— Кроме тех франков, которых ваши тогда распродавали настолько дёшево, что латифундисты рвали их с руками?
— Да, после отбора тех немногих, которые подходили нам самим, остальных нам нужно было сбагрить с рук побыстрее, чтобы не возиться с ними. Поэтому и не задирали за них цену, а запрашивали так, чтобы продать всех и быстро. А после их распродажи, кто не купил тогда, снова покупают вновь поступивших в малом числе и по дорогой цене.
— Но ведь и у вас же, почтенная, теперь тоже в основном такие же германцы, как и у нас. Если дело не в мести нам, то почему у вас они работают усердно без нареканий?
— Ну, во-первых, не совсем такие же. Мы и из франков отобрали для себя очень немногих, а здесь распродали тех, кого забраковали. У нас — те, кому интересно новое и не лень учиться тому, чего не знали и не умели раньше. Во-вторых, не только германцы и им подобные. Атланты плавают повсюду и отовсюду могут привезти рабов из самых разных народов, так что нам есть на кого поменяться с ними лишними германцами. А в-третьих, наши предки исходно предполагали, что рабов не всегда будет хватать, и нельзя поэтому зависеть от их поступления. Основная рабочая сила у нас — свободные граждане, так что в качестве рабочей силы рабы нам не особенно нужны. Мы и рассматриваем их поэтому не как рабочую силу, а как будущих сограждан, которые в рабстве зарабатывают свободу и отрабатывают свой прокорм и обучение будущей свободной жизни у нас. Наш раб видит таких же бывших рабов и общается с ними. И на их примере он понимает, какова будет и его жизнь после освобождения. Нашему рабу точно так же плевать, какой урожай получит хозяин-латифундист, но его будущий надел, на котором он собирается получать уже свой урожай для себя, будет на такой же земле, в таком же климате и с такими же культурами, и их он учится возделывать с высокой урожайностью вот на этом поле латифундиста. Как и всем прочим хозяйственным работам в этой стране с этим климатом. Работая на хозяина — учится работать на себя и на благосостояние своей будущей семьи.
— То есть, не заинтересован в результатах, но заинтересован в навыках работы? — сформулировал пацан-сирота.
— Да, только в навыках, но их качество можно проверить только по результату.
— И тогда получается, что через навыки он у вас заинтересован и в результате? — въехал другой пацан.
— Да, это его самая основная мотивация. Но кроме того он ещё заинтересован и в будущих хороших отношениях с бывшим хозяином, которого тогда можно попросить и о помощи как патрона клиенту. А для этого надо и работать так, чтобы быть у хозяина на хорошем счету, а значит, выдавать и такие результаты, которыми хозяин будет доволен. А теперь, ребята и девчата, судя по сигналу рога, нам с вами ничто не мешает подкрепиться. Война — войной, но обед — по распорядку.
По сравнению с римской букциной принятый у тартессийцев варварский турий рог гнусил и резал слух. Но только не вот этот сигнал, означавший для долго недоедавших беженцев сытную кормёжку по тартессийской армейской норме, из-за которой основная масса, оставшаяся в Большом лагере, отчаянно завидовала переведённым в тартессийский Малый счастливчикам и яростно спорила между собой, означает ли это их отбор на выезд в Тартессию. Ведь беседовали-то в Большом лагере тартессийцы со многими, но перевели оттуда в Малый — очень немногих. И по большей части — совсем не тех, которые считали себя наиболее достойными, что немало тревожило и самих переведённых.
— Префект алы Волний Марций Максим, — представился на правильной латыни вернувшийся к обеду из города муж тартессийки после того, как выслушал доклады вояк, поговорил о чём-то по-тартессийски с солдатами и на каком-то другом языке с женой, — И я рад поздравить вас, ребята и девчата, с отбором на переселение в нашу страну. Сегодня к вечеру сюда будут переведены и ваши родители с братьями и сёстрами.
— Прости, почтенный, а почему в Малый лагерь не попали многие другие, ничем не худшие, чем мы? — поинтересовался пацан-сирота.
— Именно поэтому. Это рабов мы отбираем индивидуально, а вы — свободные, и вас отбирают или не отбирают семьями. Ваши семьи нам подходят, их семьи — нет. Кто-то не подходит нам и сам по себе. Вы видите здесь хоть одного из юридической школы Авла Нонния, хоть он и ученик самого Юлия Павла? И не увидите, не напрягайте глаза.
— А почему, почтенный? — не понял другой пацан.
— А зачем нам римские юристы, умеющие только толкать речи, качать права и доказывать обязанность государства обеспечивать дармоедов хлебом и зрелищами? У нас другой народ, другое государство, другая жизнь и другие обязанности и права у граждан. И люди нам поэтому нужны совсем другие. Вы — подходите, они — нет.
— Но там, почтенный, осталось довольно много порядочных и работящих семей, — заметила одна из девок, — Некоторых мы очень хорошо знаем, и зря их не взяли. Или их наши власти не хотят к вам отпускать? А почему тогда нас отпускают?
Тартессийский префект переглянулся с женой, сказал ей что-то на их странном языке, и они рассмеялись, затем он добавил что-то на тартессийском, и тогда загоготали и все их солдаты, переглядываясь, спрашивая о чём-то начальника и снова гогоча.
— Наместник провинции и префект Картахены с удовольствием сбагрили бы нам весь ваш Большой лагерь, — перевёл тартессиец для детворы на латынь, — Я оттого с ними и препирался полдня, что они так и настаивали — забери оттуда вообще всех и избавь нас от проблем с ними. Но нам-то зачем та основная масса, которая нам не подходит? Нам много ваших людей не нужно, нам только подходящие для нас нужны.
— Ну так почтенный, я же говорю тебе не обо всех подряд, а об очень хороших семьях, — не унималась девка.
— Порядочных и работящих? Значит, они не подошли нам в чём-то другом. Нам нужны хорошие крестьяне, хорошие промышленные рабочие и хорошие солдаты. И ещё нужны такие же жёны для них, которые родят от них следующее поколение точно таких же высококачественных людей. Яблоко от яблони далеко не падает. Нужна порядочность, нужен рассудительный и уравновешенный характер, нужно трудолюбие и усидчивость, ум нужен и умение учиться, но кроме всего этого нужно ещё и крепкое здоровье. Что это за работник, который всё время болеет? А работать кто за него должен? А поскольку у нас каждый такой человек — ещё и солдат, он должен быть особенно дисциплинирован, силён, храбр, вынослив и ловок. Быстро устающий — вымотается ещё на марше, и тогда в бою его легко убьют. Увалень — промедлит, не успеет парировать удар, и его тоже убьют. Больной окажется и слаб, и неловок, и его тоже убьют, если он дойдёт до поля боя, не свалившись ещё на марше, — пацанва рассмеялась, — Скорее всего те семьи, о которых ты говоришь, мы забраковали по здоровью или по уму. Мы и своих таких — ну, не ценим, скажем так.
— Но почтенный, идеальных-то где взять? — поддержала подругу другая девка, — Кто-то хорош в чём-то одном, кто-то в чём-то другом, а хорошие во всём — может, где-то такие и есть, но вряд ли много.
— Идеальных нет вообще. Не идеален ни ваш народ, ни наш, ни даже атланты. Ни вы не идеальны, ни я, ни мои солдаты, ни моя семья, ни наш рэкс, ни ваш император, ни наше правительство. И скорее всего, идеала никогда не достигнут и наши потомки. Но это не значит, что к нему не следует стремиться. Кто не стремится, те вырождаются.
— Варвары — хорошие воины, но ведь не во всём же они хороши? — заметил один из пацанов, — Как работников их мало кто хвалит.
— Как работники они в большинстве своём доброго слова не стоят. Косорукие, тонкой работы поручить нельзя, ленивы, тупы, не знают меры в выпивке, вспыльчивы и малотерпеливы в тщательной работе. Как солдаты — малопригодны для тяжёлой пехоты, поскольку дисциплина у них хромает, да и со стойкостью проблемы, если сразу сломить противника не смогли. На силу и яростный порыв полагаются, а не на правильный строй и тактику. Но индивидуальные бойцы они отличные. Сильны, храбры, ловки и смекалисты.
— Но ведь сила цивилизованных народов — в организации и тактике?
— Да, в этом дикари слабее. Могут выигрывать мелкие стычки, но проигрывают большие и правильно организованные сражения. В том бою с франками мы сделали их за счёт организации и тактики, но потеряли больше полутора сотен наших. Все живые люди, все несовершенны, все ошибаемся. В чём-то наше самое главное командование ошиблось, в чём-то легат не досмотрел, в чём-то мы сплоховали, префекты когорт и ал, а в чём-то и центурионы. И цена всех наших ошибок — лишние потери, от которых не спасли ни наша организация, ни наша тактика. Но главная причина гибели тех, кто погиб — то, что именно они, а не их соседи в шеренге строя, оказались не так сильны, ловки и смекалисты, как тот противник, который достался именно им. В этом мы слабее дикарей. Наши недостатки во многих случаях — это обратная сторона наших достоинств, и полностью мы их устранить не можем, но можем уменьшить их не в ущерб достоинствам, что и пытаемся делать. Да, за счёт вот этого нашего жёсткого отбора подходящих.
— Но ты же сам признаёшь, почтенный, что в этом за ними не угнаться.
— Не угнаться. Они у себя воюют постоянно, племя на племя. Скверные бойцы в этих войнах гибнут, а трусов все презирают, и им нелегко найти себе невест и продолжить свою породу в потомстве. И так — из поколения в поколение, выживают и размножаются у них только очень хорошие бойцы. А с похолоданием климата у них снизились урожаи, так что теперь им за Рейном стало нечего жрать, и от этого они теперь отчаянно храбры. Если на войне можно погибнуть, но при везении можно и победить, а оставаясь дома, с голоду подохнешь — выбор очевиден. Даже трус становится храбрецом, когда оставаться трусом ещё опаснее, — детвора рассмеялась, — А трусостью германцев никто ещё не попрекал.
— Лучше бы они так работали, как они сражаются, — заметил другой пацан.
— А они примерно так и работают, — хмыкнул третий, — Точно так же порывисто и точно так же бестолково, — девки рассмеялись, — Они оттого и инструменты ломают, что силы у них много, а соображения никакого.
— Просто непривычны к вашему, — пояснил тартессиец, — У них-то он как раз на их силу и рассчитан, и его они не ломают. Наш — железяку не сломают, но с непривычки иногда ломают деревянные части. А ваши железяки, которые в эргастулах куются много и дёшево — иной раз и наш работник не сломает, так согнёт, хоть и привычен к аккуратной работе. А много ли вы видели таких германцев?
— Ты бы лучше спросил, почтенный, есть ли они такие вообще. Я, например, не видел такого ни одного.
— Странно было бы иначе. Такие у них есть, но мало, и наши купцы перекупают их раньше, чем остальных доведут до ваших рынков. Поэтому не ищите таких германцев у себя, такие — все у нас. У нас — увидите.
— А бойцы они хорошие или так себе?
— Не выдающиеся по германским меркам, но очень хорошие по нашим. Бывают, конечно, и худшие, но таких мы не берём. У нас своих полно, нам улучшить породу надо, а не ухудшить, и зачем нам такой чужак, который хуже среднего нашего? И так — по всем качествам конкретного человека, а не по какому-то одному или двум.
— Мой отец погиб в Тарраконе. Значит — плохой боец?
— Нет, Тарракон тут — не показатель. Там, кто остался, и не могли не погибнуть. По твоему отцу мы восстановили его послужной список с помощью тех его сослуживцев, кто в Тарракон не попал и уцелел, но знал его хорошо. Отличный был солдат. Нет у нас и нареканий ни по кому из твоей родни со стороны матери. Поэтому ты и отобран сюда, а не оставлен в Большом лагере, как многие другие.
— А мой папа? — спросила девка-сирота.
— С твоим — то же самое. Иначе ты не попала бы сюда.
— А одна моя подруга, у которой её папа тоже погиб в Тарраконе?
— Таких в Большом лагере много, и мы разбирались по всем. Назови мне её имя и имя её отца. Возможно, я вспомню и сходу, если солдат был очень хороший, и его семья рассматривалась на отбор к нам особенно тщательно, как и ваши.
— Подруга — Вария Гортала, почтенный. Её папа — Гай Варий Гортал, он ветеран Седьмого Близнецов и опцион в центурии городской стражи Тарракона.
— А его вдова — с роскошной фигурой и волосами? Это ведь с ней был скандал о домогательствах к ней нашего писаря за обещание посодействовать отбору?
— Да, Нонния Гортала, почтенный.
— Помню эту семью. Сам подписывал приговор нашему уроду к порке витисами и увольнению с позором. К сожалению, есть ещё у нас в народе и такие. Не позавидуешь теперь его детям, которым с такой репутацией их папаши будет нелегко выйти в люди. Но не от всех ещё таких народ очистили, хоть и стараемся.
— Да вороны с ним, почтенный. У нас, что ли, таких мало? Семью так и не взяли.
— Да, забраковали их с большим сожалением. И солдат был отличный, и вдова — редкостная красавица, но со слабым сердцем и боится крови. Ну и куда такую породу?
— Но почтенный, разве это так важно для женщины?
— К сожалению, ребята и девчата, это наследуется независимо от пола..От таких женщин рождаются такие сыновья, и куда их таких? В своём-то народе с большим трудом все эти пакости изживаем, и не надо нам их ещё и извне. Было бы тут только что-то одно — ещё можно было бы посмотреть, насколько тяжёлый случай. Семья-то весьма достойная и особого подхода заслуживала. Я хотел все собранные данные по ней в Тартесс отослать в храм Эндовеллика, который у вас Эскулап, но пока собирал — ещё одно всплыло. Её мать умерла от опухоли, а это не годится уже никуда. Тут уже наши жрецы всё равно отказали бы наотрез, нечего даже и пробовать. А посему, ребята и девчата, возблагодарите ваших отцов, как живых, так и погибших, не только за то, что они сами оказались толковыми и очень дельными людьми, но и за то, что они не ошиблись при выборе ваших матерей. Это и привело вас сюда, в отличие от многих других.
— А что будет с семьёй моей подруги, почтенный?
— Ну, у такой шикарной женщины не пропадут и её дети, надо думать. Причины отказа я сам ей объяснял, и вроде бы, она их поняла. Во всяком случае, спрашивала меня, откуда мы узнаём о недостатках породы интересующих нас людей, как о них разузнать ей самой, и на что обратить особое внимание. Будем надеяться, что она вспомнит об этом и не оплошает, когда будет присматривать жениха для дочери и невесту для сына. Если и её дети сделают то же самое для своих детей и научат их тому же, у их внуков или правнуков будут неплохие шансы оказаться подходящими для нас.
— Прости, почтенный, ты говорил, что в Картахене тебе хотели навязать вообще весь наш Большой лагерь, — напомнил пацан-сирота, — Я понял, почему вам не нужны все, но им-то разве не прямой интерес сбагрить вам всех оттуда? На их месте я бы настаивал жёстко — или всех, или никого, и я уверен, что они пытались настоять на этом. Как ты от этого отвертелся, если это не тайна?
— От вас и с сегодняшнего дня — уже не тайна. Вам потому и не обещали отбора к нам до сегодняшнего дня, что я стоял на своём — заберу или только этих, или никого, но наше правительство это запомнит. И если снова вторгнутся германцы, наши войска могут и не получить приказа защищать Картахену, и тогда она разделит судьбу Тарракона.
