— Но теперь-то он вряд ли лишит хорошего наследства своих же собственных детей от нашей царицы?
— Сам он — вряд ли. Я надеюсь, благочестивейший, ты не усмотришь обидного оттенка в моих словах, если я назову вещи своими именами? Вы удачно придумали затею подложить Клеопатру под Цезаря, и теперь он, конечно, когда завершит эту гражданскую войну, тоже предпочтёт Парфию, как и Красс, за которого, вдобавок, требует поквитаться с парфянами и военный престиж Рима. Римские вояки помешаны на своих знамёнах, а тут семь легионных орлов достались парфянам, и вернуть их для римской армии теперь дело чести. Поэтому с выбором Парфии как следующей страны для завоевания и грабежа его в Риме поймут — и сенат, и собрание граждан. Но Цезарь не вечен, и чем бы ни кончился его замысел о парфянской войне, Египет от этого получает только отсрочку своей судьбы.
— Даже если Цезарь станет царём Рима и передаст свою власть сыну?
— Цезарь никогда не станет царём Рима в вашем понимании. Он диктатор вроде Суллы, но не более того. Даже если он пробудет диктатором всю оставшуюся жизнь, он всё равно не сможет назначить себе наследника своей диктаторской власти и передать её ему. Он может только передать её снова Республике Родит Клеопатра сына от Цезаря или нет, римским царём ему всё равно не бывать, и даже просто римлянином его никто там не признает, поскольку его связь с неримлянкой не считается законным римским браком. Ни имени Цезаря, ни его имущества, ни родового престижа в Риме его сын от Клеопатры не унаследует. Кто бы ни правил Римом в дальнейшем, для них он будет не друг и союзник, а царь-клиент, обязанный данью и правящий своим царством лишь до тех пор, пока угоден Риму. А дань будет немалой, можешь в этом не сомневаться.
— Но ведь ваш Тартесс как-то избежал подобной участи? Почему не можем мы?
— Опять же, не сочти за обиду, благочестивейший, но ваши мудрецы совсем не знают Запада. Тартессийское царство не так богато, как Египет, и устроено оно не так, как устроены привычные вам деспотии Востока. У нас символическая монархия при реальной республике, и эта республика, а не царь, является другом и союзником римского народа. У нас не бывает таких смут, которые дали бы Риму законный повод вмешаться в наши дела, пока мы соблюдаем договор. А Египет — это Восток. В нём всё завязано на царя, сейчас — на Клеопатру, пока она устраивает Цезаря и возглавляемый им Рим. Договор у него с ней, а не с Египтом, и не просто так он присматривается в речном путешествии ко всей стране, а не к одной только Александрии.
— Значит, ты советуешь нам увеличить наши урожаи для Рима? И зачем нам это?
— Чтобы не протянуть ноги с голоду самим в малоурожайный год, когда Рим всё равно потребует столько египетского зерна, сколько ему нужно, наплевав на потребности самого Египта. Это сейчас оно ему не нужно, но в будущем понадобится наверняка.
— Но ведь ты же сам говоришь, что придёт тепло, а с ним и хорошие урожаи и в самих северных странах. Зачем тогда Риму будет египетское зерно?
— А ты представь себе, благочестивейший, что вот эту александрийскую чернь расселили по долине Нила и дали землю. Забудем о том, что её для них нет, представим себе, будто бы она вдруг откуда-то взялась. Но какие из них выйдут крестьяне, и смогут ли они прокормить хотя бы самих себя со своими семьями? Точно такие же крестьяне и из римских городских голодранцев, отслуживших в армии и получивших надел земли. Какой они получат на своём наделе урожай, эти ленивые, неумелые и несведущие в земледелии крестьяне? А настоящих крестьян там давно уже, считай, и не осталось. Придёт тепло, но много ли от него будет толку Италии? Как сейчас она неспособна себя прокормить, так не будет способна и тогда. Сейчас её кормят Сицилия и Африка, но Рим растёт, и ему нужно всё больше и больше, а климат устроен так, что когда он теплее, и разливы Нила выше, то в римской Африке выпадает меньше дождей, и её урожаи снижаются. Так что не обойтись Риму в будущем без египетского зерна, и к этому вам лучше быть готовыми заранее.
— И всё это оттого, что всей римской черни раздаётся бесплатное зерно? Какой глупец вообще придумал это делать? У вас же так не делают?
— У нас — нет. Мы регулируем цены государственными закупками, как это было и в Риме при Сулле, но никаких дотаций при розничной торговле им. Если урожай совсем мал, и докупить недостающего зерна негде, мы едим его заменители, и это позволяет нам пережить неурожайный год без голода. Если желудёвую кашу вместо ячменной едят все в стране от портового грузчика до членов правительства и самого царя, то никто не ропщет, и никому не обидно. Но это у нас такая традиция заложена с самого начала, а римлянам с этим труднее. У них считается, что каждый гражданин имеет право на долю от достояния всей Республики, и продажа зерна римской бедноте по цене ниже рыночной считалась у них реализацией этого права. Неимущая чернь привыкла, что государство ей должно хлеб по дешёвой цене только за то, что она вписана в цензорские списки римских граждан. Кто даст ей этот дешёвый хлеб, и чем дешевле, тем лучше, тот и любимец народа. Гай Гракх узаконил регулярную ежемесячную дотацию, и с тех пор демагоги принялись добиваться всё более и более дешёвых цен на зерно для граждан. А дешевле всех — это бесплатно.
— Но ведь казна же для этого где-то купить это зерно по рыночной цене?
— Естественно. Но какое дело демагогам до убытков казны? Заботятся о благе неимущих сограждан — они, а отнимают это благо — жадные сенат и богатеи. Сатурнин во времена Мария первым предложил зерно для бедноты по такой цене, что дешевле в самом деле только даром. А пока Цезарь воевал в Косматой Галлии, Клодий в Риме узаконил для римской черни вообще бесплатное зерно. Как раз для финансирования этих подачек и был отобран у Египта Кипр. На какое-то время его богатств хватило, а Цезарь у галлов золота награбил столько, что тоже мог позволить себе кормить эти толпы отребья, и его это тоже устраивало. Так и набрал себе популярность в массах, развращая бездельников, а теперь попробуй только им не дай! Теперь — должен, и бери, где хочешь, если ты не враг народа.
— И теперь каждый, кто будет править Римом, должен обеспечить всю римскую чернь бесплатным хлебом?
— И зрелищами. Цезарь ещё и ими всех этих бездельников развратил. Теперь кто правит Римом, тот всегда будет выдавливать зерно и деньги со всех римских провинций и царств-клиентов, чтобы кормить и развлекать своё отребье. Иначе — бунт в столице.
— И значит, на атлантов тоже надежды нет?
— Да, ты правильно понял, благочестивейший. Проблема не в том, чтобы взять Рим и навести в нём приемлемый порядок. Проблема в том, чтобы удержать его, а способ — бесплатный хлеб и всё более роскошные зрелища для всё большего и большего числа римской голытьбы. Даже если на всё это и хватит доходов атлантов от римской торговли, зачем им все эти лишние издержки? Таких дураков за Морем Мрака нет.
Ракотис, хоть и греческий в основном район города, а один хрен гляди под ноги в оба. Ибисов этих, для египтян священных, полно повсюду, и даже если об самого птица не споткнёшься, так в говно евонное вступишь наверняка. И это при том, что римляне их во время уличных беспорядков успели расшугать, и римских патрулей эти ибисы теперь сторонятся, как и уличные кошки, от которых раньше, говорят, тоже проходу нормального не было. Как их греки здешние терпели, у них спрашивайте, кому интересно, но те из них, кто от римлян не пострадал, их присутствием не опечалены.
— Артар, ты почему не в нильском круизе? — ехидно поинтересовалась за обедом прибывшая вчера вечером из Паретония на местный постоялый двор Елена Меритова, по Корпусу ещё, а теперь по мужу Евдоксова, — Ты с Клеопатрой Той Самой мог бы поближе познакомиться. Такой случай упустил!
— Лена, типун тебе на язык! Ты профиль ейный на монетах видела? Так там этот ейный шнобель не преувеличен, а преуменьшен. При этом пигалица малорослая, щуплая и коротконогая. Чтобы с такой, да поближе знакомиться — я столько не выпью, а как на неё у Цезаря встал, у абсолютно трезвого, для меня так и осталось загадкой.
— Говорят, у неё шарм?
— Шарм — да, зашкаливает, но обезьяний. То, что Антоний Тот Самый опосля в неё втрескается, меня как раз не удивляет. И сам обезьяна ещё та, и пьянь первостатейная. Но Цезарь — ну, среднепримат, конечно, не нашего склада характера, и такого отвращения у него обезьяны не вызывают, но хрен его знает, чего он в ней нашёл кроме царственного самомнения. Вот в этом они — да, два сапога пара.
— Арсиною ты тоже видел? Как она на твой вкус?
— Да тоже вырожденка вырожденкой. На мордашку немного посимпатиичнее, но Птолемеиха натуральная, и по ней уже видно, что в возрасте будет жирной коровой. И тоже обезьяна обезьяной, как и вся эта семейка плодов многоступенчатого инцеста. Но та хотя бы рожать ещё смогла бы нормально, а вот как Клеопатра эта от Цезаря собирается рожать, не лопнув при этом по швам, хрен её знает. Разве только медицина жреческая её спасёт? По идее, не для того они ей деньги на сирийских наёмников давали, чтобы вот так позволить от родов скопытиться. Но если бы я карточку ейную составлял, красных меток там было бы побольше, чем жёлтых, и сильно сомневаюсь, чтобы хоть одна зелёная. Как есть генетический мусор, не заслуживающий въездного жетона на наших границах даже в метрополию. Таких не берут в турдетаны, короче.
— Ты тут, говорят, Дидону Газскую за волосья оттаскал?
— Ну, так уж прямо и оттаскал? — ухмыльнулся Артар, — Выясни потом, который это был по счёту пересказ от знающих всё совершенно точно очевидцев, посмеёмся тогда вместе. На самом деле волосья у ней пышные, ну я и заподозрил, не парик ли, как тут при дворе даже у гречанок с македонками принято. Ну, клеится она ко мне, а я ей типа ленту головную поправить, так она въехала, рассмеялась — осторожнее, говорит, это мои волосы, а не как у всех этих расфуфыренных придворных дур и подражающих им дур попроще.
— Так и сказала? Смотри-ка, не только смазлива, но ещё и неглупа!
— Жаль, что среднеприматка. Будь у неё с этим получше, я бы рекомендовал на зелёный жетон. Ну, при условии, что наши медики не зарубят, конечно. Но ей и не нужно, её и здесь ценят высоко. В Антиохии, говорят, лучшей была в своём выпуске. Не Коринф, тем более не наши, но наши — это наши, а Коринф — где он, тот Коринф? А для Антиохии очень неплохо. Жаль, что недостаточно для нас. Уж точно не Клеопатра с Арсиноей.
— В этом вы с моим Гиппалом два сапога пара, — улыбнулась Елена, — Оба на дух не переносите Птолемеев.
— Скажи ещё, что не заслуженно, — хмыкнул Гиппал Евдоксов, её муж.
— Ну ты-то — понятно, за что, с твоим дедом они, конечно, по-свински обошлись, а вот ты, Артар, за что на них так взъелся?
— А я вообще вырожденцев не перевариваю. Особенно, когда с ними приходится любезничать и старательно скрывать отвращение. Да и не за этим я контуберналом служу у Цезаря, как какой-то из римских нобильских блатных сынков-зятьков-племянничков. В Александрии за Библиотекой нужно было приглядеть во время всей этой заварухи, а затем выйти в ней на достаточно высокопоставленного жреца, чтобы договориться насчёт ихней астрономической статистики по Юпитеру с Сатурном и по высоте разливов Нила. Может, оно и быстрее вышло бы в Мемфисе, но это и палево связей, и геморрой с этим круизом. В Александрии я без помех всё это проделал, пока они там хренью страдают. Их иероглифы только они сами и способны быстро и точно на греческий перевести и переписать, и какая разница, где они это сделают? Получу я нужные мне папирусы в Александрии готовыми и не афишируя того, что они попались мне не случайно, а по заказу. Меньше будет лишнего внимания и ненужных вопросов. Знают египтяне, знаем мы, прочим — не положено. Ваше дело в Паретонии как прошло?
— Ну, пока пришлось прерваться, — ответил Гиппал, — Туда же принесло вдову и сыновей Помпея, а потом ещё и Катона с беглецами из-под Фарсал. Гней Сатрий увёл всю свою семью на всякий пожарный в оазис Амона, куда они уж точно не сунутся, а мы пока слиняли в Марею, в которой и переждали александрийский бардак. Когда республиканцы уйдут оттуда в Киренаику, нам из Паретония сообщат. Тогда — вернёмся и продолжим. А чем этот Гней Сатрий так интересен? Турмс Васькин молчит об этом, как рыба, но опекает это семейство чуть ли не как родное. Его отец ещё, говорят, с ним возился?
— Да, старый Гней Сатрий был ценным агентом, поэтому к его семье проявлено особое участие. Сам он нашим не подошёл, и его сын тоже не дотягивает, но выбрать для парня правильную невесту наши помогли, и результат обнадёживает. Вдобавок, полезным для нас делом заняты и в этом смысле остаются нашей ценной агентурой.
— Караваны паломников из Паретония в оазис Амона и обратно? Что они знают такого важного для нашей разведки?
— Нет, это просто маскировка и обычный легальный заработок их семьи. Раньше наши грузы для египетских жрецов доставлялись в Киренаику, а оттуда они сами везли их караванами к себе. Это позволяло обходить александрийскую таможню и её поборы.
— Ясно, — кивнула Елена, — А я всё гадала, как наши выкрутились, когда римляне прибрали к рукам Киренаику. После спартаковщины, когда Метелл Критский и Помпей с пиратами разделались, а Киренаику присоединили к Криту и установили в ней правление, как и во всех провинциях, — пояснила она мужу, — Ну конечно, Паретоний! Двести римских миль, самый короткий караванный путь от моря к оазису Амона.
— А караваны с паломниками к храмовому оракулу ходят в его оазис регулярно, и ими никого не удивишь, — въехал тот, — Путь не на один день, так что нужны и палатки, и припасы, и вода, а подо всё это — вьючные ишаки. И если какая-то часть груза во вьюках предназначена для жрецов, то кому какое дело до их жреческих тайн? Легко объяснима и сильная охрана. Мало ли, какое ценное пожертвование для храма может везти с собой тот или иной паломник? Или деньги для приобретения ценного священного предмета. Как тут обойтись без охраны каравана от нечестивых разбойников? Местные ливийцы мармариды караван с паломниками не тронут, чтя Амона и страшась его гнева, но мало ли, кто ещё из не чтящих Амона чужаков может позариться на перевозимые ценности?
— Да, так и замышлялось, — подтвердил Артар, — Караванам нужна охрана, а кто обучит и возглавит её лучше римского ветерана?
— А почему он в Италию не вернулся? — поинтересовалась Елена, — Его Алусо не римлянка ведь, а фракийка? Получается, брак незаконный, и дети не имеют прав римских граждан. Италийцы сколько лет за своё римское гражданство воевали, а этот так легко от него отказался? Что с ним не так?
— Ну, могли же быть у человека некоторые жизненные сложности, при которых потеря римского гражданства — не самое страшное, что может приключиться в жизни? И на Крит его заносило, и в Кирену, потом вот и в Паретоний занесло, где он и прижился.
— Что-то ты темнишь, Артар, как и Васькин. Твой отец ведь тоже тогда вместе с его отцом чем-то на Сицилии занимался? Лет-то сколько прошло, чтобы секретничать?
