Элис приходила и предлага... нет. Она не предлагала, она утверждала, что будет, если он перейдёт на её сторону, а что — если на чью-нибудь другую. Объясняла, как будто и не сомневалась в его отказе. Когда спросил её о задании Хранящей — улыбнулась, будто старой шутке. Качнула головой и сказала лишь: "Я позабочусь об этом". И звучало это так, что то нарушение, которого боялась Хранящая, — ей тоже повредило б. Или она хотела, чтобы он так думал?
С трудом вернул себя в реальность. Он сделал всё, что мог. Правильно ли было поставить на Хранящую? Время покажет. Время... Энтони начал плавное снижение, когда кристаллическое поле закончилось, упёрлось в титаническую стену, тающую в Пустоте. Повернул, следуя указаниям Теромоса, направо, ещё снизился, замедлился. Остановился у теряющегося в окружающем громадье входе — трёхметровой арке.
Далее шли во мраке, светя волшебными палочками. Здесь уже не было тихо. Периодически слышали далёкий гул, вздрагивали от неожиданного грохота, шелест, напоминающий манящий шёпот, заставлял проверять на наличие иного. Но ничего. Просто шумы от загадочных машин Зел-Нага, скрытых в каменной тверди. Энтони было откровенно не по себе. Как будто бы они собираются сделать что-то неправильное, активировав Храм. Как будто шумы не одобряют наглых муравьёв, пробравшихся вглубь божественного механизма, — пока ворчанием, но стоит нарушить некие запреты...
Они вышли в сумрачное, укутанное зелёной дымкой Пустоты место. Пустоты было слишком мало, она могла лишь скрывать давно погасшие кайдариновые колонны да заставлять ёжится от противоестественной прохлады, проникающей сквозь все щиты. Но и этот путь в, кажется, случайном направлении следом за Теромосом — закончился. Они спустились по пологому спуску, оставив дымку позади, замерли у ещё одной трёхметровой арки, один в один как предыдущая. За единственным исключением: в отверстиях по бокам ярко горели кайдариновые кристаллы, а саму арку закрывало невидимое силовое поле.
Теромос повернул каждый из кристаллов на чётко отсчитанный угол. Поле исчезло. Они вошли.
Одним за другим ступили на полупрозрачную платформу, висящую над... пропастью? Не совсем. В этом месте пространство вело себя необычно. Стоило последнему (Робу) ступить на платформу, как та плавно поплыла к центру огромного (или небольшого) сферического пространства. Тёмно-фиолетовые, чёрные, тёмно-зелёные и тёмно-синие острия бесчисленных кайдариновых кристаллов составляли эту сферу, а меж ними — нечто. Это нечто, многоцветное — и бесцветное вместе с тем, менялось, текло, вибрировало, превращалось... Теромос ответил на безмолвный вопрос Энтони и Снейпа:
— Для первых Зел-Нага пространство, энергия, эссенция, информация и материя легко превращались друг в друга.
Масштабы сферы были... просто были. С одной стороны казалось, что стоит руку протянуть — она упрётся в кайдарин. С другой — кристаллы отделяли от платформы многие километры. Иночувства путались, сбоили, зрение тщетно пыталось сфокусироваться то в бесконечной дали, то на собственном носе, пытаясь ухватить дистанцию. Но дистанция ускользала, оставляя шататься от головокружения. Впрочем, неопытных на платформе не было: все люди быстро прекратили всматриваться, сосредоточившись друг на друге. Энтони, впрочем, рискнул обернуться, чтобы осознать, что входа (уже?) нет: они летели от такого же кристалла, как и тысячи (миллионы) остальных.
В центре сферы висел ещё один кайдариновый кристалл, на сей раз — мутно-белый. Вокруг него лениво вращалось несколько антрацитово-чёрных колец. Платформа замерла около центра так, что до колец можно было дотронуться рукой. Собственно, Теромос медленно, аккуратно руку поднёс — и отдёрнул.
— Я никогда здесь не был, — прокомментировал он. — Согласно записям Зел-Нага, которые мы смогли расшифровать, каждый из кристаллов главного узла трансформаций пространственно растянут между ним самим и ключевыми точками Храма. Это, — он мыслеуказал на центральный кристалл, — скрепляет части Храма меж собой, не позволяет им менять положение и форму. Мне неведомо, что именно мы должны сделать, чтобы изменить крепление.
Молчание, которое решился нарушить Снейп:
— Зел-Нага бывали здесь? Делали это не с расстояния? — мыслесогласие от Теромоса. Снейп повернулся к Дилану. — Как далеко заглядываешь в тени?
— Отпечаток чёткий, — нахмурился тот. — Разве эти "зел-наги" не псионики? Толку-то с внешнего вида!
— Я проникну в его мысли, — Энтони понял замысел Снейпа. — Спусти меня "вниз", папа, и держи. Остальное — моя работа, — и кивнул на обеспокоенный взгляд Ханны. — Мы так делали с Райсом и Грэмом, но недалеко.
— Рискованно, — довольно ухмыльнулся Дилан. — Готов довериться, сынок? — протянул руку.
— Попробую, — ладонь в ладонь и крепко сжать. Не то вызов, не то согласие — они оба не понимали это. — Нужно время?
— Я интуит, а не ритуалист, — хмыкнул тот, помогая укреплять видимую лишь им двоим нить, прочно связующую два разума, два сознания в гибкую систему. Энтони впервые касался отца иномагией, тот сына — тоже. Это было... на удивление просто и легко. Сложнее, чем Энтони с Ханной или Дилану с Элинор, но проще, чем Энтони или Дилану с Райсом. И неожиданно спокойно — для обоих.
— Я — тоже, — глаза в глаза, ладонь в ладонь, разум к разуму, сознание с сознанием. И вниз, во фрактальное море иновремени.
Платформа, Теромос, Ханна, Снейп, собственное тело и тело отца — остались позади, в невыразимой вышине. Энтони упрощал, сужал своё восприятие, неподготовленное для бездны иновремени, но даже так было тяжело держаться за стремительную тень отца, уверенно скользнувшую в глубины вод вечности. Тёмные, вибрирующие образы Храма, настоящие и ложные, прошлые и метапрошлые, пролетали мимо них. Отец совсем не напоминал сейчас себя в реальности: он терпеливо, как будто механически двигался от одной опорной точки к другой, порой возвращаясь, если чуял что-то не то. Его воля, обычно размытая, дрожащая, как образы этого не-места, была сейчас сфокусирована, подчинена единственной цели.
Плата. Слово скользнуло в ум Энтони, как они скользнули в иноморе. До боли знакомое, ненавистное, обрекающе-горькое слово. Плата. То, чем заплатил Дилан Даффи за лёгкость спуска и возврата. За безумную интуицию на опасность, порой срабатывающую за минуты до реальной угрозы. За способность видеть каждую ловушку и угрозу на пути. За чувство причин и следствий, позволяющее взламывать самые сложные замки. За внутренний компас, безукоризненно указующий на доступные сокровища.
Глаз и рука, заменённые такими похожими на настоящие, но всё-таки протезами. Тяга к безумному, бесконечному риску. Страсть к драгоценностям, бессмысленная, пугающая и сына, и жену. Жизнь Элинор, отданная за жизнь отца. Алкоголь, который оказался не в силах заглушить боль отравленной души. Ответственность за сына, с радостью сброшенная на Этана Райса. Всё это в мгновенье ока пронеслось перед мысленным взором. Здесь отец ничего не скрывал... да и скрывал ли от сына что-нибудь вообще? Или это сам Энтони не хотел смотреть и видеть?
Мама умерла не из-за отца. Из-за его платы — не из-за него самого. Папа... Как и он сам? Как и он, отец не знал, какой будет плата. Они — не первые иномаги, как Мерлин и Ивицер... да и знали ли те о своей цене? Никто не знал. Кот в мешке, сделка втёмную: заранее знаешь, что получишь, но не знаешь, чем заплатишь. Тьма обглодала душу отца. Тьма обглодала его собственную душу. Стоила ли жертвы полученная сила? Райс порой называл отказавшихся от иномагии, всю жизнь перестраивавших якорь нереальности в такой же, как у простых магов, а то и магглов — мудрецами. В конце концов, у Луны никто не спрашивал, но он, Джинни, Грэм, папа, Райс... Жертва должна быть добровольной, да? И, кажется, окончательной и абсолютной, ведь то, чего коснулась тьма, навсегда осквернено, оно будет тьмою пожрано, падёт в неё, утонет, как ложные образы вокруг...
Нет. Он вспомнил Джулию и вспомнил Фло. Вспомнил Тёмную Луну. Вспомнил Ивицера, в конце концов! Они — живое доказательство, что тьма той стороны не всесильна. Бой не безнадёжен. Можно вырвать у тьмы силу — и вернуться к свету. Битва, которую всё же можно выиграть, особенно если сражаешься в ней не один.
"Мы идём по этой дороге вместе, братья и сёстры, — звучали в голове слова Сивиллы Трелони. — Наше пламя тем ярче, чем больше нас. Мы разделим свой свет с другими, как делили первые из нас, те, кто впервые набрели друг на друга в вечной тьме. Мы заставим воспылать его, как десятки тысяч солнц! И тогда мы станем чем-то большим. Все мы — и каждый по отдельности".
Эти слова были чем-то большим, чем просто призыв к Разноцветью делиться своим творчеством. У них всех — общий враг. Это причина, по которой иномаги так редко враждуют, ограничиваясь неприязнью, переходящей в презрение, ненависть... но не поступки. У них есть общий враг. Тьма. "Смысл, — так говорил ему Николас Фламель. — Волшебник, презревший старость, сталкивается с пустотой, которую следует заполнить. Ему нужен смысл. Ты нашёл свой, Энтони? Чем глубже корни, тем выше станет древо".
Неожиданно фрагменты сложились воедино. Ивицер Творцев, иномаг, посвятивший себя Нелуне — радикальному способу преодолеть иную тьму. Элис, собирающаяся разрушить тьму своим светом, заставить вечно отступать, как прежде иномаги бежали от неё. Крис, который попросту убьёт всех иномагов — всех носителей тьмы до последнего, если надо — вместе с ветвью или Древом. И, наконец, Хранящая Время. Разве у неё могла быть иная цель, нежели тьма? Она тоже сражается с бездной, и... "Ты не можешь судить о её предложении, но можешь судить о ней самой. Кто её друзья?" — спросил тогда Джеймс. Морулис, лишившийся иного, не лишившись вместе с тем. Джулия, взглянувшая в Бездну — и вознёсшаяся к Солнцу. Осси и Алиса, иммунные ко тьме через предельную волю. Гермиона, выступающая якорем света. Джеймс, чьё присутствие противно иномагии. И Элла Мэйдж, назначенная лидером.
О, теперь он мог судить о предложении Хранящей! Он выбрал, выбрал окончательно. Колебания, сомнения, неуверенность — во тьму. Единственная, чьё предложение заслуживает внимание, — Хранящая. Ивицер, Крис — безумный максимализм. Элис — полурешение, опирающееся на личность. Хранящая же предлагала путь, который подойдёт каждому. Её план должен был решить проблему иномагии, победить тьму чем-то, что Элиза звала "Песнь". Энтони не знал, ему не хватало воображения, чтобы представить, как, каково решение, в чём же его сущность? В конце концов, это вопрос доверия. Ответ на который он себе — нашёл.
...Глубже, глубже, глубже! Спираль пустых лет раскручивалась перед ними, пока пустое помещение, наконец, не сменилось яркой, отпечатанной в нём сцене. Два существа замерли на двух платформах. Псионная энергия, кажется, стекала с их серых тел, опирающихся на гибкие щупальца. Зел-Нага. У одного из существ — три пылающих синим глаза, у другого — добрый десяток. Тела их уникальны: первое похоже на ангела, вместо крыльев — утолщения со вживлёнными кайдариновыми кристаллами. Другое — на медузу, висящую в зонтике алой псионной энергии.
Энтони не нужно было заглядывать в их разум, передавать отцу разговор. Зел-Нага "говорили" настолько громко и ясно, что, напротив, требовалось прикрывать папу пустотным барьером. Обычного волшебника одна их речь, должно быть, лишила бы рассудка.
— Предложение Амуна абсурдно, — такими были мыслеобразы трёхглазого "ангела", медленные и весомые. — Бесконечный Цикл не будет разорван! Я позабочусь, чтобы он был лишён шанса вмешаться в следующую итерацию.
— Ты изгонишь его в Пустоту или уничтожишь? — вопросила многоглазая "медуза".
— Он останется в Храме, — всплеск пси-энергии от полыхнувших оранжевым кристаллов на крыльях едва не пробил барьер. Ярость и, вместе с тем, боль была сокрыта в этом всплеске. — Амун — один из старейшин, старше меня на сотни итераций. Ни я, ни Урос, ни кто-либо иной из нас не имеет права распоряжаться жизнью Амуна. Он опомнится. Он поймёт, что Цикл — единственный выход. Мы никогда не станем Первыми или Вторыми. Мы — Третьи, дети Великого Третьего. Его "доказательства", что мы угасаем, — косвенные, память... память может подвести и старейшего из нас. Он вёл нас слишком долго, настолько привык направлять, что утратил понимание. Я уверен, что одна или две итерации здесь, в Храме, очистят его разум.
— Но что, если он решит пойти путём Первых или же Вторых? — "медуза", в отличие от "ангела" не пылала пси-мощью. Её образы и мысли были сдержаны и аккуратны.
— Многие старейшие избирают одну из прежних троп, — мыслеэквивалент пожатия плечами. — Это будет его выбор, и мы не вправе осуждать тех, кто отходит от пути Зел-Нага.
— Охотник не был одним из нас, — осторожное возражение.
— Аномалия, — отмахнулся "ангел". — Пустота велика. Флуктуируй условия иначе, Охотник мог бы войти в наши ряды.
— Он был опасен, — заметила "медуза". — Он поглотил столько эссенции и псионики нашего рода...
— Это не свидетельство деградации, — отрезал "ангел". — Мы и прежде встречались с новыми опасностями Пустоты. Амун, старейшина, нашёл угрозу и разобрался с ней. Мы исследуем Охотника через десяток итераций, если на то будет воля Совета Старейших. Амун — один из советников и не вправе решать за всех нас. Ни Великий Третий, ни его ученик не видели лучшего пути. Амун бесконечно глупее них!
— Он говорит, что эта глупость — результат порочного цикла, — вставила "медуза".
— Он заблуждается. Доказательств не существует!
