— Ремд, я это прекрасно знаю. Ну так и что с того? Я захватил не один римский военный лагерь. Полевые укрепления Красса, конечно, посерьёзнее выстроенных наспех лагерных, но я захватывал и города с их настоящими городскими стенами
— Да, пока тебе было с кем их захватывать. Но самнитские и луканские ветераны Италийской войны, кто не погиб в боях, как и ветераны Лепида, покинули тебя, а без них твоё войско — только тень от прежнего. Чему-то они, конечно, успели подучить тех рабов, которые заменили их, но разве это равноценная замена тем настоящим солдатам, которые у тебя были тогда? А твоих гладиаторов — горстка, и они тоже мало пригодны для штурма укреплений. Я не говорю, что ты не преодолеешь этот вал Красса. Преодолеешь, но какой ценой? Ты положишь на нём цвет своего войска, и без того далеко не блестящий. Именно это Крассу от тебя и нужно — легче будет потом разделаться с оставшимся сбродом. Но не это главное. Ты отягощён множеством женщин, детей и прочих, не умеющих воевать, не приученных к воинской дисциплине и неспособных выдержать форсированный марш. С ними ты через вал Красса не прорвёшься, а значит, тебе придётся бросить их здесь. Пусть не всех, но большинство. И какая судьба будет ждать их в опустошённом голодном краю без твоей защиты? Снова ведь рабство всем тем, кому ещё очень повезёт избежать гибели.
— И ты предлагаешь отдать их вам в ваше рабство вместо римского?
— Не всех, Спартак, а только тех, которых мы отберём. А мы отбираем людей для себя очень придирчиво.
— Да, я помню по Фракии. Ваши отобрали малую часть, но самых лучших. Ну, допустим, ты убедишь меня. А что будет с остальными?
— Как сложится их судьба, то и будет. Всех мы забрать не можем, да и не нужны нам все. Ты тоже всех спасти не можешь, но тех, кого мы отберём, ты этим спасёшь.
— Для рабства у вас? Ремд, я не для этого освобождал их из римского рабства.
— Спартак, ну подумай и пойми сам. Ты же знаешь римские законы? По ним вы все преступники, заслужившие кару. А наше государство — друг и союзник Республики. И если мы вывезем людей в качестве свободных переселенцев, Рим потребует от нас выдать ему его преступников на суд и расправу, и какие у нас законные основания для отказа ему в их выдаче? А рабы — это рабы. В случае претензий — просто заплатим за них по оптовой рыночной цене. Твои бойцы — активные участники мятежа, их таким способом не спасти, да и ты нам их не отдашь, поскольку они нужны тебе самому, но женщины и дети — самое большее просто малозначимые пособники, и для них рабство — вполне достаточная кара. А как мы обойдёмся с уже нашими рабами, это уже наше дело, Рима не касающееся.
— Говорят, у вас освобождают рабов. Моих — освободят?
— Я не могу обещать тебе освобождения абсолютно всех, кого мы вывезем. Если в ком-то мы ошибёмся при отборе, он может и не заслужить свободы и гражданства у нас. Наши вербовщики разбираются в людях, но очень мало времени на тщательный отбор, так что ошибки возможны. Но обычно мы и таких людей долго в рабстве не держим. Кого-то казним, кто заслуживает смерти, не заслуживших — изгоняем из страны. Или Мавритания, или римская Дальняя Испания, где их никто не знает, и тоже можно начать новую жизнь. Но в Италию никто из них не вернётся. И я бы не советовал им даже пытаться.
— Это понятно, — усмехнулся Спартак, оценив мрачный юмор, — А почему только туда? Почему не к атлантам за Море Мрака? Я слыхал, что они вербуют людей у вас.
— Отбор у атлантов ещё строже нашего. Те, кто не нужен Тартессу, тем более не нужны им. К сожалению, с ними нам приходится делиться теми, кого мы с удовольствием оставили бы и у себя.
— И даже ваш отбор — лишь малая часть из всех, как я помню по Фракии. Я хочу хотя бы попытаться спасти всех, Ремд. Или хотя бы многих. Да, мне придётся оставить их здесь, пока я буду прорываться через вал, а затем сражаться с Крассом. Но зима прошла, и многие смогут укрыться в горных лесах, а когда я разделаюсь с Крассом, я заберу их.
— Ты всерьёз рассчитываешь справиться с Крассом? У тебя нет больше солдат, с которыми ты побеждал преторов и консулов. Их ещё не было у тебя против Глабра, но он не в счёт. Кто у него был кроме наспех собранного сброда? А главное, Глабр был уверен в том, что запер все твои силы на Везувии и даже не подозревал, что у тебя давно уже есть и другие вокруг него. Вариний был уже намного серьёзнее для тебя, но и у него были даже не второсортные, а третьесортные солдаты, а у тебя уже появились ветераны Италийской войны. Их появление стало сюрпризом, да и тебя всё ещё недооценивали, не выяснив даже твоего прошлого и считая тебя просто везучим до сих пор гладиатором. Только во время твоего похода на север тебя начали воспринимать хоть как-то всерьёз, но так и не поняли ещё, кто им противостоит на самом деле.
— Геллий и Лентул были уже консулами Республики, и я справился с обоими, а сейчас я имею дело с очередным претором.
— У этих консулов были всё такие же третьесортные солдаты, как и у Вариния, и тебя всё ещё недооценивали, а у тебя же к самнитским и луканским ветеранам добавились ещё и ветераны Лепида. Это им ты обязан самыми громкими из твоих побед. Возможно, и они не все были первосортными, но на хороший второй сорт они вполне тянули, и против третьего сорта твоих противников их хватило за глаза. Но теперь у тебя их третьесортные ученики, а Красс воспринял тебя уже всерьёз, и у него войска лучше тех, которые ты бил.
— Откуда, Ремд? Да, ты прав, мои нынешние войска не те, что во время похода к Галлии, но откуда у Красса взяться лучшим? Два легиона из тех консульских недобитков, шесть — вообще набранные вновь. Опыта они могут набраться только в боях, но точно так же его наберутся и мои бывшие рабы.
— Красс избран претором против тебя не в последнюю очередь за его богатство. Твои победы порядком поиздержали казну Республики, и понадобился человек, которому посильно взять на себя значительную часть расходов на новую армию. К прежним твоим противникам не шли добровольцами ветераны. Солдатское жалованье невелико, и какая военная добыча с мятежных рабов? А Красс положил ветеранам достойную прибавку к жалованью, и к нему они пошли. Может, и не первого сорта, но уж всяко второго, и это хорошее дополнение к его третьесортной основной массе. А у тебя только третьесортная масса и осталась. Ну, если не считать твоих гладиаторов, которых у тебя осталось очень немного. Кто не погиб, те командуют когортами, а в едином кулаке в лучшем случае три десятка, вряд ли больше.
— Двадцать шесть человек, — подтвердил Спартак, — Да и то, восемь из них не из тех моих прежних. Ты считаешь, что у меня нет шансов против Красса?
— Ну, какой-то шанс судьба может подбросить всегда, но очень небольшой. Я уже сказал, что Красс воспринимает тебя всерьёз, а значит, грубой небрежности в войне с тобой не допустит. Сделать ошибку в ходе боя, когда размышлять времени нет, конечно, может. Красс военачальник довольно посредственный, уж точно не Марий, не Сулла и не Серторий, так что в принципе тебе может с ним и повезти. Ну, допустим, выпал тебе этот маловероятный каприз Фортуны, Красс сделал грубую ошибку, а ты вовремя заметил её и сумел ей воспользоваться. Допустим, тебе повезёт уничтожить и его, и всю его армию. На самом деле тебе и половины её не уничтожить, но — допустим. Случаются ведь иногда у некоторых и совсем уж невероятные везения? Но дальше-то что? Из Македонии спешит Лукулл, но тебе всё равно не так уж и много радости от того, что это Лукулл Не Тот, ещё Фракийский, а не Понтийский. Его "фракийцы", как ты неплохо знаешь и по себе, едва ли хуже "понтийцев" Лукулла Того Самого. А ведь с севера спешит ещё и Помпей со своими "испанцами". Буза, которую ты устроил в Этрурии на обратном пути с севера, надолго его не задержит. Вероятность того, что после Красса ты справишься по очереди и с Помпеем, и с Лукуллом Не Тем, и с Лукуллом Тем Самым, я даже рассматривать не буду. Все трое имеют и опыт войны с настоящим противником, и настоящих первосортных солдат, твоим не чета. А месяцем больше ты продержишься или месяцем меньше, какая разница?
— Если они не перегрызутся за это время меду собой.
— Нет, сперва разделаются с тобой. Потом — могут и перегрызться, но тебе будет уже без разницы. Свой единственный шанс ты упустил. После Этрурии тебе следовало бы двинуться к Риму, объявив своё настоящее имя и свою поддержку марианцам. Ветераны остались бы в твоём войске, ещё не было шести новых легионов Красса, а два бежавших от тебя угрозы для тебя не представляли. Рима ты, конечно, всё равно не взял бы, но ты стал бы официальной противной стороной в гражданской войне, с которой можно вести переговоры. В тот момент ты, пожалуй, смог бы выговорить и какие-нибудь приемлемые для себя и своих людей условия сдачи, и это был твой единственный шанс. Но ты упустил его, так и оставшись мятежным гладиатором, с которым никто договариваться не станет.
— Теперь-то что об этом говорить? Что сделано, то сделано.
— Теперь, конечно, речь уже не о тебе, а о тех, кого ты оставишь здесь, уведя на прорыв всех боеспособных. Их конец наступит ещё раньше, чем твой и твоих бойцов. Как только вы уйдёте, на оставшихся за глаза хватит и такого сброда, какой был ещё у Глабра в самом начале твоего мятежа. Такой и здешние города наскребут, и Веррес на Сицилии. А у него, кстати, и флот есть, которого нет у тебя. А могут и киликийцы высадиться, пока Веррес не додумался. Для твоих небоеспособных, кстати, был бы самый лучший вариант. Пиратам нужны просто рабы для продажи, а не массовые казни для кары преступников.
— Я понял тебя, Ремд, — вожак мятежников скрипнул зубами при напоминании о киликийских пиратах, — В твоём предложении есть смысл, но мне нужно обдумать его.
— И обдумай, и обсуди со своими. Времени на это меньше, чем хотелось бы, но немного всё-таки ещё есть. Да, кстати, распорядись пока о разгрузке этих амфор с нашего баркаса. Ты ведь догадываешься, что в них? Я понимаю, что это воробей на завтрак льву, но больше в трюме не помещалось. Надеюсь, у тебя найдутся пустые взамен этих?
— Это что, задаток? Я ведь ещё ни на что не согласился.
— Это подарок в знак доброй воли независимо от твоего решения. Если решишь соглашаться, дадим ещё пять модиев за каждого отобранного нами человека независимо от его пола и возраста.
Амфоры с сицилийским зерном ёмкостью в стандартные пять римских модиев были сильным ходом. Любое войско надо кормить, но его надо и обихаживать. И пожрать бойцам сготовить, и обстирать их, и за ранеными поухаживать, и здоровых днём развлечь, а ночью ублажить, а кого-то ведь и расправа светит за пособничество мятежникам после их ухода, и как их оставишь? Да и просто многие бывшие рабы латифундий и мастерских дорвались наконец до возможности завести семью. Армия Спартака неизбежно обрастала и некомбатантами, которых тоже надо кормить. Осенью, когда местные жители собрали богатый урожай, а добыча восставших позволяла щедро за него платить, проблем не было, но зима выдалась тяжёлой, а по весне перед запертым на самом носке италийского сапога Спартаком замаячила перспектива голода.
Сицилия интересовала его не только как источник пополнения людьми для его войска, но и как житница, чтобы прокормить его. Если бы эту проблему удалось решить, у него были бы неплохие шансы продержаться ещё многие месяцы, а при особенно удачном стечении обстоятельств — и годы. Столько ждать Красс не мог, и ему самому пришлось бы тогда терять цвет своего войска при штурме укреплённых позиций самого Спартака. Флот был его слабым местом, точнее — его отсутствие. Суда противник успел угнать, рыбацкие лодки их хозяева поугоняли или попрятали, дабы избежать реквизиций, киликийцы взяли щедрый задаток, но обманули, а самодельные плоты разметало в проливе. Рядом Сицилия, видно её с берега, но без флота до неё не дотянуться. А ещё обиднее то, что остров готов восстать весь, включая и благополучных сицилийских греков-рабовладельцев, поскольку все на нём доведены до отчаяния поборами и вымогательствами римского пропретора Гая Верреса. Казалось бы, только доберись туда, да начни восстание, и всеобщая поддержка гарантирована. Людям вообще свойственно принимать желаемое за действительное, а уж увлекающимся натурам в особенности, и центурион внешней разведки Ремд Васькин не сомневался, что именно так и представляется эта ситуация Спартаку и его окружению.
По его же сведениям реальные сицилийские расклады вовсе не столь радужны для мятежников. Не в том смысле, что Гай Веррес безвинно оклеветан завистниками или соперниками, а в том, что до готовности к восстанию сицилийские греки ещё не дозрели и дозревать не собираются. И при всей ненависти к Верресу, вполне им заслуженной, вовсе не мечтают они о приходе на остров Спартака. Рабы на латифундиях — те может быть, но разве в их руках способные пересечь Мессинский пролив плавсредства? А грекам вовсе не нужен на Сицилии никакой Спартак, они дешёвым хлебом вполне довольны и знают, чем обусловлена его дешевизна. И зачем им баламут, способный порушить весь отлаженный жизненный уклад? Он и в Италии им не особо нужен. Не будь его, так возможно, и давно бы уже заменили кем-нибудь другим и этого Верреса, которого так тяжело выносить. По мнению большинства сицилийских греков, именно из-за проклятой спартаковщины они и вынуждены терпеть несносного грабителя Верреса вот уже третий год.
— Сиракузы на связи, почтенный! — доложил радист.
— Центурион Васькин слушает! Приём!
— А центурион Максимов звиздит! Как там у тебя? Приём!
— С главным хулиганом встретился и переговорил. Грузом он впечатлён, а я ему и настроение крепко испортил, так что по делу пока весь в раздумьях. Кстати, не такой уж и психопат, как мы опасались, в руках себя держать умеет. Зубы на полку пока-что ещё не кладёт, но уже понимает, что и это не за горами. В общем, я загрузил ему мозги по полной программе. Пока жду результата. У тебя там как? Приём!
— Млять, счастливый ты человек, Ремд! Ты с более-менее приличным человеком общаешься, хоть и первостатейным дураком, а насколько я тебя, прохвоста, знаю, так ещё и сфоткаешься с ним на память. А мне тут, млять, с этим ущербным угрёбком приходится любезничать, которого я с превеликим удовольствием пристрелил бы на хрен! А ведь ещё же и целый гарем евонных ссаных дыр, которые ещё большие обезьяны, чем сам грёбаный Веррес! И ни на одну, млять, нашу школярскую трубу даже не одень, когда заворот кишок им по справедливости напрашивается. Но вроде, дело тоже движется. Приём!
— Крепись, Тиний, я с тобой морально. А почему, кстати, наш главный хулиган, как ты говоришь, первостатейный дурак? Приём!
— А ты знаешь, на сколько его Гераклион, киликиец этот, нагребал? Хвастается, что на две тыщи талантов! Ну так и кто он, хулиган этот наш главный, после этого? Тебе понятно теперь, почему он не летает, как птица? Приём!
— Ясный хрен! Конец связи!
Правильно, потому и не летает, что для птичьего полёта нужны птичьи крылья, а не птичьи мозги. Вроде бы и не во всём дурак этот Гней Сатрий, раз уж сумел без блата пролезть в военные трибуны, в чём-то талантлив, в чём-то удачлив, раз до сих пор ещё цел и в качестве "фракийца" Спартака, но в чём-то — дурак дураком. Мог бы и сам сообразить, что после гибели Сертория и разгрома Митридата киликийские пираты со своими играми в политику завязали. Спартак во многом подобен Ганнибалу. Отличный тактик, хреновый стратег и никуда не годный политик. Военный трибун и есть, уровень когорты или двух. Если бы не залёт там, во Фракии, квестором ещё побывал бы, но до претуры хрен дорос бы. Плебейский трибун — может быть, но звёзд с неба и там не хватал бы.
