0. Пролог.
149 г. до нашей эры, Рим.
— Многое мешало мне прийти сюда — мои возраст, голос, силы, старость, но поистине, когда я думал, что должно обсуждаться такое важное дело... Кхе-кхе! — закашлявшийся Катон был вынужден прерваться на середине своей вступительной фразы, скомкав тем самым уже самое начало задуманной и наверняка эффектной речи.
— Поделом тебе, старый ворон, — едва слышно пробормотал себе под нос одетый весьма убого для своего рода и карьеры, не говоря уже о богатстве, обвиняемый, — Мало тебе моего унижения? Ещё и сам приковылял, чтобы клюнуть меня побольнее!
Марк Порций Катон, бывший цензор, прославившийся своим радением за старинные римские добродетели и беспощадными нападками на знать, даже в глубокой старости оставался опаснейшим противником. Хоть и сдал он, сильно сдал, и в последние годы нередко уже пропускал заседания сената из-за старческой немощи, и другие уже люди верховодили в сенате, но слишком уж велик его авторитет и слишком уж искусен он в ораторском мастерстве. В том самом ораторском мастерстве, которым так славится он сам, Сервий Сульпиций Гальба. Конечно, и роскошных подарков он роздал тайком немало, как и откровенных взяток в полновесной звонкой монете, но все эти немалые даже для него, богатейшего человека в Риме, траты были бы напрасны, если бы не его собственная блестящая защита от нападок всех этих многочисленных правдолюбцев. И ведь из-за кого на него набросилась вся эта свора "дорогих сограждан" — из-за каких-то испанских варваров! Вот и радей после этого об интересах сената и народа Рима! Ну, о собственной мошне он, конечно, тоже при этом порадел на славу, если говорить совсем уж начистоту, и пожалуй — чересчур на славу. Надо было всё-таки не всё себе в одно горло пихать, а и с подчинёнными делиться. Ведь шутка ли — ни одного испанского жалобщика на него в Риме нет, а обвинение исходит от его же собственных людей! Как будто бы и не грабили сами этих испанцев тайком от него, набивая свои тощие солдатские кошельки!
А сенат — мало того, что отказал во вполне заслуженном по числу разбитых и уничтоженных варваров триумфе и даже в куда более скромной овации, так ещё и пошёл на поводу у этой подлой неблагодарной солдатни, посмевшей жаловаться на облечённого империумом начальника! Или это боги карают его за подобное же прегрешение против Луция Эмилия Павла восемнадцать лет назад, когда он сам, будучи военным трибуном Второго легиона, подбивал обиженных суровой дисциплиной и мизерной наградой солдат отказать прославленному полководцу в триумфе за Третью Македонскую? Но не странно ли для всемогущих богов откладывать кару на долгие восемнадцать лет? В Испании в прошлом году, а затем и уже совсем недавно здесь, он уже имел случаи убедиться, что когда боги действительно разгневаны, то долготерпения за ними не водится, а гнев их выражается весьма наглядно. И если бы не эта последняя вспышка гнева взъевшихся на него за что-то всерьёз небожителей — что значила бы эта неумелая мальчишеская нападка Цетега? Половина сената смеялась, когда он легко и непринуждённо отразил все наскоки обвинителя, и если бы только не этот гнев богов и не приковылявший на сегодняшнее заседание Катон! У старика, надо отдать ему должное, даже ему есть чему поучиться, и он с удовольствием послушал бы его речь и сам, не будь она направлена на его осуждение. Ведь он, Сервий Сульпиций Гальба, бывший претор Дальней Испании, стоит сейчас перед разбирающим его деяния судом сената как какой-то преступник!
Сорок с небольшим лет назад, сразу же после отражения пропретором Сципионом Назикой большого лузитанского набега на Бетику, союзный турдетанский вождь Миликон вторгся на подвластные лузитанам сопредельные с римской Дальней Испанией земли кониев и кельтиков, да так на них и остался, сумев не только завоевать, но и удержать в своих руках это разбойничье гнездо. На руках у турдетанского вождя оказалась подписанная пропретором грамота, дающая ему санкцию на ответный набег и сформулированная так, что трактовать полученные от по ней от Назики полномочия можно было при желании весьма широко. Во всяком случае, запрета завоёвывать южную Лузитанию там не было, и Марк Фульвий Нобилиор, преемник Назики, приняв у него бразды правления провинцией, оказался поставленным перед весьма двусмысленным фактом. Ведь у хитрого Миликона нашлась и ещё одна грамота — уже утверждённый сенатом договор вождя с предшественником Назики — Аппием Клавдием Нероном, по которому вождь со своими людьми занимал пограничные с Лузитанией земли провинции на правах союзника, обязанного за это защищать границу римских владений, и эта граница указана в договоре чётко и недвусмысленно! Получалось, что по букве и духу заключённого с союзником договора Рим не вправе претендовать на завоёванную им территорию, с которой Миликон волен поступить так, как ему заблагорассудится. А заблагорассудилось вождю учредить в южной Лузитании собственное турдетанское государство под своим собственным мудрым и полностью суверенным правлением, о чём и уведомило Нобилиора официальное посольство свежеиспечённого царька, заявившееся в Кордубу с предложением дружбы и союза. И выходило, что по букве имеющихся законов и договоров теперь существует как бы два Миликона. Один — просто "союзник", занимающий подвластную Риму территорию и обязанный за неё установленными по договору податями и службой. А второй — абсолютно суверенный царёк-сосед, ни в чём Риму не подвластный и ничего Риму не обязанный, но набивающийся в "друзья и союзники римского народа". И принять его предложение — это значит признать его независимость от Рима и законность его власти, да ещё и гарантировать ему поддержку всей силой и авторитетом Рима, буде тому таковая понадобится. Случай был беспрецедентным, и разумеется, такой ответственности Нобилиор взять на себя не решился и запросил сенат, а там договор с новым соседом одобрили, да ещё и попеняли ему за его нерешительность в упрочении мира и стабильности во вверенной ему провинции. Ведь Сципион Назика, только что справивший за победу над лузитанами свой триумф, до которого как раз благодаря испанским союзникам и добрал численности побеждённых лузитан, в долгу перед ними не остался и представил дело в сенате в выгодном для турдетан свете. Сказалась, конечно же, и поддержка самого Сципиона Африканского, давнего патрона дружественных Риму испанцев...
Так и образовалось тогда у границ римской Дальней Испании дружественное и союзное Риму царство турдетан, в последнее время всё чаще называющих себя тартессиями. Римскими планами оно, конечно, не предусматривалось, но разве до турдетан тогда было Вечному Городу? С года на год ожидалась Сирийская война с Антиохом, для которой требовалось как можно больше сухопутных войск и флота, никак не удавалось замирить цизальпинских галлов и лигуров, и на это тоже требовались войска, а турдетаны надёжно прикрыли римскую Бетику от лузитанских набегов, приняв их все на себя. Признание турдетанского царства позволяло высвободить силы для Сирийской войны, которую предполагалось закончить, пока лузитаны будут разделываться с этим неожиданным "другом и союзником", а там... Кто же мог предположить, что вчерашние неумелые ополченцы Миликона справятся с матёрыми лузитанскими головорезами? Но они справились и турдетанское царство удержали, а верность Миликона союзу с Римом не давала повода для разрыва договора. Да и соблазна особого не было — ну что там тогда было хорошего в той южной Лузитании? Это сейчас, спустя почти полвека, она развила хозяйство и стала едва ли хуже Бетики, а тогда она была нищей разорённой разбойниками землёй, совершенно Риму не интересной. Набеги только лузитанские оттуда беспокоили, но эту проблему как раз и решило буферное турдетанское государство — ни одного лузитанского бандита не проникло больше в римскую Бетику через его территорию. Вот в обход её — это случалось.
Почти сразу же после победы над Антиохом вторгшиеся через земли веттонов лузитаны дошли до бастетанских земель, где в сражении у Ликона перебили шесть тысяч римлян. И хотя на следующий год Луций Эмилий Павел сумел — не без турдетанской помощи — взять реванш, именно веттонское направление стало главной головной болью наместников Дальней Испании. И уже этот наместник, вернувшись в Рим, впервые поднял в сенате вопрос о передаче прав на земли веттонов турдетанским союзникам. Сенат, конечно, не пожелал столь стремительного расширения независимого соседа, но уже несколько лет спустя вопрос обсуждался вновь, когда в новом столкновении с этими разбойниками погиб пропретор Гай Атиний. А на следующий год преторы обеих провинций были разбиты карпетанами, веттонами и теми же лузитанами, и опять потребовалась помощь испанских союзников, в том числе и турдетан Миликона, чтобы выправить положение и примерно наказать варваров. Наказали так, что оба получили триумф, но снова и снова поговаривали тогда, что лучше бы отдать эти беспокойные земли так хорошо показавшим себя турдетанским союзникам и забыть раз и навсегда о набегах оттуда. Ведь рядом, в Ближней Испании, уже не первый год разгоралась большая война с кельтиберами!
Тридцать лет назад лузитаны, казалось бы, утихомирились. Время от времени турдетаны докладывали об очередной отражённой ими попытке небольшого набега, после чего на невольничий рынок Гадеса поступало немного лузитанских рабов. Несколько чаще жаловались на лузитан веттоны, и совсем уж изредка — гадесские купцы на лузитанских пиратов. Потом, впрочем, их жалобы участились, а турдетаны попросили помощи в обзаведении полноценным военным флотом. Во флоте сенат, конечно, отказал, да ещё и довольно строго предупредил о неприемлемости для римского народа сильных союзных флотилий, Риму непосредственно не подчинённых. Правда, дал дозволение на помощь соседям со стороны небольшой гадесской эскадры, но много ли толку от пятнадцати бирем? И шесть лет назад римлянам довелось убедиться в этом, когда, обойдя стороной турдетанское побережье, огромная флотилия лузитан, в том числе и с довольно приличными финикийскими гаулами, десантировала полчища разбойников в устье Бетиса. За год до того вождь лузитан Пуник устроил грандиозный набег на земли римских союзников карпетан, в котором разгромил войска обоих испанских преторов, после чего его отряды опустошили значительную часть Ближней Испании, а затем по долине Бетиса вторглись в Дальнюю, нацеливаясь на богатые города его низовий. Погибшего во время одной из осад Пуника сменил Кайсар, и смена оказалась достойной. Луций Муммий, новый претор Дальней Испании, был разбит им сходу, и не его заслуга в том, что награбившийся вволю Кайсар увёл в конце концов свои банды домой. Пока Муммий отсиживался в укреплённом лагере, да пополнял поредевшую на две трети армию вспомогательными войсками союзников-испанцев, случился и этот морской набег вождя Кавкена, разграбившего всё побережье, а затем переправившегося даже на африканский берег. Туда-то и отправился вслед за ним восполнивший потери претор. Трудно сказать, чем бы кончилось дело, если бы лузитаны в Африке не разделились — одна их часть занялась грабежами деревень, другая осадила запершегося в городке Окиле одного из сыновей Масиниссы, так что Муммий громил их по частям. Разгромил показательно, даже триумф заслужить сумел, невзирая на прежнее поражение, но разве это отменяло беспрецедентный конфуз? Какие-то дикари дерзнули оспорить МОРСКОЕ могущество общепризнанного во всём Средиземноморье гегемона! Но римский флот был занят борьбой с финикийскими, иллирийскими, греческими и киликийскими пиратами и не мог оторваться на лузитан, да и не был приспособлен к бурным волнам открытой Атлантики. И снова турдетанские послы напомнили о СВОЁМ флоте — дескать, если бы он был, так перетопили бы пиратов ещё у лузитанских берегов, не допустив до Бетики, как вот уже более трёх десятилетий не допускают через свою территорию посуху. А так, без флота — не обессудьте. Впрочем, турдетанская армия уже форсировала Таг и осадила расположенный у его устья финикийский городок Олисипо, жители которого как раз и дали лузитанам Кавкена свои гаулы. Больше не дадут, турдетанский друг и союзник гарантирует — так и сообщили с самым серьёзным видом послы, уведомляя сенат и народ Рима об аннексии их царством низовий Тага. Уж очень утомили тамошние разбойники, сил больше нет их терпеть. Но вот беда — севернее на море любят пошалить и кантабры, и васконы, и аквитаны — как всё-таки насчёт флота? Скрепя сердце, сенат одобрил и турдетанскую территориальную аннексию, и вербовку — в который уже раз — добровольцев в подвластной Риму Бетике, и турдетанский военный флот — при условии, что он будет состоять из бирем и не будет заходить во Внутреннее море...
Одновременно шла вторая большая война с кельтиберами, замиренными было ранее Гракхом, но теперь снова взявшимися за оружие. Против них три года назад пришлось направить даже консульскую армию Марцелла, помогшую заодно и претору Дальней Испании Марку Атилию Серрану отразить очередной лузитанско-веттонский набег. Предпочтение лузитанами веттонского направления обозначилось чётко, и это создавало опасность их союза с кельтиберами. А два года назад на смену Атилию в Дальнюю Испанию прибыл он, Сервий Сульпиций Гальба — с войском, панически боящимся противника и набранным чуть ли не насильно. Не оправдались надежды и на консульскую армию Лукулла, прибывшего на смену Марцеллу, который перед самой передачей полномочий успел всё-же замирить кельтиберов. Хоть и набранные так же и из такого же трусливого сброда, но всё-таки два легиона, и Гальба крепко надеялся на их помощь. Но Лукулл неожиданно затеял войну с нейтральными вакцеями, обвинив их в нападениях на союзных Риму карпетан, и война оказалась тяжёлой, так что новый лузитанско-веттонский набег Гальбе пришлось отражать уже в самой Бетике, к югу от реки, да ещё и с одним только преторским Пятым легионом. Ну и солдатня же ему досталась! Устали они, видите ли, после суточного марша! Нет, варваров-то в сражении опрокинули, а вот на преследовании разбитого противника эти горе-легионеры выдохлись, да так, что дали разбойникам смять себя бестолковейшей варварской контратакой! И это — прославленный при предшественниках Пятый легион?! Из-за этого не умеющего сражаться сброда заморышей ему пришлось бежать от варваров аж в Кармону! Вот тогда-то, уже после его поражения и позорного бегства, как раз и подоспел со своей запоздалой помощью Лукулл. Как нарочно дождался момента, когда он, Гальба, разбит, не собрал ещё подкреплений от местных союзников и воевать пока не в состоянии. А может, в самом деле нарочно? Не очень-то удачно, а главное — самовольно повоевал с вакцеями, так зато вот спас Дальнюю Испанию, едва не потерянную по вине её бестолкового претора — вот как это выглядело! А что там не спасти — с двумя-то консульскими легионами, да ещё и с подошедшими с севера турдетанскими союзниками! Консулы с недавних пор вступали в свои полномочия с января, и Лукулл после зимовки отправился в Новый Карфаген сменяться, может быть, и триумф даже получит, а что ждало его? К счастью, время ещё было, ведь преторы по прежнему вступали в должность с марта, а тут как раз лузитаны с веттонами в новый набег нагрянули. Но тут-то уж он был готов! Климат Дальней Испании помягче, чем на кельтиберском плоскогорье, местами можно воевать и зимой, а уж по весне — тем более. Ещё с конца зимы Гальба мобилизовал вспомогательные войска испанцев, куда более подходящие для местных условий, чем тяжеловооружённые легионеры. Договорился и с турдетанами — заранее договорился, и к весне к его Пятому легиону половинной после разгрома численности добавился полностью укомплектованный Второй Турдетанский северных союзников, вооружённый несколько легче римлян, но организованный не хуже, а обученный, пожалуй, и получше. Варварам устроили засаду, выгнали их силами ауксилариев на открытую равнину, где и смяли сплочёнными рядами легионных когорт. Резню разбойникам устроили показательную, да ещё и на самой границе, не допустив на сей раз грабежа провинции. Одна только беда — не хватало числа побеждённых для притязаний на триумф. Ведь получил же свой триумф плебей Луций Муммий, реабилитировавший себя выдающейся победой после ничуть не меньшего разгрома? А чем он, Сервий Сульпиций Гальба, хуже какого-то Муммия? Отпустив без возражений турдетанских союзников, дабы не делить с ними ни будущей добычи, ни будущей славы, он с оставшимися войсками сам вторгся на земли веттонов. Те, потеряв собранное войско в неудачном набеге, новое собрали наспех, кого успели, и исход боя, как и дальнейшую судьбу их селений, предугадать было нетрудно. Веттоны запросили мира, оправдывая участие в лузитанском набеге своей бедностью из-за скудости своих земель. А разве мир ему требовался? Требовалась победоносная война, в которой можно было бы добрать недостающее до законных притязаний на триумф. Ну и добычей заодно разжиться...
