"Синдзи..."
Ноль секунд.
Стреляет Рей. И на этот раз не промахивается. Поток плазмы пробивает Ангела насквозь. Тот перестает висеть над городом и падает вниз, ломая бур, который уже почти пробил последнюю броневую плиту.
Перевожу взгляд на остатки Евы-01.
"Синдзи... прости".
Внезапно Евангелион Синдзи приподнимается на покалеченной левой руке и бросает свое тело под ноги поднимающейся Еве Аянами.
Шепот Рицко:
— Это невозможно...
И моментально вспыхивают в памяти слова Синдзи:
"Ева защищает меня. Даже тогда, когда это считается невозможным".
Значило ли это, что пилота еще можно спасти? Безумная надежда. Быстрый взгляд на показания синхроуровня у пилота Евы-01.
69,7%.
Тот постепенно снижался.
— Рей, быстрее! — голос срывается.
Та уже вырывает контактную капсулу из креплений. Резкий взмах выхваченным прогножом и из разрубленной капсулы выливается исходящий паром поток LCL.
Еще минута — и пилота погружают в прибывший реанимационный транспорт. Этот момент я и застала — окруженные врачами носилки, поднимаемые на борт самолета. Больше всего в тот момент я сожалела, что не могу отправиться вместе с ним — нельзя было просто так забыть о своих обязанностях, как руководителя операции. Транспортировка Ев на главную базу, демонтаж оборудования, доклады и прочее бесполезные, но необходимые вещи. Единственное, что меня успокаивало — это телефонный звонок от Рицко, сумевшей попасть в больницу раньше меня. Две коротких фразы:
— Он выжил. Это чудо.
В реанимацию я смогла пробиться только спустя пару часов. Рицко все еще была там и курила одну сигарету за другой.
— Что с ним? — я задала вопрос с ходу, еще не успев отдышаться от долгого бега.
— Без сознания, — длинная затяжка. — Врачи сказали, что скорее всего он выживет.
Небольшая пауза.
— У него была остановка сердца, болевой шок и 47 секунд клинической смерти. Пилотировать Еву он больше не сможет.
Я непонимающе и со страхом глянула на свою подругу. Та отвела взгляд.
— Он получил ожоги по всей площади тела. В большинстве случаев незначительные — костюм прикрыл.
Страх нарастал. Рицко продолжила:
— Ожоги второй-третьей степени практически по всей поверхности головы и ожог глаз третьей степени. Повреждение радужки, хрусталика, роговицы, кровеносных сосудов. В ближайшей перспективе — некроз клеток. Проще говоря — он ослеп.
У меня подкосились ноги и я медленно сползла вниз вдоль стены.
Рицко начала раскуривать очередную сигарету. Она умолчала о многом. О том, что пилот каким-то образом ухитрился вывихнуть себе обе руки и сломать левую ногу. О том, что клиническая смерть была вызвана не болевым шоком (что странно), а нестабильной работой внутренних органов и все еще неизвестно нормализуется ли их работа хоть когда-нибудь. О том, что разрыв позвоночного столба у Евы при таком уровне синхронизации и при действии "Берсерка" вполне способен парализовать пилота (достаточно вспомнить недавние повреждения правой руки). Обо всем этом она предпочла умолчать. Все-таки Мисато была ее подругой.
Глава 5.
Поводыри. Отчаяние.
Отчаяние — это добивающий удар,
Который наносит по себе упавший.
И первый гвоздь в крышку его гроба.
Икари Синдзи.
Аянами Рей. Школа Токио-3.
Школа. Еще один учебный день. Такой же день, как и все остальные. Или не такой? Короткий быстрый взгляд на пустующую парту в среднем ряду. Парту Икари. Неприятное чувство где-то внутри. Он не придет. Почему так получилось?
Я вспоминаю последний бой.
Фигура Евы на обзорном экране. Евы, ставшей моим щитом. Темный силуэт на фоне слепящего потока огня. Ангела не видно и стрелять приходится пользуясь исключительно электронными системами прицеливания. Выстрел. Промах. Громкие крики по интеркому. Нужно просто совместить маркеры прицела. Просто. Это было бы просто, если б Ева меня слушалась. Она выполняла каждое действие с задержкой. Позже необходимого начинала двигаться, позже прекращала. Неоднократно прицельные маркеры совмещались, чтобы в следующее мгновенье разойтись. А потом огонь исчез и стал виден быстро наливающийся светом крестик вдали. Моя цель. Цель, моментально закрытая телом Евы.
Перевожу взгляд за окно.
Стрекочут цикады, светит солнце. Люди все так же спешат по своим делам. Все как и раньше.
Икари. Ему приказали быть щитом. И он был им. До конца. Перед глазами вновь встает картина прошедшего боя. Его завершение. Самоубийственный прыжок Евы, бывший единственно верным на тот момент вариантом. Мой выстрел. Боль. Странная, непонятная боль в душе, возникшая, когда Еву Икари разорвало напополам. Отчаянное желание уничтожить Ангела. И моя Ева, как будто сама прицелившаяся в противника. В третий раз я не промахнулась.
"Икари".
Вскрытая прогножом контактная капсула. Врачи, вытаскивающие из нее словно изломанное неведомой силой тело пилота и аккуратно кладущие его на носилки. Красное лицо с пузырящейся и отслаивающейся кожей. Обзорный монитор Евы, по моей команде послушно увеличивший изображение. Приблизивший так, что стали видны пятна крови на подушке, клочья выпадающих вместе с кусками кожи волос и мутные, широко распахнутые глаза в обрамлении разваливающейся кусками белой кожи.
И странное болезненное чувство, захлестнувшее сознание.
Страх? Нет. Что-то сильнее.
Паника? Нет, что-то другое. Но, возможно, похожее.
Бессилие? Что-то близкое. Чувство непоправимости произошедшего.
Были и другие чувства. Я не знала их названия. Только мысли, вызванные ими.
"Он защищал меня".
"Я слишком поздно поразила цель".
"Что я могла сделать?"
Через некоторое время прозвучал звонок, оповещающий об окончании первого урока. Староста Хораки бросает на меня быстрый взгляд и затем, отводя глаза в сторону, словно нехотя, подходит ко мне. Она меня боится? Почему?
"Ее все боятся. Потому что ее не понимают. Потому что она другая".
Икари. Ты говорил про свою Еву, но почему меня не оставляет мысль, что ты говорил и про меня тоже? Из-за твоей последней фразы?
"Ты тоже человек, Рей".
Как и тогда, я вздрагиваю. Тоже человек. Как Ева. Ты знал об этом, Икари? Откуда? Как ты узнал?
Староста подошла к моей парте. Затем как-то нерешительно спросила:
— Аянами?
Перевожу на нее взгляд. Хораки смотрит на меня, но старается не встречаться со мной взглядом. Задает еще один вопрос.
— Икари-кун сегодня не пришел в школу... Это как-то связано с вашей работой?
"Как-то связано с работой". Вновь это неприятное чувство внутри. Да, это связано с нашей работой. Связано с недавним нападением Ангела. С тем, что я промахнулась. Коротко отвечаю:
— Да.
— С ним все в порядке? Когда он сможет посещать школу?
"Никогда".
Это слово было правдой, но я так и не смогла его произнести. Еще больше усиливается то неприятное чувство где-то внутри. Теперь ему можно дать название. Боль. Мне больно. Почему? Ведь со мной все в порядке. Мое тело не повреждено. Так почему же я чувствую боль?
Староста видимо что-то заметила на моем лице и, пробормотав что-то вроде "Извини, я не должна была об этом спрашивать", вернулась к своей парте.
Слышны шепотки учеников, украдкой поглядывающих в мою сторону. Они думают, что я их не замечаю. Они мне неприятны. Неприятны тем, что рассматривают меня словно какое-то экзотическое животное. Я вновь отворачиваюсь к окну.
Вновь вспоминаю.
Не бой. Нет. То, что было перед ним.
Вспоминаю Еву, с ревом несущуюся на Ангела. Икари, без движения лежащего на больничной койке. И неожиданно пришедшая в голову мысль.
"Я не хочу его потерять".
Всего два человека не избегали меня. Икари. Отец и сын. Отец, избегающий сына и сын, избегающий отца. Так похожие друг на друга.
Пустота. Пустота в душе и отчаянное желание ее заполнить.
Икари-сан. Он был единственным из тех, кто знал обо мне правду и принимал меня такой, какая я есть. Я старалась отвечать ему тем же, я тянулась к нему, но... Всегда была какая-то преграда между нами. И иногда начинало казаться, что командующий общается со мной по необходимости. Нет, не то. Не "необходимость". Когда он смотрел на меня в его взгляде что-то мелькало... Горечь? Надежда? Грусть, затаившаяся на дне глаз. Грусть, которую никто не видел...
Икари-кун. Столько мыслей, слов, образов.
"Замена оказалась бесполезной".
Командующий сожалел об этом. Я знаю. Он защищает меня, когда это возможно. Неудачная активация Евы-00. Я помню его испуганное лицо, когда он открыл раскаленный люк контактной капсулы и забрался внутрь. Единственный раз, когда я видела испуг на его обычно бесстрастном лице.
"Спокойно Рей. Расслабься. У тебя есть замена".
Голос, пробивающийся сквозь багровую пелену боли. Он успокаивает. Он приятен. Икари-кун тоже меня защищал. Зачем? Мне не давал покоя этот вопрос. Ты ничего обо мне не знал, но тогда почему? Почему ты меня защищал, Икари?
"Чтобы ты жила".
Спокойный, уверенный голос. Жила? Легкая горечь обиды. Он не знал. Не знал, что меня можно заменить. Но он и не боялся. Странно. Могло ли быть так, что ты не знал, но понимал меня?
Не знал. Но тогда как? Как и когда ты узнал, кто я такая? Почему ты не испугался? Ты был рядом. Говорил со мной. Заботился обо мне.
Защищал меня.
Потому что тебе приказали? Нет.
"И я тоже готов ради тебя разорвать на части любого Ангела. Как я сделал это в первом своем бою".
Первый бой. Командующий приказал тебе сражаться. Ты отказался. Ты не стал сражаться по приказу. Но вступил в бой, защищая меня. Почему, Икари?
"Ты мой друг".
Друг? Как Судзухара и Кенске? Вот они сидят. Поглядывают на твою пустующую парту. Кенске взволнован. Его о чем-то расспрашивает Судзухара. Кенске отмалчивается и временами поглядывает в мою сторону. Встречается со мной глазами и резко переводит свой взгляд обратно на своего друга.
Некоторое время я сравниваю то, как он относился к ним и ко мне. И через некоторое время понимаю — Икари-кун относится к ним иначе. Не так, как ко мне. С ними он более... спокоен? Нет, не то. Что-то близкое. Что ты чувствовал ко мне? Что я чувствую к тебе?
"Я не хочу его потерять".
В который раз эта мысль возникает в моей голове. Я не хочу вновь остаться одна. Не хочу вновь чувствовать пустоту в душе. Свое одиночество. Свою отдаленность от нормальных людей. Свою инаковость.
Икари. Раньше он хорошо ко мне относился. Но теперь... Я представляю себе покалеченного Икари, лежащего на кровати. И его слова, обращенные ко мне. Слова, полные едва сдерживаемой боли и обиды. Я почему-то чувствовала уверенность в том, что он не станет на меня кричать. Не будет пытаться меня ударить или оскорбить. Но что он скажет? Мне страшно.
Ты защищал меня. До последнего.
Я не смогла сделать для тебя того же.
Оставалось только ждать. Ждать и терпеть. Терпеть нарастающую внутри боль, и холод вновь начавшей поглощать мою душу пустоты одиночества.
* * *
Кацураги Мисато.
Смятая пивная банка ударилась о холодильник и с привычным уже дребезжанием отлетела в угол. Последняя. Слезы кончились два дня назад. Истерика прекратилась и наступило время тяжелого забытья. Бессмысленная попытка утопить чувство вины в спиртном. А сегодня закончилось и оно. Прошедшие два дня помнились смутно. Были пивные банки — пустые и полные. Были слезы. Был спокойный голос Рицко и веселый голос Синдзи.
"Мобильный термический комплекс "Мангал" к использованию готов!"
Его последняя обращенная ко мне фраза, со злобным постоянством звучащая в моей голове. Голова кружилась.
Кое-как дойдя до своей комнаты, я не раздеваясь рухнула на постель. Бред в реальности сменился бредом во сне.
"Мобильный термический комплекс "Мангал" к использованию готов!"
Веселый голос звучавший в моей раскалывающейся голове. Мой кошмар, преследующий меня во сне и наяву вот уже третий день. Последние слова Синдзи, которые он сказал мне.
Утро встретило меня подлым, тяжелым ударом похмелья по голове. Та едва не раскололась на части.
— У-у-у... — длинным протяжным звуком я выразила свое отношение к вынужденному (пиво кончилось) и резкому окончанию запоя.
Кое-как поднявшись на ноги я, стараясь не шевелить головой и обходить все внезапно появляющиеся на моем пути стены, углы и прочую мебель, побрела в сторону кухни.
Кухня встретила меня множеством разбросанных по полу алюминиевых банок. Пустых.
"Это все я выпила?" — я мутным взглядом обводила плавающую перед глазами картину. Местами из-под слоя смятых банок проглядывал пол.
Пошатываясь из стороны в сторону, я добрела до холодильника. Подо мной противно скрежетал металл пустых банок. С ударившим по голове в целом и ушам в частности громогласным щелчком холодильник распахнул передо мной свое холодное чрево. Некоторое время я осматривала его внутренности. Немного погодя я поняла — пива там нет.
"Как так?"
Подобный факт не укладывался в моей голове. Я вновь посмотрела внутрь холодильника. Пива там не было.
"Как так?"
Подобный факт не укладывался в моей голове. Я вновь посмотрела внутрь холодильника. Пива там не было.
...
Через некоторое время я запомнила, что пива в холодильнике действительно нет.
Пришлось искать альтернативный способ похмеляться. Альтернативный способ в виде пачки аспирина нашелся в аптечке. Которая в свою очередь нашлась в ванной после двадцати минут осторожных ("головой... головой не дергать...") поисков по квартире. Еще через пять минут я сидела в кресле и, медитируя на валяющуюся неподалеку пустую пивную банку, ожидала пока утихнет буянящий в голове Ангел.
"Похмелеил, тварь... Евы на тебя нет..."
Судя по ощущениям Ангел танцевал брейк, слушая рок. Но постепенно он успокаивался.
"Устал, зараза..."
Неожиданно ("а как же иначе!") по бывшей ранее тихой квартире разнесся оглушающий звон. Мозг заходил ходуном. Я схватилась за голову одной рукой, попутно пытаясь закрыть ладонью второй ухо... кажется, правое.
— Да заткнись ты уже! — хриплым голосом проорала я.
Звон не умолкал ни на секунду, монотонно долбя по разваливающейся от боли голове. Спустя какое-то время я поняла, что это кто-то просто звонит в дверь.
"Ему конец".
Я встала с кресла и пошатываясь направилась в прихожую.
— Кого еще тут Ангелы принесли в такую рань?! — прокричала я, резко распахивая дверь.
— Меня, — обнаружившаяся за дверью Рицко убрала палец с кнопки звонка. Звон снаружи исчез. Тот что был внутри моей головы — остался.
— Можно пройти? — Рицко спокойно смотрела на меня.
Я некоторое время хмуро разглядывала свою подругу.
— Заходи, — буркнула я, отходя в сторону и давая Рицко возможность пройти внутрь.
Я вернулась в кресло и обхватила руками голову. Головная боль отступала, но чувствовала я себя по-прежнему паршиво. И вовсе не алкоголь был тому виной.
Рицко села на кресло рядом с моим. Затем достала из своей сумочки банку пива и молча протянула ее мне. Я так же молча ее забрала. В тишине прошла еще пара минут — я пила пиво, Рицко думала о чем-то своем.
