И почти сразу же затеялась война. Все эти упомянутые Окилом вульфинги, беаринги и прочие тут же начали разборки, чей топор длиннее, а пиво вкуснее. Закончилось это тем, что у Окила и Бронила сработал инстинкт самосохранения и они выжили там, где остальные вожди были перебиты.
Стычки шли еще три года, и ситуация докатилась до реального голода, столь часто поминаемого Яном. В таком кризисе самому последнему рудокопу не до страха — лишь бы пережить неделю. И когда бывший послушник Юберион начал проповедовать новую религию, за ним ушли многие: он обещал хоть какое-то счастье и стабильность (да и болотник здорово помогал забыться). Тогда до обеих сторон конфликта дошло, что пора мириться на условиях: как все есть — так пусть все и будет.
И вроде бы уже можно выдыхать и начинать что-то развивать...
Но вот ощущение вольницы и желания жить на широкую ногу, привнесенное нордмарцами, легко привилось уголовщине, которой было множество и среди стражников, и среди наемников. А уж тем более, когда не приходилось ожидать, что буквально через час придется лезть в драку. Расслабились, разжирели малость, захотели вечного праздника и возможности крутить мелкие гешефты, а заодно и посматривать на резиденцию: когда там уже реальных пацанов начнут короновать? Вот только у Гомеза и Равена было на этот счет абсолютно другое мнение. Чисто для того, чтобы все деструктивные течения того, что заменяло Старому Лагерю политическую жизнь, были под контролем, Равен играет в оппозицию. А вот у Ли начинает потихоньку закипать...
И ведь по канону Лагеря ухитрились прожить в мире еще два года. Значит, что-то я своими действиями сильно изменил, и дело тут не только в том бое на сторожке Эйдана. Что-то другое произошло с моим участием, что прорвало нарыв... Понять бы только, что.
А в ту минуту мне стало ясно одно: никакой я не выскочка. Ибо никакой "старой гвардии" у Гомеза нет. Торус прямо сказал мне в первые дни: у Гомеза лишь двадцать верных ему стражников. Ну, если добавить часть людей Арто и Шрама, то тридцать. А с началом войны он набрал в элитные взводы в три раза больше. И все эти Ежевики, Калентиры, Радимеры — они вовсе не прошли с Гомезом огонь и воду. И даже нельзя четко ответить на вопрос "А куда же делась гомезовская гвардия?", ибо на него сразу же задается контрвопрос "Какого периода?". Самый первый состав пал во время стычек с бандами Внешнего Кольца. Второй, переживший чистку Бартоло, был порублен во время войны с Новым Лагерем. И, наконец, некоторая их часть не вышла из ловушки, организованной второй армией. Так кто же из стражников и в самом деле положит жизнь за Гомеза, когда придет время? Неужели лишь Катэр и Дешийон?
Нисколько не преувеличивал Рудный Барон, когда орал, что ему наплевать на судьбу Второй Армии, лишь бы выжили Равен, Арто и Шрам. Его нисколько не волновал вопрос верности Угалича: он просто убил одного из тех, кому не доверял, чтобы остальные не осмелились посчитать его ослабевшим. Да, собственно, не он один такой — Окил сказал о том же (а Кастет подтвердил): нордмарец доверял далеко не всем, кто служил с ним на Новой Шахте, и ловко слил ненадежных.
И все в Старом Лагере, к чьему мнению я прислушивался, мне в один голос говорили: нашей банде доверять нельзя, их заботит только руда, выпивка и возможность с гонором пинать рудокопов. Как только я начну менять Колонию, мне придется устроить такую бойню, что чистка Бартоло и близко не стояла... Но вот кто меня поддержит, причем до самого конца? На одном страхе далеко не уедешь: вот стоило Ежевике выйти за пределы Лагеря — и очень даже осмелел.
И еще мне нельзя действовать, как Безымянный в каноне: наплевать на интересы всех сразу и делать свое дело. Помогают — хорошо, нет — пусть не обессудят... Я уже взял на себя ответственность за Старый Лагерь, уже пообещал Диего, что справлюсь. И я буду делать, что обещал, просто глядя на перепалку стражников, мне стало ясно, что переламывать Колонию через колено будет делом весьма тяжелым...
— Удалось бы Скипу завалить Гомеза, обе наши банды сразу же замирились, — сказал Сыч, — Сколько правильных резаков полегло, не хочу и вспоминать.
— Ага, — тут же поддержал Кастет, — И рулили бы всем мы, а те, кому на лбу написано спину гнуть, те бы и долбили руду. Или за пивом бегали. Я бы вообще не пускал в Лагерь оборванцев, чего они там забыли? Кирку в руки — и в Шахту.
— А еще можно брать с них руду за то, что вообще позволяем им работать в НАШЕЙ Шахте, — усмехнулся Шинклот, — Не хотят платить за это — пусть подыхают с голоду.
... А ведь такое и случилось уже после падения Барьера, припомнилось мне. Равен вывел остатки Старого Лагеря (и даже часть воров из Нового) к заброшенному храму Аданоса, показал им золотую жилу, а сам занялся вскрытием древней гробницы. Без его руководства Торус не удержал новосозданную банду от взаимной резни и откровенной уголовщины. Те же Франко и Эстебан стали мелкими царьками, решавшими, кому можно пройти в следующее "кольцо" лагеря, а кому так и не доведется самому добраться до золотоносной жилы. Для Равена и рабы добудут золота, хочешь сам деньжат — убеди местных "боссов" пропустить тебя к шахте.
И то, что сейчас бандюки слушаются Гомеза и своих командиров, не означает, что они не мечтают об иных порядках, которые им обещает Окил. А те, кто не особо жаждет жить при бандитских порядках, большей частью не хотят сложить головы за Рудного Барона и прогнутся под нового вождя...
— И как Окил думает избавиться от Гомеза? — усмехнулся Сыч, — Пока он жив, человек двести будут за него драться. Помнишь этого дохляка Флетчера? Он терпеть не может наемников...
— На Флетчера наплевать, — отозвался Шинклот, — Бестолковых стражников выпнем в шахту, что бы там Ли не обещал. А вот призракам что делать? Они ведь на посылках будут...
— Не захотят работать на нас — пусть валят к Сатурасу. Старик согласился не лезть в наши дела, а генерал дал слово, что примет всех. Не хочешь работать на козырного папу — гни спину на магов. Все как по маслу...
Вот ведь потрясающе хитрая сволочь, подумалось мне о верховном маге Воды. Если порядок и безопасность солдатам, мастерам и торговцам, а также — Кругу Огня, будут обеспечивать Сатурас, Ли и Ларс, то через какое-то время бандиты попадут в зависимость от "честной" части Колонии; через полгода после победы достаточно будет лишь нескольких шевелений — и вся бандитская вольница рухнет. В не случившимся тут будущем хватило лишь одного человека: Безымянный по указанию Сатураса вступил в яркендарский лагерь бандитов и быстро развалил его изнутри.
— И вот ты мне скажи, Калентир, — продолжил свою обработку перебежчик, — И ты, Радимер. Когда в последний раз Гомез вел своих людей в бой?
Лицо Радимера исказилось от возмущения, но он сразу же сдулся — так как ответа он не знал. А вот Калентир гневно выкрикнул:
— Придет время — ты проверишь, насколько острый у него меч!
— А придет ли? — насмешливо отозвался Кастет, — Торус повел своих на Крученого — им наваляли по самое не балуй. Равен попер на Новую Шахту — и кончился Равен. Если Гомез вдруг выйдет из своей норы — Гомеза завалят, как кабана на охоте. Знаешь, почему именно Окила кликнули вождем? Потому что он — такой мощный резак, что замочит Гомеза один на один. И он боя не боится. Так-то, Калентир...
— Барон не выйдет на бой против Окила, — процедил Сыч, сильно нахмурившись, — Скажет, что невместно. Есть Арто, есть Азшар...
— Так на хрена вам такой барон, парни?! — издевательски произнес Кастет, — Если за него все делают другие, а он только вино хлещет. Даже этот дебил Квентин сам вел своих людей на дело! Гомеза надо менять, и лучший выбор — это Окил! Был бы жив Бронил — никто бы даже не сомневался, за кем идти, а кого пора выносить из замка вперед ногами!
Калентир от этих слов остолбенел, да и Радимер выглядел не лучше. Верность Гомезу этих молодых стражников базировалась, похоже, на вере в то, что круче Рудного Барона нет никого, и эту уверенность перебежчику удалось поколебать.
Настало пора вмешаться мне. Если Сыч, Ежевика и Шинклот и без того колебались, потому я и позволил Кастету их обрабатывать, чтобы выслушать от перебежчика полезную информацию, то этих двоих стоило удержать от предательства.
Но едва я собрался выйти на освещенное луной и сполохами Барьера место, как послышалось хлюпанье чьих-то сапог.
— Кастет, уходим! — выкрикнул мужчина в обмундировании стражника, но с обмотанным вокруг пояса синим шарфом, — Собирай всех, кто с нами — и валим! Алхимик уже в Лагере!
— Маляр, — протянул Сыч немного насмешливо, — Давненько не виделись...
— И тебе не хворать, родной, — в тон ему отозвался прибывший, — Чего сидишь? Бросай все — и уходим. Если успеешь добраться до нашей стоянки до прихода Алхимика — мы прикроем тебя от ярости этого беспредельщика.
— Подбирай слова, стражник, — отозвался Рэтфорд степенно, — Или тебя не прикроет никто.
— Сыч, не будь идиотом, — добавил Гараз, — Ты там будешь...
— Среди своих братков, — отрезал Маляр, — А не среди деляг и гомезовских шавок. Но, парни, шуруем быстро, времени нет, завтра утром нас выпирают отсюда ко всем демонам.
— Что стряслось? — встревоженно спросил соратника Кастет.
— Азшар таки стакнулся с гуру. Ангар лично сказал это Окилу. Не знаю, чего бароны наобещали, но теперь Юберион выставит Гомезу подмогу...
— Вот и кончился твой треп, Кастет, — усмехнулся Гараз.
— Да ничем болотники не помогут Гомезу, и не надейся, варантец, — Маляр раздраженно махнул руками в стороны, — Их слишком мало, чтобы что-то нам сделать. Мы хотели дать гуру шанс. С ними, без них, против них — плевать. Айда с нами! Мы вернемся в замок через неделю, братва. И Гомеза там — не будет!
И в тот кульминационный момент, когда кто-то мог дрогнуть, я вышел на свет. Заметивший меня первым Рэтфорд поднялся на крыше во весь рост, и, видя это, остальные обернулись в мою сторону.
— Э... Без драк, хорошо? — криво усмехнулся Кастет, мигом переменившись в лице, — Мы на нейтральной земле.
— Этот небольшой пятачок и три хатки — это земля НАШЕГО посольства. Приблизишься еще на два шага — умрешь. Не уйдешь отсюда — вытолкаю. А ты и так слишком задержался в гостях.
Говорил я, медленно приближаясь к этой парочке, и когда расстояние между нами сократилось до трех шагов, Маляр поспешно произнес:
— Все, мы уходим.
И оба перебежчика и в самом деле спешно зашлепали по лужам.
Дождавшись, когда они скроются за хижинами, я подошел к хмуро молчащим стражникам и отдал указание:
— Сыч, Ежевика, Шинклот. Сдать оружие.
— Что? — вскинулся Ежевика.
— Сдать оружие. Доверять тебе после сегодняшнего разговора не приходится, — пояснил я, подходя совсем близко, — Судьбу Вашу решат в замке, скорее всего, пойдете на самый опасный участок...
— Азшар, видишь ли, — немного запинаясь, произнес Гараз, — Кастет много-чего выболтал, и все обошлось. Все на месте...
— А если бы я вышел минутой позже? — поинтересовался я, усмехаясь, — Кому бы ты позволил уйти? Хвалю, что поставил меня в известность и отослал с места возможной схватки Эфема, но ты должен был пресечь бунт Сыча. Я отдавал приказ в разговоры не вступать.
— Попробовал бы пресечь — мы бы ему кишки выпустили, — ухмыльнулся Ежевика, — Сыч бы его под орех разделал за минуту.
— Непосредственного командира?
— Он мне не командир! — взвился с места стражник. И во второй раз за день был отправлен мною покупаться — после удара по уху.
— Хорошо, Азшар, скажу прямо, — Гараз устало вздохнул, — Я не стал угрожать оружием, когда пошла ситуевина, что я с двумя призраками против трех отменных бойцов. У меня не было желания слушать этого урода...
— Что-то ты не был таким смелым раньше, — выкрикнул Ежевика, поднимаясь на четвереньки.
— Если хочешь — проверим, — отозвался варантец, — Но один на один. Я тебя, такого грозного, в бою у Новой Шахты не видел. Все, что я вижу — это как ты в грязи валяешься и орешь дурости.
— Да пошел ты со своей Шахтой и этим козлом Равеном! — проорал бывший гвардеец, поднимаясь, наконец, на ноги, — Чтоб ты провалился со своим Гомезом, Алхимик! С меня довольно! Я ухожу!
— Да без проблем! — усмехнулся я.
— Что, правда?! — изумленно произнес Ежевика.
— Абсолютная. Но просто так ты не уйдешь. Ты сдашь броню, обмундирование, рюкзак с вещами, руду и оружие. Короче все, кроме портков. Впрочем, можешь и их снять, просто это мы забирать не будем. Если твои старые приятели и в самом деле тебя рады так видеть, то они тебя всем новым обеспечат. Если ждешь от Окила баронской щедрости, которой тебя обошли в Старом Лагере, то двигай голый и босой. Оценишь — расскажешь, если выживешь, конечно.
— Ты шутишь?! — спросил Ежевика охрипшим голосом.
— Нисколько. Снимай с себя все — и шуруй к Окилу, не держу! — перешел я резко на крик, — Раз ты бандит — то и будь готов к тому, что в Новом Лагере тебе встретят бандиты. Если не умеешь драться против меча голыми руками, то так и останешься нищим! Никто там с тобой делиться не будет, им самим мало. Им всегда было мало. И будет мало, пока не подохнут в луже своей крови! А ты подохнешь раньше, когда с кочергой и с голым задом пойдешь на штурм Шахты. Запамятовал, о чем Кастет говорил? А он и сказал прямо, что они уже начали делить Старый Лагерь. Всё! Сладкие места там уже заняты и ещё один хавальник на общий каравай им не нужен! Особенно, если этот хавальник за свой счёт вооружать требуется. Или тебе так понравились слова, что ты там кем-то станешь? А с чего бы вдруг?! Где у тебя своя банда, которая за твои интересы подпишется?! Один ты туда придёшь! Неудачником-тугодумом, которого на понт взяли и развели как лоха, ничего не обещав, а только пальцы выгибая, свою крутость нахваливая, а он и повёлся! Справедливости хочешь? Бронила вернуть вам?! И ты, Сыч, хочешь, чтобы по понятиям братвы?! Ну, так снимайте с себя все и добудьте сами! Резаками себя зовете?! Ну, так награбьте себе оружие и доспехи! А если ходишь в броне от Гомеза, то засунули все языки в задницу и выполняйте все, что он прикажет! Решай!
Ежевика замялся с ответом и перевел взгляд на Сыча. А тот лишь хрипло рассмеялся.
— Ты ведь все слышал, призрак, да? Если Гомез узнает — я труп.
— Не уверен. Я скажу ему, что ты — тупой баран, который ворчит, что трава зимой не такая сочная, как летом. Правда, ничего нового он не услышат, чего сам не знает. А ты и в самом деле последний дебил, Сыч, раз открыто нарушил приказ, но не удрал сразу же. У тебя последний шанс доказать верность Лагерю — сдать оружие, вернуться домой и получить по морде от Дешийона. Может, располовинят, может, нет... поздно метаться, Сыч; пора осознать, что Кастет тебе теперь уже не дружбан, а ты — не резак, а стражник на службе у Гомеза. Не захочешь осознать — сдохнешь ни за что.
— А так я сдохну за него? — огрызнулся стражник.
— Если понадобиться — да. Или за него, или против него, или иди руду долби...
Дальнейший разговор прервало появление сразу четырех бритоголовых мужчин в так называемом "среднем доспехе стража" — кольчужной юбке, наплечниках и защитных пластинах на голень поверх сапог. Шеи, руки, туловище — все это было практически не защищено; впрочем, этот доспех давал защиту не от человека, а от зверя: ползуны предпочитали бить сверху вниз, кротокрысы кусались за ноги, а шершни своим жалом, как правило, целились в область поясницы. Впрочем, с нормальными доспехами проблемы были у всех Лагерей, включая Старый: все достойное этого гордого названия либо закупалось у короля, либо ковалось на месте.
