Индийский слон — не настоящая, но хоть какая-то замена мамонту, африканский лесной — мастодонту, европейский тарпан — американским лошадям, европейский лев как наиболее близкий к вымершему пещерному, когда его привезут, сойдёт за американского, пумард — за мирационикса, а вместо той плейстоценовой живности, которой замены уже и суррогатной не подобрать, пусть уж хотя бы евразийская будет — ближайший родственник шерстистого носорога, который его и изобразит, да вот этот азиатский страус, настоящий пережиток евразийского плейстоцена. Хвала богам, не успели ещё китайцы истребить ни того, ни другого, и если в Азии они практически обречены, то здесь — сохранятся. Станут вполне себе американскими видами, самыми обычными и никого не удивляющими, а вот этот африканский страус, сейчас только для генетического разнообразия и добавленный к азиатам, будет редкой экзотикой, и катанием именно на нём, а не на привычном азиатском будет хвастаться друг перед другом мелкая детвора.
Вся компания рассмеялась, когда буквально при этих словах мелкий пацанёнок, сын одного из работников фермы, деловито подошёл к азиатскому страусу-подростку, да и влез на него верхом, прокатившись до половины длины забора, пока его не шуганул его отец. Гелика тут же съязвила, что у некоторых латифундистов их слугам дозволено то, что не дозволено самим хозяевам и их гостям. Но управляющий объяснил ей, что этих людей страусы видят каждый день и привыкли к ним, поэтому и позволяют им многое, а нового человека страус к себе не подпустит, убить же или изувечить ударом ноги страус может запросто. Пару месяцев назад пума ночью сдуру проникла к ним, и страусы запинали её насмерть так, что прибежавшая на шум обслуга живой её уже не застала. И с человеком то же самое будет, если птицам хотя бы покажется, что от него исходит угроза. Страусы ведь отчего не летают, как все нормальные птицы? Оттого, что для полёта нужны нормальные птичьи крылья, а вовсе не тупые птичьи мозги.
Ужин плавно перерос в небольшой симпосиончик, на котором гетеры устроили поочерёдный стриптиз. Не настолько высококлассный, как был бы в исполнении гетер из Нетониса или испанской Оссонобы, всё-таки школа Тарквинеи до их уровня немножко не дотягивает, но и не те вульгарные обезьяньи ужимки, до которых у греков деградировала Антиохия. Вроде бы, и прямая преемственность от того старого греческого ещё Коринфа, откуда и перебралась в Сирию та брендовая школа гетер, но разве удержишь тот прежний коринфский уровень среди азиатчины? Сравнивая отснятые выступления тех коринфских гетер двухвековой давности со свежими съёмками антиохиек, разницу видно сразу, зато у своих, хоть стиль и изменился под влиянием индийских ганик, но тот уровень — держится. Посмеялись и над ужимками римских подражательниц антиохийкам. Обсудили и римские дела, которые гетеры тут же свели к сплетням о Мессалине, преувеличенным, как водится, в стандартные три раза. Впрочем, преувеличивать ведь было что, поскольку распутством напоказ третья жена Клавдия ухитрилась шокировать и видавший виды Рим. Агриппина же, сменившая её, распутством не прославленная, стервой оказалась ничуть не меньшей.
— Сестра тебе наложницу присмотрела? — Навия обратила внимание на лежащую на столике в спальне поверх бумаг фотку симпатичной девчонки-индеанки, — Да, дикарка внешне явно в твоём вкусе, и если обучаемая и не стерва, то и я бы тоже посоветовала.
— И что бы я только делал без ваших с сестрой советов! — ухмыльнулся Айнат, — Малиналь я знаю ещё с мелкой шмакодявки. Знаю и её родню, а к концу школы, когда она и сама уже подросла и стала похожа на то, что ты видишь, думал и в эту сторону. Только закавыка в том, что слишком хороша Малиналь для наложницы. Ещё в младших классах так русский язык освоила, что из народной школы в семилетку её перевели, и она за год наверстала разницу в учебных программах, а теперь вот окончила её и улетела в Нетонис. Сестра её как раз и увезла туда, будет там в Корпус поступать и наверняка поступит, так что наложница у меня другая будет, а на Малиналь у нас теперь другие планы.
— Уж не собрался ли ты её в законные жёны взять? — сообразила гетера.
— Ну, в Нетонисе виднее будет. Надо же ещё её генетическую книжку изучить как следует, но если противопоказаний не обнаружится — почему бы и нет?
— Ты что, серьёзно? Она же красножопка! Ну, может и есть какая-то небольшая испанская примесь, но по фотке её не просматривается.
— Нашей примеси в ней нет, чистопородная гойкомитичка. Отец из куачичилов, мать из уастеков. Ну так и что с того?
— Так ведь дохляки же болезненные и алкашня!
— Навия, по стране за полвека столько уже эпидемий прокатилось, что дохляки повымирали, а уцелевшие и их дети с внуками к нашим болячкам уже устойчивы. Алкаши спились и опустились, и тоже мало кто из них оставил после себя потомство, да и всё оно было взято на карандаш, и никто не допускал сокрытия информации, из каких семеек эти генетические отбросы. Поэтому и у них с размножением были проблемы, а уж на работу нормальную устроиться — сама понимаешь. Так что не беспокойся за породу тех, которые работают у нас. Не все подходят для семилетки и Корпуса, а из подошедших туда не все подходят конкретно мне, и если первый барьер Малиналь преодолела успешно, то второй ещё не предрешён и определится только с заполнением её генетической книжки. Тут — да, некоторый риск есть. Но предварительно противопоказаний не выявили, а достоинства у девчонки весомые. Способности, а не то, о чём ты подумала в меру своей испорченности, — гетера рассмеялась, — Я двоюродному дяде завидовал, у которого отец из боковой ветви нашего семейства, брат моего деда, а мать из зарейнских германок, прадед вывез оттуда незадолго до Тевтобургского леса, так двоюродный дядя в Корпусе от многих состязаний был освобождён. Смысла не было, при его-то частичной невесомости.
— Кесориг Ларсов, кажется?
— Ага, он самый. Детей его способности представляешь? Отец с матерью были в расстройстве оттого, что его Мисия троюродной сестрой мне приходится.
— Да, слишком близкая степень родства для брака. Но разве нет других ветвей с родством поотдалённее?
— Есть, и не одна, но зачем использовать в нашем поколении, когда и Малиналь ничем не хуже? А эту возможность я лучше оставлю детям и внукам на тот случай, если кому-то из них повезёт с шикарными вариантами меньше, чем мне. Лишь бы только у нас с Малиналь никакой несовместимости не обнаружилось. Дайте боги, чтобы подошла!
68 год нашей эры, весна, Остия.
— Как вы знаете, ребята и девчата, в Риме ещё со времён Цезаря Того Самого все неимущие граждане имеют право ежемесячно получать по пять модиев пшеничного зерна с казённого склада бесплатно, — напомнила школоте Фиона, — Пять модиев — это много на одного взрослого человека, если он не занят тяжёлым физическим трудом, но очень мало на семью, и недостающее зерно римская чернь покупает на рынке по рыночным ценам, а они колеблются и в случае перебоев с поставками могут вырасти и в полтора раза, и в два, и в три. И тогда, конечно, в городе начинаются уличные беспорядки. Особенно как сейчас, когда зерна не хватает и на очередную бесплатную раздачу всем, кому она положена. Как всегда в таких случаях, сначала выстраивается очередь за жетоном на получение зерна, а с ним — на склад за самим зерном, и жетоны свои получили все, а вот отоварить их зерном, даже выстояв очередь, успело немногим больше половины получателей.
— А из-за чего так вышло, почтенная? — спросил один из пацанвы.
— Ну, во первых, ребята и девчата, зерновой жетон чеканится небрежно, так что его легко подделать, а при сговоре с зерновыми чиновниками — и настоящие выкрасть для продажи на рынке. Как я вам уже сказала, на семью пяти модиев мало, и купить жетон за половину рыночной цены этих пяти модиев, чтобы получить по нему и их в дополнение к уже полученным пяти законным, мало кто из городской черни откажется. Поэтому зерна со складов на эти раздачи всегда расходится гораздо больше, чем планируется по спискам граждан-получателей. Во-вторых, с этих же складов зерно идёт и на все государственные надобности. А это и хлебный паёк преторианцев, городских когорт и вигилов, и хлебное обеспечение рабочих, занятых в городском хозяйстве и строительстве. Строителей, как вы знаете, прибавилось после того большого пожара четырёхлетней давности, когда выгорела значительная часть города.
— В котором император обвинил этих иудейских сектантов, чтущих Распятого? — спросила одна из девок.
— Совершенно верно. А поскольку строительство император затеял после этого пожара грандиозное, рабочих на него понадобилось множество.
— И говорят, что он сам же этот пожар и устроил, чтобы высвободить место для своего помпезного строительства, — заметил ещё один пацан, — Как ты думаешь, почтенная, это правда или выдумка его недоброжелателей?
— Умышленные поджоги, ребята и девчата, определённо были. И подозрительна в этом смысле готовность строительных проектов Нерона сразу же после тушения пожара. Но об этом не надо болтать ни с кем из чужих, даже если он ваш хороший знакомый, и вы ему доверяете. Наша фактория не вмешивается в римскую политику, и нам не нужны эти разговоры, которые дали бы римским властям повод для претензий. Поэтому, возвращаясь к нашим баранам, нам с вами не столь важно, кто на самом деле поджёг Рим четыре года назад. Важно то, что работы до сих пор не окончены, и строителей тоже нужно кормить. А третья причина — в саботаже иудейских общин Карфагена и Александрии, для которых все эти вызванные нехваткой хлеба беспорядки в Риме — помощь единоверцам в восставшей против римской власти Иудее.
— Так а Нерон что, не знал о том, что нехватка зерна взбаламутит столицу, и что на месте евреев любой бы этим воспользовался, кто не дурак? — поинтересовалась дочурка безопасника фактории, — И если он окончательно свихнулся на актёрском лицедействе, так куда смотрели его префекты претория? Если у него Гай Офоний Тигеллин мышей вообще не ловит и способен на одни только интриги и угодничество перед ним, то чем тогда занят его коллега Гай Нимфидий Сабин?
— Ну, давайте не будем забывать, дети, что таких спецслужб, как наши, больше нет ни у кого в этом мире. А римская преторианская гвардия выросла вообще из обычной охраны императоров, и при Тиберии ей только начали поручать хоть какие-то функции секретной службы. Даже сейчас, как мне говорили, их уровень не превышает греческого.
— Намного хуже, почтенная, — поправила та же самая девка, — Мой папа говорил мне, что когда в лагере преторианцев трубят общий сбор, то туда сбегаются и те солдаты, которые выдают себя за простых пролетариев и живут среди них, и на этом их как раз и палят даже их несведущие во всём этом соседи по инсуле, — весь класс рассмеялся.
— Я вот одного не пойму, — хмыкнул пацан рядом с ней, старший сын одного из солдат фактории, — Ладно, недоглядели преторианские ищейки, устроили евреи саботаж, случились перебои с зерном, и цена на него взлетела — в жизни всякое бывает. Но почему у этих горе-гегемонов нет денег на рыночный хлеб, когда в городе с этим нескончаемым строительством столько работы, что хватит на всех желающих?
— Так ведь там же работать надо! — усмехнулась Фиона, — А кто в Риме тяжёлым физическим трудом занят? Рабы, да приезжие, которым не положено ни этого бесплатного зерна, ни денежных выплат в каждый праздник. А эти коренные граждане Рима, которые всё это получают — разве унизятся они до равного труда с рабами и понаехавшими? Если работа лёгкая и непыльная, тогда другое дело, ну так платят ведь за неё мало, поскольку желающих во много раз больше, чем вакансий. Собственно, им для того и даются все эти праздничные дотации, чтобы они не требовали за свою работу такой платы, за которую их никто никогда не наймёт. Но ведь Рим — город дорогой, цены в нём на всё примерно вдвое выше, чем где-нибудь в захолустье, и эта праздничная дотация — больше, чем заработаешь на такой работе, которую найти легко. То есть, если тратиться экономно, то можно жить и на эту дотацию, и зачем тогда вообще работать? Пока зерно на рынке дешёвое — хватает.
— Лучше бы они механизмы развивали и внедряли, — прокомментировал этот же пацан, — Такие, которые и облегчают работу, и эффективность её повышают, но которые и не доверишь рабу. Вот и была бы тогда престижная и хорошо оплачиваемая работа для их свободных горожан. Почему они этого не делают?
— Они делают, но для других целей и в единичном количестве. Вам же говорили уже о механизмах Герона Александрийского? Такого механика греко-римский мир ещё не знал. Но как востребованы и применяются его разработки? Массово из всех их внедряют только самые простые, вроде металлических рам вместо деревянных для военных машин, а всё, что сложнее — только для храмовых чудес и для развлечения богатых ротозеев. А то, что могло бы изменить всю жизнь греко-римского мира, ему никто не заказывает. Зачем, когда для тяжёлых работ есть рабы, осуждённые на каторгу преступники и солдаты? Вам говорили о грандиозной наумахии Клавдия на озере шестнадцать лет назад? Наверное, об его смешной истерике, когда приветствовавшие его участники боя не поняли его ответа о том, что их жизнь и смерть зависит только от них самих? — класс рассмеялся, — А ведь там тоже был применён механизм — перед началом боя со дна озера на его поверхность всплыл серебряный Тритон и протрубил в раковину, давая сигнал начинать.
— Он тоже придуман Героном?
— Нет, его придумал и сделал мало кому известный Тевкр Фестский, который в молодости был учеником Герона. Схожим с героновскими был механизм подъёма, но свой вариант управления издали с помощью бечевы и герметичный сосуд с накачанным в него сжатым воздухом для дутья в раковину.
— А откуда ты об этом знаешь, почтенная? — удивилась одна из девок.
— Странно для женщины, да ещё и гречанки не из гетер? — улыбнулась Фиона, — Я бы и не знала, как это и полагается любой добропорядочной гречанке, если бы не одно случайное совпадение, в котором моей заслуги нет ни малейшей. Всё дело в том, ребята и девчата, что этот Тевкр Фестский — мой дядя по матери, и когда он жаловался моему отцу на несправедливость Клавдия, вознаградившего скульптора-чеканщика серебряной статуи того Тритона втрое щедрее, чем его за всю её внутреннюю начинку, они с отцом говорили об устройстве механизма и обсуждали его, а я всё слыхала. Мой отец ведь тоже механикой увлекался, только не так хорошо был обеспечен, чтобы учиться в Александрии. В общем, ребята и девчата, мозги-то и интерес к технике даже на захолустном Крите попадаются, не говоря уже о признанных центрах греческой учёности, но как и на что они востребованы?
— На дешёвые обезьяньи понты, — охарактеризовал пацан.
— Не такие уж и дешёвые, — поправила его дочка безопасника, — Откуда у Нерона возьмутся деньги на достаточный запас зерна для города, когда ему на Игры и увеселения не хватает? Сейчас по бедности опять развлекается обычными оргиями под Капуей.
— С прежней любовницей Актой или с новой жёнушкой Статилией Мессалиной? — поинтересовалась одна из девок, — Родственница же Мессалины Той Самой?
