— А почему они тогда не уезжают из Рима? — озадаченно спросил пацанёнок.
— Так а куда им разъехаться? По своим латифундиям? Так во-первых, это повод для подозрений в нелояльности — чего это ты испугался, если не знаешь за собой никакой вины перед цезарем? Достанут ведь и там, если захотят. А во-вторых, для этих обезьян в чём смысл жизни? В хвастовстве своим достатком, благополучием и успешностью перед себе подобными. А они все в Риме. Перед кем им хвастаться где-нибудь в глуши? Разве это жизнь в их понимании? Так, прозябание. А обезьянам нужно, чтобы им завидовали. И пока завидуют — можно считать, что жизнь удалась, а что потом — это уж как судьба.
— А совсем уехать из Империи всем вместе?
— А куда? К варварам? Для них ведь весь окружающий Империю мир — варвары. Не свои. Ты и сам не будешь хвастаться новым ножиком, рогаткой или подзорной трубой перед макакой в вольере зверинца, поскольку она тебе не ровня и в твой круг общения не входит. Ну, или перед слабоумным сынком запойного алкаша, который для тебя не сильно выше той макаки. Вот примерно так же воспринимает варваров и римская элита. Она бы ещё милостиво стерпела, если бы её приняли в верхушку варварского социума, но там для неё таких вакансий нет, а занятое и насиженное место кто же им уступит, а на меньшее им соглашаться унизительно. А для достойной частной жизни им всех своих богатств с собой не увезти, поскольку кто же им это позволит? И это делает их заложниками Империи, что бы в ней ни происходило, поскольку и вне её им по их понятиям лучше житься не будет. Им некуда уехать для лучшей жизни.
— И мы для них тоже варвары?
— Да, абсолютно все. Покультурнее германцев или бриттов, но тоже варвары. Да и зачем нам эти амбициозные бабуины, ничем не выдающиеся кроме своего самомнения? Нам-то, варварам и иностранцам, есть куда уехать — домой, к своим. Для вас — уже скоро.
— А ты, папа, с нами уплывёшь?
— Не знаю, Литеннон. Я ведь на службе, и как прикажут, так и будет. Приказали вот к эвакуации семей подготовиться — хвала богам, о вашей безопасности голова у меня теперь болеть не будет. Пришлют смену, прикажут отбыть — уплыву с удовольствием, но сам просить о замене не буду — стыдно. У других такого блата нет, а чем они хуже меня? Тем, что не в той семье родились и не ту фамилию носят? Так в этом и моей заслуги нет.
— Риск велик? — встревожилась Фиона.
— Да не особо. Перестраховываемся на всякий случай. Просто обстановка будет непростая, и вам, как и остальным семьям, незачем ни рисковать самим, ни нам связывать руки. Летом будет период безвластия, в который в принципе всякое может случиться, но нас-то здесь, со всеми нашими сюрпризами и с сильным подкреплением, попробуй-ка ещё возьми. Тем более, что после вас будут эвакуированы и ценности. И ради чего хулиганам тогда захлёбываться собственной кровью? Им разве это нужно?
— А надолго?
— Тут и ближайшие два года очень непросто будет. Наиболее вероятный новый император — Сервий Сульпиций Гальба. С ним отношения налажены, но он очень стар и бездетен, и ему придётся выбирать, кого усыновить и объявить наследником, а значит, и обидеть других, выбрав не их. И тогда неизбежна новая смута, в которой примут участие и те, кто не имел даже надежды на императорский венец раньше. Будут ли такие периоды, когда вас можно будет безопасно вернуть, не знаю, да и не я же буду решения принимать. Как прикажут, так и будет.
После обеда Айнат обошел с центурионами посты на укреплённом периметре, осмотрел состояние укреплений и боезапас пулевых полиболов и пружинных катапульт. Пока-что возле них ядра и картузы с пулями, но на складе есть и гранаты. Проверили и склад, затем — ремонтную мастерскую. Начальнику мастерской Айнат приказал проверить все военные машины и неисправные взять в ремонт, заменив их запасными. Коменданту поручил расчистить захламлённую дорожку для пристрелочных стрельб. По уму надо бы и все подходы к периметру пристрелять, но это ведь за пределами территории получается, и как на это посмотрят власти Остии, с которыми это дело надо согласовывать? Случай не тот, который за взятку решается, поскольку мероприятие масштабное, и втихаря его разве провернёшь? Это же движение уличное вокруг фактории перекрывать надо, чтобы дурень какой-нибудь местный под выстрел неожиданно не выскочил, и как объяснять римскому городскому префекту, в честь чего тартессийская фактория устраивает военные учения, и чьё нападение она собирается отражать в столице дружественной Империи? Не скажешь ведь ему, что ни к способности имперских властей обеспечить порядок доверия нет, ни к императору нынешнему актёрствующему, которому недолго уже осталось править, верно?
Изящнейшее решение подсказал безопасник — представить намеченные учения в виде эдаких местных малых Игр для развлечения жителей Остии, а тренировка солдат — это так, заодно. Типа, дабы не опозорить их царство в глазах его самого большого друга и союзника. Если правильно это дело подать — римский городской префект не только добро даст, но и остийским службам всяческое содействие фактории оказать прикажет. С хлебом вопрос не решён, до казённых Игр ещё далеко, а тут и остийскую чернь можно на местное зрелище отвлечь, и ту часть римской, которая в Остию прогуляться не поленится.
— Когда артист и олимпийский чемпион подастся в бега, будешь ему второй раз морду бить? — шутливо спросил Айнат.
— Следовало бы, да только не хочется до самой отставки в центурионах ходить, — отшутился безопасник.
Центурион безопасности Карутан Васькин мог бы давно уже и префектом быть, если бы тринадцать лет назад не погорел по недоразумению. В тот первый год правления Нерон мало интересовался государственными делами, зато обожал хулиганить, шляясь со своими дружками-шалопаями по ночным улицам и нападая на загулявшихся прохожих. И надо же было возвращавшемуся со встречи с агентом Карутану наткнуться на эту шайку! Без труда расшвыряв шалопаев и трёх сопровождавших гоп-компанию одетых в штатское преторианцев, которые даже не успели обнажить спрятанные под тогами мечи, он легко ушёл от них переулками, и не за то ему на самом деле влетело, что служа недавно и ещё не зная нового императора в лицо, набил ему морду означенного императорского лица, а за то, что продолжил драку, а не сбежал сразу же, как только въехал, что имеет дело не с простыми хулиганами. И его самого пришлось тогда срочно эвакуировать, и знавших его трёх агентов с их семьями, и преторианцам тем несчастные случаи устраивать, и кое-кому малозначимому из того хулиганья. Но в шутку ему припоминали не все эти последствия, которые и испортили ему карьеру, а сам факт набитой по незнанию августейшей морды — типа, будешь теперь знать, как римским императорам морды бить.
Теперь-то, тринадцать лет спустя, когда и случай тот позабылся, и не настолько он похож на себя тогдашнего, чтобы его опознать кто-то мог, и его вернули в Остию для реабилитации, как шутили остряки-коллеги, безопасник-то ведь он отличный. Идею вот превосходную подбросил, и это обязательно надо будет в рапорте начальству расписать в самом лучшем виде, а теперь ещё и порадовал, сообщив, что с подкреплением пришлют и гранаты для катапульт, и стеклянные стаканы для них, и лёгкие пулемёты в дополнение к бесшумным винтовкам. Не дайте боги, конечно, но если придётся — будет с чем держаться до прибытия подмоги посерьёзнее.
— С саботажем этим хлебным в Александрии и Карфагене — хорошо придумали.
— Млять, какая паскуда проболталась?!
— Да не бзди, я сам сообразил. У зелотов этих слишком мозги зашорены, чтобы самим до такого трюка додуматься без подсказки со стороны, а общины диаспоры без их давления по собственной инициативе никогда бы так не подставились. Знают же расклад получше этих тупорылых фанатиков и понимают, что Иудею этим не спасти, а ответка их общинам прилетит обязательно. Это в мозгах у зелотов всё просто — ага, гениальный план им подсказали — вызвать задержкой поставок зерна смуту в Риме, чтобы Нерон с перепугу отозвал Веспасиана из Иудеи со всеми его тремя легионами! — и они оба рассмеялись.
— За срыв бизнеса с шекелями у твоего семейства к нашей службе, надеюсь, нет претензий? Там мы точно ничего не ускорили.
— Мы в курсе. Восстание было и в ТОЙ истории, и причины те же самые, да мы и не рассчитывали на вечность этого бизнеса. За тридцать пять лет, хвала богам, неплохо на них заработали. Теперь вот на стразах заработаем, которых Риму понадобится много, поскольку теперь Империя не только на саму Иудею, но и на диаспору ихнюю окрысится, а до кучи и на секту Распятого, которая мало от них отличается после той старой интриги.
— Да, поддержка у сектантов строгости закона Моисея была, конечно, сильным ходом. Почти одни только иудеи и обращаются, а теперь, когда и тех начнут в Империи гонять, и этих, разбегаться они больше на Восток будут, чем по Луже. Там, у парфянских царей, не очень-то забалуешь.
— Пусть у них и болят об этом головы. А мы получаем побольше времени на то, чтобы спокойно и без спешки продавить отождествление ихнего Распятого с греческим Гермесом, римским Меркурием и нашим Левгвеем. Улягутся иудейские страсти, придут проповедники, а по всему греко-римскому миру и без них давно уже и молятся их божку, и алтари его в храмах стоят, и жертвы ему на них приносят, и жрецы свои имеются, и для пришлых жреческих вакансий нет. А когда симпатичный для маргиналов божок имеется свой и давно привычный, кому будет интересен его иудейский вариант в комплекте с их скандальным и неуживчивым Яхве? — оба снова рассмеялись.
100 год нашей эры, Рим, амфитеатр Флавиев.
— Это гнусность, за которую Домициан уже заслуживает проклятия, пускай он даже и был бы безупречен во всём остальном! — заявила Помпея Плотина, — А Карпофор, который исполнил её в угоду этому тирану — вечного презрения!
— Не сочти за дерзость, великая, но в отношении Карпофора я не могу с тобой согласиться, — вежливо, но решительно возразил Тордул, — Как бестиарий он выше всяких похвал, и если не все проявления его мастерства дрессировщика вызывают одобрение, то само мастерство сомнений не вызывает. И уж тем более ему не откажешь в личной отваге. Как бы он ни дрессировал животных на те задачи, которых от него требовали те, кому он был обязан повиноваться, Карпофор продолжал выступать и венатором на арене, а много ли его коллег-дрессировщиков уподобилось в этом ему, да ещё и в его годы? Так ведь в схватке с очередным тигром и погиб, не имея уже той ловкости, которой отличался в свои молодые годы. Славная карьера и славная гибель, насколько они возможны в его ремесле.
— Ты считаешь, что для подобных гнусных непотребств нужно какое-то особое мастерство? — иронично поинтересовалась императрица, — Я слыхала, что задолго до него в подвалах Большого Цирка такие трюки проделывали у некоторых мерзавцев специально натасканные на это безобразие собаки.
— Не только в подвалах Цирка, великая. Кое-кто кое-где, не стану называть имён и мест, держит таких же собак для наказания провинившихся рабынь, а иногда и рабов, а то и просто для развлечения. Но собаки-то как раз дрессируются достаточно легко, и для их обучения подобным непристойностям не нужно мастерства уровня Карпофора. Легко, и даже ещё легче собак, этому безобразию обучаются павианы, и для этого тоже вовсе не обязательно быть гениальным дрессировщиком, поскольку это и в их природе. Именно по этой причине их не найдёшь уже в Мавритании — мавры истребили их всех поголовно. Не за одно только это, но и за это тоже.
— Правильно сделали, хоть это, конечно, и по-варварски. Я бы вообще запретила под страхом смертной казни ввоз этих гнусных обезьян в Рим и дрессировку на подобные гнусности собак.
— Бесполезно, великая. Раз уж подобные зрелища востребованы недалеко от тех обезьян ушедшей чернью, такой запрет сделает их только дороже и престижнее, а значит, ещё популярнее, чем они есть сейчас. Наперекор запрету увлекутся и те, кто равнодушен или брезгует, а разве этого ты хочешь добиться?
— Ну, может быть. Но в чём ты видишь особый талант Карпофора? Разве не так же обучаются и другие животные, как собаки и обезьяны?
— Разница — в трудностях, великая. Собаки и умны, и привычны к повиновению хозяину, обезьяны — умны и склонны подражать. Дикий хищник и тупее их, и привычнее полагаться на инстинкт, а травоядное животное ещё тупее хищника. Тот номер с Зевсом в обличье быка и Европой никому ещё не удавалось подготовить, кроме Карпофора.
— Но ведь несчастная жертва погибла после этого противоестественного соития!
— Да, и Карпофор заранее предупредил Домициана, что этого не избежать, если он настаивает на своём заказе. Обучая молодого бычка с помощью старых потаскух, ещё можно было избежать смертельных исходов, но за год бычок повзрослел, и его последние тренировки стоили жизни нескольким осуждённым преступницам, а жертва, обучавшаяся для циркового представления, тренировалась в езде на другом быке и в имитации любви с последующим соитием, а перед выходом на арену и подменой быка её ещё и одурманили наркотиками. Естественно, она не подозревала, что её ожидает, да и не соображала, в чём участвует, пока не стало слишком поздно. Обманутую смертницу предоставил Домициан, и где он её взял, мой отец тогда так и не доискался. На мой взгляд, ничем не лучшим было скармливание изображавшего Орфея и тоже ни о чём не подозревавшего актёра медведям, но обучать хищников-людоедов умели и до Карпофора. А уж скармливание крокодилам на затопленной в бассейне с ними барке тех девчонок, которые изображали Нереид и не подозревали о том, что и они — не пауза между кровавыми представлениями, а очередное из них? В номере Карпофора с Зевсом и Европой, по крайней мере, погибла только одна обманутая жертва, а не добрый десяток. Там-то тоже от римских бестиариев мастерства не требовалось, поскольку дрессированного крокодила привезли египтяне.
— Выходит, ты Карпофора оправдываешь?
— А разве он нуждается в оправдании? Если и был в чём-то виноват, то искупил своей гибелью, но ставить ему в вину его работу и повиновение Домициану? Как ты сама, великая, отнеслась бы к отказу гладиатора исполнить повеление величайшего? А тогда им был Домициан, и какие претензии к исполнителю его приказов? Что Карпофору приказал тогдашний цезарь, то он и исполнил в лучшем виде, проявив и выдающееся мастерство, и изобретательность. Да, задание было гнусным, но таковы уж вкусы вашей черни, которых не может позволить себе игнорировать и цезарь.
— Что ты скажешь на это, Марк? — императрица обернулась к мужу, — Тартессиец считает, что и тебе придётся показывать этой извращённой толпе жестокие изнасилования мерзкими тварями несчастных женщин, как это началось при Домициане!
— Именно этого я не говорил, великая, — возразил Тордул, — Вполне возможно, и я очень надеюсь, что величайший сумеет найти более достойные зрелища, которые толпе понравятся не меньше, чем эти непотребства. Но учитывая её вкусы и предпочтения, мне трудно представить себе, на что достойное можно отвлечь её извращённый интерес.
