Ох, спасибо другу детства, трюкачу Бахти! Ну и узким улочкам между домами бедняцкого района, конечно. Упёршись руками и ногами в саман противоположных стен на высоте чердака, Фарнак пропустил под собой идущий гуськом патруль стражи. Глядят под ноги, дабы в говно ишачье не вступить, а наверх так ни один олух и не взглянул. Так, только бы не сорваться сейчас! Падать-то он умеет, и высота смешная, но шум ему сейчас абсолютно не нужен. Хвала Ахурамазде, удалось ухватиться за торчащий из стены конец деревянной балки и подтянуться, а затем выбраться на крышу. Нет, ему надо передохнуть, уж очень устал. Так кто же всё-таки заложил его? А может, Шауш? Этот-то и его убежище знал, и связи его с хуррамитами, да только ведь сам Фарнак знает о нём много такого, что утопит Шауша с головой, и не только его, но и всю его родню, и подельников. Если ещё с ума не сошёл, других сдаст, но о нём — промолчит. Ладно, это-то потом будет ещё время проверить, но для этого надо остаться в живых и на свободе. Отдохнул, силы вернулись — пора двигаться дальше, к запасному убежищу.
Перепрыгивая с разбегу с одной плоской крыши на другую, Фарнак преодолел весь этот квартал. Соседний, явно зажиточный, отделён высоким дувалом. Но для него — не слишком высоким, спасибо другу детства. Подпрыгнул, ухватился, подтянулся, влез, а тут и крыша пристройки как раз на расстоянии его прыжка, на воров-акробатов уж точно не рассчитанная. Проклятие! Собаки подняли бешеный лай. А вот и люди — заметили, ну что за невезуха! Снова по крышам, и снова дать хороший крюк, а среди стражи мелькают и лучники, и это очень нехорошо. И у персов, и у хорезмийцев луки хорошие, и стрелять из них умеют и те, и другие. Так, уже начали! Резкий кувырок через голову назад, потом вправо. Отличные стрелки, но не по акробатам. Только и с ними медлить нельзя, ведь на таком расстоянии хороший лучник три стрелы в воздухе удерживает. Ещё один кувырок, а теперь — прыжок вперёд и вниз, на пристройку.
Стрелы одна за другой бьют в саманные стены, некоторые совсем рядом, и это очень неприятно. В спаленном убежище остался превосходный чешуйчатый панцирь, а в нём — что ему были бы эти стрелы? А впрочем, в нём он и четверти этого пути не прошёл бы — запыхался бы, да свалился, так что нечего жалеть о потере, жив останется — и новый себе наживёт, лучше прежнего, а мёртвому не нужен ни старый, ни новый. Вот и дувал на противоположной стороне квартала. Разбег, прыжок — хвала Ахурамазде, достал руками до верха. А теперь — качнуться вправо. Стрела чавкнула как раз туда, где только что была его поясница. Ну как малые дети! И не жалко им хороших и весьма недешёвых стрел! Так и не поняли ещё, с кем имеют дело? Стрела из хорошего составного лука быстра, но ещё заметна в полёте, и если ты заметил её вовремя, то при хорошем акробатическом навыке увернуться от неё успеешь. Его бдительности, глазомера и навыка — хватает.
Теперь — влево, да посильнее, с одновременным подтягиванием и забросом ноги на верхний край дувала, и вот он уже на нём весь. Пара стрел, метких, но запоздавших на какое-то мгновение, вызвали усмешку. Не на того напали! Правда, и сам развёрнут не в ту сторону, а туда ему не надо. Там ещё идёт облава, а он им что, мальчишка, бегать от них весь день? Разворачиваемся, не забыв пригнуться. Ну куда же вы поверх дувала-то стрелы мечете? Убьёте же так с той стороны случайного прохожего, если попадётся невезучий не в том месте не в тот момент. Узок верх дувала, но уж всяко пошире каната, для него — как целая тропа. Вот по ней и вприпрыжку, да за угол дома с глаз стрелков.
И пусть гадают, спрыгнул ли он за углом наружу или продолжает свой путь по верху дувала. Почти любой на его месте спрыгнул бы, но ему — не так трудно, как другим, а надо — туда, вперёд. Там — квартал, где облава прошла ещё с утра, и поймали многих, но кто не попался, тем — повезло, и наверняка хоть кто-то из хороших знакомых, да уцелел. И сам он там затеряется, сбросив наконец с хвоста погоню. Достаточно с него на сегодня и беготни, и акробатики, и уворачивания от стрел. Пойдёт себе по улицам, как нормальный добропорядочный человек, которому абсолютно нечего бояться. Покажется там только на глаза паре-тройке хороших надёжных знакомых, дабы знали, что их борьба не окончена, а только притихла на какое-то время. Заодно и разузнать помогут, кто же всё-таки его сдал. А дальше — не прямо, а наискосок — ещё пара кварталов, где тоже надо бы показаться паре человек, да переговорить, а ещё через квартал, и тоже не по прямой — как раз будет и его долгожданное запасное убежище. Теперь-то он научен горьким опытом и даже с самыми доверенными сообщниками будет встречаться теперь не в нём, а какое-нибудь другое для этого место подыщет — хватит с него провалов!
И поэтому не станет он спрыгивать с дувала сейчас, как этого ожидают от него преследователи, а пробежится по верху до самого его угла. Это другим трудно, многим и не под силу, а он в детстве балансировал даже на канате, хоть и не на такой, естественно, высоте, как настоящие балаганные канатоходцы. Сейчас-то, конечно, навык уже не тот, и по канату пройтись он теперь не рискнёт, но ему и не надо по канату, ему по дувалу этому пробежаться, а это совсем другое дело. Интересно, уцелел ли Бувайх? Такие люди многим известны, и затеряться им нелегко, но Бувайх — опытный волчара с чутьём на опасность и вполне мог избежать поимки. Жаль будет, если ему не повезло, на него — большие планы. Не только на него, на всю его шайку, но прежде всего — на него самого. Он один доброй половины всей своей шайки стоит. А главное — авторитетен. Даже если он потеряет всех своих подельников, легко наберёт вместо них новых. Гарпаг-то, его помощник и правая рука — ну, тоже неплох, но далеко ему до самого Бувайха. И если уж спечётся сам Бувайх, то такие, как Гарпаг — и подавно. Но вот и угол, за которым нужный квартал, и на улочке виден мальчишка, который не просто так там находится — имени Фарнак не запомнил, но лицо знакомое — один из вездесущих глаз и ушей шайки Бувайха, соглядатай и связной. И не важно, что сам он ему ничего не скажет, главное — сидит на корточках на положенном ему месте и бдит, а значит, сохранился установленный Бувайхом порядок. И это — радует.
Вот теперь — можно и спрыгивать. Нет, не прямо здесь, не на эту кучу черепков. Зачем лишний шум? А вот дальше, в пяти шагах — мягкое место, на которое и спрыгнешь тихо, ничьих лишних ушей не побеспокоив. Проклятие! Ну вот нашёл чей-то ишак место, где насрать! В говно нам не надо, мы чуть подальше пройдём. Фарнак так и не понял, что это было. Резкий удар в бедро и острая боль, наверное так и бывает при попадании в тебя стрелы, но где сама стрела? Не могла же она пройти навылет? И кровь на ладони, которой он рефлекторно прикрыл больное место. Не поймёшь, чем именно, но явно ранен. До чего же не вовремя! Там, внизу, доковылял бы через улочку до мальчишки, назвал бы ему имя Бувайха, и наверняка помогли бы, укрыли бы от преследователей, привели бы тайком не болтливого лекаря, и всё ещё могло бы закончиться благополучно. Но как тут спрыгнешь на раненую ногу? Нет, надо слазить аккуратно, на руках, тогда и прыгать пониже, на одну здоровую ногу. А боль не отпускает, и начинает темнеть в глазах. До чего же не вовремя!
Очнулся Фарнак в какой-то комнате от звуков незнакомого языка, но среди них вполне узнаваемо прозвучало его собственное имя и имя Булан-вузурга. Нога болела, но не так сильно, руки то ли связаны, то ли скованы чем-то жёстким, не освободиться, да и слабость во всём теле, а в глазах — ещё полумрак. Потом кто-то заговорил уже на родном хорезмийском, но вполголоса, не разобрать. Фарнак повернул голову и сфокусировал на говорившем взгляд, тот обернулся — Сабри! Хуррамит из группы Бузгара, знавший и его, и шайку Бувайха. Тоже жил там, даже дрались с ним в своё время в подпитии. А возле него какие-то незнакомцы, и у одного какая-то странная железяка в руках. Вороненая и вся из себя непривычная, с торчащей толстой трубой. Атланты, что ли? Вот это влип!
— Всё кончено, Фарнак. Булан-вузург мёртв и не приведёт в Хорезм ни хазар, ни кангар. Ни в ближайшие дни, ни через месяц, ни через год, ни даже через десять лет, — тон Сабри был сокрушённым, и от него веяло сломленностью.
— Ты врешь, Сабри! — яростно прохрипел Фарнак, — Я не знаю, чем они сломили тебя, но ты врёшь мне! Булан-вузург не мог погибнуть так нелепо! Это лживые слухи от персов и хорезм-шаха, чтобы сломить нашу волю! Булан-вузург спасся и ещё вернётся!
— Без головы этого не удавалось ещё никому, — даже на персидском языке один из атлантов говорил с акцентом, но говорил медленно и отчётливо, разделяя слова, а они похожи на хорезмийские, только произносятся немного иначе, — Булан-вузург с дружиной отошёл к озеру Хиз-Тангизи вместе с кангарами Коркут-хана и евреями-рахдонитами, но там его настигли сначала наши летающие машины, а затем и лёгкая персидская конница. Коркут-хан со своими кангарами бежал в степь, а Булан-вузург был ранен, и наши люди видели с воздуха, как персидский сотник отрубил ему голову. Думаю, что завтра её уже привезут в Хазарасп, и ты сам сможешь в этом убедиться.
— Даже если это и правда, я всё равно ничего не скажу ни персам, ни вам!
— Нам ты скажешь. У нас говорят все и рассказывают всё, о чём их спрашивают. Ты убедишься и в этом, но — позже. Тогда мы и поговорим с тобой и о том, что интересует нас, и о твоих дальнейших планах на жизнь. А пока — отдыхай и радуйся, что попал к нам, а не к персам и не к хорезмшаху.
Сабри не нужно было объяснять, почему у атлантов говорят все. Он уже видел движущееся и говорящее изображение на полотне из ихней хитрой машинки, на котором был показан допрос атлантами самого главы хуррамитов Аррана, почитаемого как общего и самого авторитетного лидера всех сект маздакитского толка. Жалкое было зрелище! Не понадобилось и пыток. Чем-то одурманенный, явно сильнее гашиша, главный хуррамит хихикал, пускал слюни и отвечал охотно и подробно на все задававшиеся ему вопросы. И видно ведь было, осознаёт враждебность допрашивающих, но удержаться не может — сам всё рассказывает, сдавая всё и всех, хвастаясь и раздуваясь при этом от гордости. Потом Сабри объяснили, что такое эликсир правды. Верно, не нужно и никаких пыток. Даже под пытками стойкий и тренированный человек может твердить одну и ту же специально для этого и подготовленную правдоподобную легенду, чему всех хуррамитов и учили, но под эликсиром правды не срабатывает и это. Человек выбалтывает всё — что знает точно, что ему сообщили и о чем только догадывается. Всё, что считает правдой он сам. Показали и заключительную часть — что становится с человеком, побывавшим под этим эликсиром правды. Даже не животное — растение. Убить такого — милосерднее, чем оставить жить.
Разговорился под этим эликсиром даже несгибаемый Бузгар, который стойко выдержал бы любые пытки. С большим сожалением атланты вкололи ему его через иглу, когда не сумели убедить даже показом этого изображения, и тогда вся их группа увидела всё то же самое, но уже в исполнении своего прекрасно им известного лидера. Услыхали и то, что намеревались стойко скрывать сами, и то, что скрывалось от них самих — знали бы об этом заранее, не вступили бы в секту, а обходили бы её проповедников за парасанг! Но кто же расскажет такое заранее рядовым исполнителям и расходному материалу? Для них — красивый официоз, в который они должны свято верить сами, проповедовать другим, а при необходимости — сражаться за него, убивать и умирать.
Сахр — тот охотно рассказывал всё и сам, безо всякого эликсира, выторговывая себе жизнь и безнаказанность за совершённое. Но и ему вкололи — чтобы ни о чём с этим подлецом не договариваться и ничего ему не обещать, а просто выдоить сведения и убить как бешеную собаку. Вот тогда-то Сабри и его товарищи и зауважали атлантов. Нового-то что они могли им выдать после знавшего намного больше их Бузгара? Но не о том были их беседы с атлантами, совсем не о том.
— Ну, хорошо, пускай обманщики-властолюбцы нами руководят, но ведь учат-то они правильно? Пускай примазываются и подлецы, коварно притворяющиеся искренними хуррамитами, но разве сама идея справедливости не верна? — вопрошал Сабри.
— Всё зависит от смысла, который вкладывается в понятие справедливости. Если по-маздакитски, отнять всё у имущих, да разделить между всеми неимущими, то какая же это справедливость? — ответил ему атлант, — Кто-то один трудолюбив и предусмотрителен, кто-то другой ленив и беспечен. Один усердно трудится и не роскошествует в урожайный год, дабы не бедствовать в неурожайный, другой и работает с прохладцой, и о будущем не думает, а прожирает всё в урожайный год и бедствует в неурожайный. А потом приходите вы и заставляете хорошего хозяина делиться с плохим, вынуждая бедствовать и его. Мало ему этих общинных переделов земли, так к ним ещё и эта ваша уравниловка в имуществе и запасах. Жалея лодыря и дурака, вы наказываете умного трудягу. И это справедливость?
— Ну, мы же не об этих говорим, мы — о жирующих вузургах.
— Правильно, с них вы начинаете. Но сколько их в стране? Ограбили, прожрали — кто следующий? Азаты и купцы? Их тоже не так уж и много, тоже всё прожрёте быстро, и кто тогда вам для ваших уравнительных грабежей остаётся? Но допустим, не дошло до зажиточных крестьян и мастеровых, а разорили вы пока только дехи вузургов и азатов. И остались без вояк. Те же кангары с севера налетят, и кто их отражать будет? Голытьба эта ваша с кетменями, вилами и топорами? А хазарские шпионы просто так, думаете, пришли в Гургандж? Каган тоже своего шанса не упустит. Ну и персы, естественно, с юга, прошу любить и жаловать. И это не шутка, а лучший для вас вариант — родственный народ.
— И прижмёт нас именно, что по-родственному, — невесело пошутил Сабри.
— Не без того, конечно. Но если для персов вы — свои, как и согды с бактрами, то кто вы для кангарского Керей-кагана и его ханов? И кто вы для хазарских Ашина? Им вас разорить не жалко, лишь бы свои были довольны. Аскаджавар, конечно, с народа дань для шах-ин-шаха Ездигерда Четвёртого сдерёт, ну так теперь Ездигерд и реформы по образцу Ирана его заставит провести. Не сразу, конечно, и не резко, но — заставит. И будет не всё, к чему ваши же проповедники и призывали, но многое из этого. Вы думаете, почему ваши маздакиты в Иране сдулись? Только из-за репрессий, да нашей помощи в их вылове? Вас вот даже если и всех слонами растоптать или головы вам поотрубать, ничего в стране не меняя, так что, идеи ваши исчезнут? Да не вздрагивай, если сразу персам тебя не выдали, то теперь уж не выдадим. Не исчезнут. Вас казни, другие проповедовать начнут, да ещё и так ваши идеи переврут, что вы на том свете расплачетесь. Так же было и в Иране, пока к реформам шах-ин-шаха не склонили. Призывали, проповедовали и обещали маздакиты, а дал — шах-ин-шах. Не всё дал, но достаточно — в пределах разумного. Обездоленные есть, но такие, которых нормальным людям не жаль — бестолочь, лодыри, да ворьё. Цыганьё это отчего ломанулось из Ирана в Согдиану, да к вам? Оттого, что не церемонятся там с ними.
