— А в тот раз приказ защищать Картахену у вас был?
— Прямого приказа не было, но не было и указания остановиться и закрепиться на границе Бетики с Картахеникой и не двигаться дальше. Легату дали в этом свободу рук действовать на своё усмотрение по обстановке. Поскольку успевали, прикрыли Картахену, но строго по букве договора мы обязаны помогать только сопредельным с нами римским провинциям. То есть, в данном случае прикрыли бы только Бетику, и договор считался бы честно нами выполненным.
— И если приказ будет именно таким, то дальше, конечно, никто и не двинется?
— Ну, именно так приказ наше правительство не сформулирует. Но можно ведь как сформулировать? Выйти на восточную границу Бетики и обеспечить на ней надёжную защиту занятого рубежа. А надёжная — это какая? Мы же не стремимся героически класть наших солдат на чужой земле, а значит — с полевой фортификацией как минимум. То есть, выходим на рубеж Бетики и занимаемся на нём полевой фортификацией, и пока не будет закончена, дальше мы двинуться не можем. Некого двигать, все роют ров и насыпают вал.
— А конница и слоны? — спросила одна из девок.
— А их никто не пошлёт без пехоты. Слонам, например, нужен отдых, да и кто же на марше нагрузит их боевыми башнями? Без них они к бою не готовы, некуда сажать лучников и ставить полиболы, а на марше всё это везётся в обозе. Сам обоз без пехотного прикрытия разве пошлёшь? Это всё равно, что просто германцам его подарить. А пехота вся занята на строительстве укреплений. Тяжёлая конница у нас тоже без взаимодействия с пехотой не воюет, а лёгкая слишком слаба для самостоятельного боя с германцами, и её тоже одну никто не пошлёт, если не считать передовых разъездов полевой разведки. Так это же для разведки, а не для боя. То есть, мы бы и рады защитить Картахену, но пока — не можем никак. У нас приказ рубеж Бетики укрепить. Вы там держитесь, а мы как закончим рубеж укреплять, какую-то часть войск, возможно, и выдвинем, — пацанва переглянулась и невесело рассмеялась.
— А что с нами было бы, почтенный, если бы ты в Картахене не договорился? — поинтересовалась девка-сирота.
— Тогда вас пришлось бы вернуть в Большой лагерь. Поэтому оттуда пока и не забирали ваши семьи, да и вам самим ничего определённого не обещали. Поймите всё это правильно, ребята и девчата, и не обижайтесь.
— Да какие тут обиды? — хмыкнул пацан-сирота, — Вы о своих людях заботитесь и правильно делаете. Поэтому все и хотят к вам попасть и тоже стать вашими.
— У нас тоже не всё гладко. Благополучно — это не значит, что легко и просто.
— Да понимаю я это, почтенный. Всё гладко — только в сказках, из которых мы уже выросли. Но завидуют все — вам, а не нам.
— Теперь — и вам, — заметила жена тартессийца, — С чем вас и поздравляю.
296 год нашей эры, Карфаген, провинция Африка.
— А правда ли, что эта Зенобия Пальмирская происходила от самой Клеопатры Египетской? — поинтересовался сенатор.
— Клеопатры Той Самой, которая сперва спуталась с Цезарем Тем Самым, потом окрутила Антония Того Самого? Она распускала эту легенду для Египта, когда готовилась присоединить его к своей Пальмире, но правда ли это, наша разведка так и не доискалась, — ответил Павлидий, — Прошло ведь почти три столетия, а в те времена у наших предков и поважнее вопросов хватало, а тридцать лет назад как это можно было бы выяснить? Это её собственные слова, которым охотно поверила её арабская родня, поскольку это льстило их тщеславию, но почему-то Зенобия не вспоминала об этом раньше, хоть это и не грозило ей абсолютно ничем. В общем, эта легенда — из тех, которые нельзя ни убедительно доказать, ни убедительно опровергнуть, и верить ей или не верить — дело личного вкуса
— Но в принципе так могло быть?
— В принципе — могло. Дети от Антония были слишком малы и воспитывались уже Октавией в Риме, но Птолемею Цезариону на момент его убийства должно было быть около семнадцати лет, так что сделать ребёнка какой-нибудь из дворцовых служанок, а то и не одной, он мог вполне. И кого тогда интересовала дальнейшая судьба всех смазливых служанок из дворца Птолемеев?
— И всё-таки жаль, Павлидий Марций, что мы не знаем этого точно. Твой отец ведь был там в то время?
— Незадолго до захвата Египта пальмирцами, но когда уже было ясно, что этого не миновать. Но моему отцу было не до родословной Зенобии. Я сам двадцать четыре года назад был в Александрии как раз под её властью, но и мне там было вовсе не до проверки её официоза. А в прошлом году оттуда вернулся мой сын, и он тоже был занят там делами поважнее. Были опасения, что пострадает Библиотека, что и подтвердилось потом на деле, и мы были озабочены заказом в ней и вывозом копий ценнейших трудов из её хранилищ. Хвала богам, её хранители опасались того же, а переписчики нуждались в заработке.
— Да, я слыхал, что Мусейон погиб при Аврелиане полностью.
— Ну, не полностью, но осталось там едва ли больше, чем я вывез, если считать только уникальное, а не ту белиберду, которой полно и в других библиотеках. Греческие труды в основном есть, а вот переводы древних египетских и халдейских на греческий, те же Берос и Манефон хотя бы — многое было только там, и я рад, что добрался туда раньше солдатни Аврелиана.
— Но тогда что там делал твой сын, если после тебя и солдат Аврелиана там уже и нечего искать ценного?
— Осталось ещё довольно крупное хранилище книг в Серапеуме, которое теперь, после разорения Мусейона, стало основным. Мы опасаемся, что теперь может пострадать оно, и мой сын промышлял в нём.
— Ну, я не думаю, чтобы август Диоклетиан был настроен так уж беспощадно к Библиотеке. Конечно, он солдафон, но не настолько же. Да и что там осталось такого уж ценного по сравнению с Мусейоном?
— Мой сын отбирал старинные книги по алхимии. Вряд ли они представляют для нас практическую ценность по сравнению с познаниями атлантов, но нам не хочется, чтобы и они пропали безвозвратно. Всё-таки люди изучали, старались, записали всё для потомков. А Диоклетиан по нашим сведениям поверил в распущенный египтянами слух об их богатстве именно за счёт алхимии и может приказать уничтожить все книги по ней, чтобы раз и навсегда лишить Египет средств для мятежей.
— А ты считаешь, что алхимия — чушь?
— Не вся, кое-какой опыт может и пригодиться, но получение золота и серебра путём превращения в них каких-то других и дешёвых металлов — чушь.
— Но я слыхал, что вывариванием ртути и в самом деле можно получить золото.
— Это мошеннический приём, который я могу показать тебе и сам, и ты потом сможешь повторить его и без меня, если захочешь. Золото растворяется в ртути точно так же, как и соль в воде, и на этом основан способ золочения серебра, бронзы или меди. Если ты выпаришь ртуть, в сосуде останется растворённое в ней золото, которым мошенники и доказывают действенность якобы открытого ими способа получать золото из ртути. Но из чистой ртути ты, разумеется, никакого золота никогда не получишь, какие бы заклинания ты при этом ни читал, и будь доволен, если хотя бы не отравишься ядовитыми ртутными испарениями. А ты предложи такому алхимику получать своё золото из ртути по своему рецепту самому и продавать тебе готовое, он наверняка ведь найдёт причину, по которой ему самому этим заниматься недосуг. Представляешь? Награда за способ от тебя нужна, и обогащайся за неё, хоть весь золотом осыпься, а вот обогащаться таким манером самому — ему недосуг! — оба рассмеялись.
— Тогда зачем вам подобные бесполезные трактаты?
— Ну, не во всём они бесполезны. Во-первых, по ним наша молодёжь поймёт ход мыслей этих древних исследователей свойств окружающего нас мира, а если и посмеётся над их наивностью, то ведь и это тоже на пользу. А во-вторых, интересны могут оказаться те опыты, которым сами авторы этих трактатов не придали должного значения, посчитав пустяковыми и описав просто из добросовестности. То, что казалось ненужным пустяком им самим, нас может навести и на полезные для нас открытия.
— Вроде лёгкого серебра?
— Да, в одном из халдейских трактатов говорится о нём. И — да, он подтверждает легенду о том, что этот металл может быть получен из простой глины.
— Ты имеешь в виду легенду о ювелире, преподнёсшем цезарю Тиберию чашу из этого металла? А Тиберий казнил его, чтобы секрет не расползся и не обесценил всех драгоценных металлов в Ойкумене? Мне кажется, он правильно сделал.
— Тиберий погорячился, не подумав. В Месопотамии той глины едва ли меньше, чем в Египте песка, и если бы лёгкое серебро получалось из глины легко и дёшево, халдеи купались бы в нём сами и завалили бы им всю Ойкумену, оно ценилось бы дешевле меди и никак не повлияло бы на цену золота и нормального серебра. Но ведь этого же так и не случилось за долгие века? Значит, не так-то просто оно даётся, хоть и из простой глины.
— А может, халдеи просто не хотели раскрывать его секрет?
— Настолько не хотели, что не пользовались и сами? В Месопотамии вообще нет своей меди, и далёкие предки халдеев ввозили её всю извне. Дешёвое лёгкое серебро было бы не настолько хуже её, чтобы не пользоваться им вместо меди. Будь это легко и просто, его имела бы в изобилии вся Месопотамия задолго до овладения железом и даже бронзой. Но чего не случилось, того не случилось.
— Но если это так сложно и дорого, какой вам толк от халдейского секрета? Этот металл ведь поставляют атланты?
— Да, и всё наше лёгкое серебро получено от них. У них способ его добычи явно проще и дешевле халдейского, но они не делятся им с нами. А если мы будем иметь свой, пускай и худший — возможно, разгадаем и их способ. Наверняка ведь он похож в основе, просто в чём-то совершеннее.
— Нам тоже не помешал бы, да только боюсь, что и август Диоклетиан рассудит так же, как и Тиберий, — посетовал сенатор, — А ведь можно было бы множество людей на добыче и на обработке этого металла занять, дав и заработок им, и доходы казне. Город-то какой! Разве сравнишь с прежним пунийским? Да, морской порт прежний менять — только портить, но термы, цирк-ипподром, амфитеатр — это уже наше, римское!
— В пунийские времена район ипподрома и амфитеатра вообще не был застроен и находился вне городской черты. Там потому и удобно было строить, что не нужно было для этого ничего сносить. Заодно появилось куда переселять жителей из старых кварталов для их сноса и перестройки лучше прежних, и всё это в нормальном спокойном порядке.
— А ведь могли бы построить ещё лучше! Ведь стыд же и позор, кто понимает! В каком-то занюханном Тисдре амфитеатр больше нашего! Он, правда, так и не достроен до конца, но использовать его это не мешает, и мест хватает на всех жителей Тисдра, а мы в Карфагене довольствуемся намного меньшей ареной и теснимся на галёрке из-за нехватки мест на скамьях для простых горожан!
— Ну, Гордиан ведь строил амфитеатр в Тисдре с запасом, в расчёте на будущий рост города. Наверняка ведь были планы и на расширение карфагенского, а то и вовсе на новый амфитеатр, и тоже рассчитанный на будущий рост Карфагена.
— Планы — да, были. Да только ведь прошло уже больше полувека, а эти планы так и остались планами! Ещё в прошлом году я сам согласовывал с проконсулом Кассием Дионом новый проект, но что толку? На новый амфитеатр для Карфагена нет денег!
— Но ведь ведутся же работы по расширению старого.
— Да, расширяется арена, хотя бы немного большей её хотим сделать, чем в том Тисдре, чтобы не позориться на всю провинцию, но только на это и хватает денег местной казны. И что это за расширение? Мы же расширяем только арену за счёт сокращения мест для зрителей. Для расширения всего здания денег нет не только на строительство, но даже и на выкуп соседних зданий под их снос. Место под достройку до достойных размеров — и то выкупить не можем. Наш август Максимиан хоть и не отказывает нам в помощи, но и у него сейчас денег на неё нет, а когда будут — даже гаруспики гадать не берутся.
— У вас есть ипподром, вмещающий всех желающих. В самом Риме не с самого начала был амфитеатр Флавиев, и до его постройки граждане довольствовались Большим Цирком, в котором только и устраивались тогда и травли зверей, и гладиаторские бои. И сейчас ведь там устраиваются все зрелища, для которых мала арена амфитеатра Флавиев.
— Но разве от хорошей жизни, Павлидий Марций? Не удобно же! Происходящее на одном конце арены не видно с другого, а того, что происходит у подножия Спины, не видно зрителям с другой её стороны. Но ведь таков же и наш ипподром, и в нём будет то же самое. Половина цирка не будет видеть происходящего на арене!
— А что вам мешает разобрать верхнюю часть Спины? Для колесничных гонок и верховых скачек высоты до пояса вполне достаточно, и мы на наших ипподромах выше её и не строим, чтобы не мешала обзору всей арены. Зачем ваши предки нагромоздили её в Большом Цирке выше человеческого роста и повторяли эту же ошибку на всех остальных ваших ипподромах? Сами же себе неудобства создаёте, от которых потом и страдаете.
— Ну, у нас это теперь священная традиция предков, которую уже не отменишь. Хотя по делу — да, тут я согласен с тобой, наши предки, не подумав, сделали глупость. Но если я предложу даже в здешнем сенате сделать так, как ты советуешь, меня никто в нём не поймёт. Традиция! Если бы это было сделано в самом Риме, тогда — другое дело, а так, самим и по собственному почину — немыслимо.
— То-то и оно, почтеннейший. Отказаться от зрелищ для городской черни никак нельзя, но амфитеатр для них мал, а расширить его не на что. А ипподром не удобен, хоть его и нетрудно сделать удобным, но — тоже никак нельзя. В результате из-за этого вам без императорской помощи не обойтись. Но старший август Диоклетиан узурпатора Ахиллея давит в Египте, его цезарь Галерий держит лимес по Дунаю, а младший август Максимиан вынужден присматривать и за Галлией, покуда его цезарь Констанций наводит законный порядок в Британии. При этом там всё ещё продолжаю разбойничать фризские, франкские и саксонские пираты, против которых в Аквитанском море действует и наш тартессийский флот. И в любой момент могут снова поднять головы галльские багауды. И до Африки ли тут Максимиану? Пока не вернулся Констанций из Британии, нельзя оставить Галлию, но и когда вернётся, главной заботой Максимиана станут обе Мавритании, а не Карфаген.
— Проклятые мавры! — проворчал сенатор, — Не могли другое время выбрать для своих набегов, подлецы! У многих из нас есть виллы и там, так мне с обеих моих вилики пишут, что дикари разорили всю округу, рабы и колоны разбегаются почти все, и нечем восстановить порушенное хозяйство. Значит, доходы я на следующий год оттуда едва ли получу, а расходы наверняка потребуются немалые. Тот же подушный налог за беглых всё равно будут сдирать, пока очередная перепись не подтвердит их отсутствия. И нумидийцы ведь, глядя на безнаказанность мавров, тоже могут за разбои взяться, и гараманты с юга, и тогда мы и со здешних латифундий доходов лишимся, а с пригородных вилл — мне давно намекают на желательность новых пожертвований в городскую казну, и как член декурии города я отказать в них не могу. Как зерно для Рима от нас, так собери, отвези и отгрузи в портовый склад, как налоги туда же, так радуйся ещё, если и их примут тем же зерном, а не звонкой монетой, которую неоткуда взять, а как помощь от Рима нам нужна, так у Рима всякий раз проблемы поважнее!
