— Скрыли или не уловили связи?
— Скорее, не посчитали настолько важными, чтобы упоминать о них. А у нас по каждому такому походу вояки скандалили в Большом Совете из-за запретов им на захват самого Олисипо и земель вокруг. Типа, что это, трусость, глупость или предательство? И первый такой скандал устроил твой предок, Сапрониева, — класс рассмеялся, — И конечно, со своей чисто военной точки зрения он был абсолютно прав, поскольку взять Олисипо и он уже вполне мог. Но политически это было несвоевременно — важнее было добиться от римского сената позволения на военный флот, и все эти искусственно созданные неудачи наших северных походов служили аргументом для наших дипломатов — без флота нечем прикрыть транспортные суда с морским десантом, а без него ну никак не получается взять Олисипо. Зато, как вы знаете, как только вопрос о флоте ещё даже и не решился, но уже был предопределён, наши неумелые варварские войска прекрасно справились с задачами северной операции и без него, — класс снова рассмеялся.
— Прости, сияющий, за вопрос не по теме, — подала голос девка из переведённых в их школу "гречанок", — А этот Тит Ливий — он кто? Не родственник ли он часом Ливии Друзиллы, жены Октавиана?
— Цезаря-сына, Гелика, — поправил её Ретоген, — При римлянах не надо называть его Октавианом, хоть это и правда, а значит, не надо к этому и привыкать. Нет, он Ливиям Друзам не родственник. Возможно, потомок их вольноотпущенников, хотя вряд ли — тогда он имел бы и когномен, которого у него нет. Он — простой римлянин из семьи колонистов в Цизальпинской Галлии. Будь он родственником Ливии — разве не позаботилась бы она об его cursus honorum? А он так и не занял ни одной государственной должности и кроме своей "Истории Рима от основания города" ничем более не знаменит. При этом по своим убеждениям он республиканец и поклонник старинных римских добродетелей, которого Цезарь Август ценит за объективность. Некоторые сведения ему сообщаем и мы, если они уже не являются секретом.
— Особенно об атлантах? — спросил Турмс, и половина класса ухмыльнулась.
— Да, тут приходится быть особенно осторожными. Совсем ничего не говорить тоже нельзя, поскольку контакты нашего государства с ними самоочевидны, но следить за каждой фразой надо, чтобы лишнего не сболтнуть. Тяжело ведь было в Остии, Максимов?
— Нелегко, сияющий.
— Так и твоему предку тоже легко не было. Поэтому, например, и сведения Тита Ливия в его тридцать девятой книге тоже несколько неполны, хоть в ней у него и вовсе не об атлантах: "(7) Иные же рассказывают, что Ганнибал выпил яд вовсе не из-за приезда Фламинина, а охваченный горем из-за гибели за несколько дней до этого своей семьи. (8) Жена и сын его, катаясь на лодке, перевернулись и утонули в море, и даже тела их после не удалось найти. А ещё через день были похищены пиратами его наложница и прижитая им от неё дочь. Потерпев неудачу в главном деле своей жизни, а теперь ещё и лишившись в одночасье всей своей семьи и не надеясь уже больше из-за своих преклонных лет завести новой, которая продолжила бы его род, Ганнибал не желал больше жить." Тебя вообще на свете нет, Гамилькарова, поскольку твой предок официально утонул в Пропонтиде. Из Вифинии даже документы о расследовании в Рим затребовали, так что там об этом знают. Сейчас это, конечно, уже не так важно, а тогда было строжайшей тайной. Не было там и твоего предка, Максимов, а если и был кто-то похожий, так это было случайное сходство.
— Элисса Утопленница! — сходу прилепила Гамилькаровой прозвище Гелика, от которого весь класс лёг лежмя.
— Я знаю, — ничуть не обиделась та, — Отца тоже так называли.
— Да, ребята и девчата, так и было, — подтвердил Ретоген, — Ремд Гамилькаров у нас был Утопленником и в школе, и в Корпусе. Не за личные качества, конечно, плавал он всегда в числе лучших, а за то, что его предок официально утопшим в Риме числится. Кто в курсе, те в курсе, а кому знать не положено, для тех — вифинский и римский официоз. А ты, Элисса, хоть и тоже хорошо плаваешь, но как-нибудь в бассейне изобрази, что тонешь, а подруги тебя спасают. Прозвище ведь к тебе прилепится, и надо, чтобы его можно было правдоподобно объяснить тем, кому не положено знать правду.
На большой перемене перекусили в школьной столовой и вышли во двор, где девки тут же заболтались с подружками из параллельного класса, а пацанва кто поиграть в догонялки, кто из рогаток в углу двора пострелять, а кто и через забор полез на улицу по каким-то своим делам. Турмс с приятелем Малхом, расстреляв мишень и шуганув ворону с дерева, обсуждали новое большое судно-слоновоз со стальным корпусом, которое было построено на верфи в Нетонисе и предназначалось для прямых рейсов через Тихий океан между Гастой Малайской на Филиппинах и Олисипо Теуантепекским в Мексике. На нём предполагалось перевозить в Америку индийских слонов, которых оно могло перевезти по расчётам десяток, а на первый рейс планировалось шесть, так что освоенный маршрут с остановкой в Кауре Гавайской неприятными сюрпризами, по идее, не грозил. Малх никак не мог взять в толк, зачем в Мексике индийские слоны, когда там уже есть африканские, которых и доставлять туда через Атлантику ближе, и Турмс объяснил ему, что индийские предназначены не для Мексики, а для северных колоний, где климат холоднее. Мамонты и там в ледниковый период водились, а с ними в ближайшем родстве состоит азиатский слон, а не африканский. Кому ещё замещать мамонта, если не ближайшему сородичу? И слонов крупных и клыкастых в прохладных горных районах Цейлона вполне достаточно, и погонщиков для них, дабы североамериканское стадо исходно паслось в редколесьях в долине Миссисипи в полуприрученном состоянии аналогично мавританскому.
Тут их окликнул из-за забора Амбон, их знакомый из обычной народной школы — городской пятилетней. Ну, как знакомый? Турмса-то с ним в прошлом году познакомил Малх, когда он в четвёртый класс поступил после возвращения их семьи из тартессийской фактории в римской Остии, где отец проходил службу, а сам он учился первые три класса. Амбон же ещё в первый класс в их семилетку поступить пытался, но отсеялся при отборе, немного не дотянув до планки в углублённом тестировании на примативность. Особенно обидно было то, что по всем остальным показателям был годен, по многим даже в лучшей половине среди пацанвы, да и по примативности предварительный-то ведь тест прошёл. В его школе хватало таких, а из-за зависти и обид отношения были, говоря дипломатично, натянутыми, а по-простому — и ссорились на улице, и дрались, иногда даже класс против класса. Кое-кто из особо неугомонных хулиганов и пулю из рогатки словил, но ближе к чётвёртому классу после вылета и выпуска с тремя классами обезьянистого контингента с оставшимися отношения наладились. Не то, чтобы сдружились, но и былой вражды уже не было, а случалось, что и выручали друг друга, оставшиеся же прежние обиды перешли в форму шуточных подколок.
— Пацаны, на голых баб поглазеть хотите?
— Опять, что ли, в бабьи термы пробираться и подглядывать в щёлку? — хмыкнул Малх, — И не разглядишь толком ни хрена, и спалишься.
— Да нет, пацаны, на бабий пляж.
— Так с него же гоняют.
— Это с самого пляжа гоняют, а если издали, то никто же и не увидит. Трубы-то зрительные у вас на что?
— До лета ещё далеко, — прикинул Турмс, — Солнца мало, а под тучами довольно прохладно. Вода в море тоже холодноватая, так что ближе к вечеру там голых баб, считай, уже и не будет. Если только пара-тройка старух, так какое удовольствие пялиться на них?
— А нахрена до вечера-то ждать? Днём надо, пока тепло и солнце.
— Так когда днём-то? Если я после школы домой обедать не приду, мать что-то заподозрит и найдёт, кого обзвонить, а потом ещё и от отца влетит за то, что беспокоиться заставил. Если бы я заранее отпросился погулять, тогда другое дело, а так — палево. Пока пообедаю, пока отпрошусь, пока встретимся, пока до пляжа дойдём и нычку хорошую там подыщем, солнце уже не то будет, и бабы начнут расходиться. Ну и какой тогда смысл?
— Да нет, в звизду, конечно, после школы. Сейчас надо, под самый полдень.
— Тоже палево. Я обычно уроки не прогуливаю, и если свалю — насторожатся.
— Нет, Турмс прав, — поддержал его Малх, — С уроков сбегать нам не с руки. Что мы, до выходных не дотерпим? Ты, если настолько не терпится, то на вот, держи мою, — он отстегнул с пояса футляр со своей трубой и протянул Амбону, — Смотри только, не кокни и не прогреби, вернёшь потом.
— Нет, пацаны, я благодарю, конечно, но с вами интереснее. А там ведь сейчас и "гречанки" купаться и загорать будут, и гетера эта крутая, Фрина Панормская. Знаете же? Титьки — вот такие, жопа — вот такая! — Амбон показал руками размеры достоинств гетеры раза в полтора больше реальных, — Это разве не круто? А у вас — трубы, издали разглядим.
— А, вот вы где? — раздалось внезапно сзади, — Амбону даже прелестями Фрины Панормской соблазнить вас не удалось? — молодой, но взрослый мужик, одёжка штатская, но держится — характерно, да и сагум поверх туники, хоть и летний полотняной, но явно лишний для гражданского в ясный и тёплый солнечный полдень.
— Ты не из учителей, уважаемый, и не из школьной охраны, — заметил Турмс.
— Всё верно, ребята. Нирул Васькин, центурион госбезопасности, — незнакомец отвернул полу плаща и показал закрёплённый на ней с изнанки служебный жетон, — К вам должен был подойти мой двоюродный брат Орест, которого ты хорошо знаешь, но у нас вышла накладка, и он срочно понадобился в другом месте.
— Не сочти за неуважение, почтенный, но как зовут жену почтенного Ореста, и какое у неё было прозвище в Корпусе?
— Молодец, грамотно проверяешь, — ухмыльнулся безопасник, — Её имя Федра, девичья фамилия Авдасова, школьное и юнкерское прозвище — Каракатица. Дано ей за очень хорошее владение приёмом малозаметности, которым она бессовестно пользовалась и для школьных шалостей, и на учениях по разведке в Корпусе. Я учился с ней на одном потоке, и моё юнкерское прозвище — Филин. Не за шастанье по ночам, где ни попадя, а за ориентирование в темноте.
— Всё нормально, Малх, — Турмс подтверждающе кивнул приятелю, — Отец вчера говорил мне, что ко мне на днях могут подойти из вашей службы, почтенный, но не сказал мне ни кто именно, ни когда именно, ни по какому вопросу.
— Мы сами тогда не знали ещё ни конкретного дня и времени, ни степени нужды просить вашей помощи. В идеале она не понадобилась бы, но — вышла накладка. Конечно, у нас ещё пара запасных вариантов есть, и если вы откажетесь, то ни претензий к вам, ни обид на вас не будет никаких, но эти варианты — хуже, и нам очень хотелось бы, чтобы вы согласились. Тем более, что и вам самим это тоже будет интересно.
— Так в чём суть-то, почтенный?
— Суть вам и Амбон уже рассказал. Смыться с уроков, прогуляться к закрытому женскому пляжу и попялиться на обнажённые женские телеса. Естественно, не хулиганя, а только глазея из укромного места. Но кроме этого нужно будет поглядывать иногда и по сторонам и подавать сигналы. И это — всё, что я могу сказать вам, пока вы не согласились участвовать. И если вы согласны, это даже не будет считаться прогулом уроков — я сейчас же иду к вашим учителям и отпрашиваю вас с занятий на весь остаток учебного дня. Мне, а точнее, моему жетону, сами понимаете, отказа не будет, — пацанва рассмеялась.
— А если мы спалимся? — забеспокоился Малх, — Отец же с меня шкуру спустит.
— В этот раз не спустит. Лучше бы, конечно, обойтись без палева, но если что — отмажем. Ваши отцы будут знать, так что если сами ничего лишнего не натворите, то ни по школьной линии, ни от родителей вам не будет абсолютно ничего. В крайнем случае вас отругают для показушной видимости, но никаких последствий можете не бояться. Ну, возможен ещё, а точнее, будет наверняка другой скандал, гораздо круче, но с вами никак напрямую не связанный. Если случайно хоть каким-то боком и вас затронет — отмажем.
— А почему именно мы, почтенный? — поинтересовался Турмс.
— Ну, во-первых, вы уже не раз подглядывали там за женщинами и девчатами, но ничего не отчебучили и даже не спалились. Молодцы, умеете себя контролировать. А нам как раз и нужно, чтобы обошлось без лишних осложнений. С вами их и не будет.
— Ага, свежо предание! — буркнул Малх, — Не сочти за грубость, почтенный, но это по моей, а не по твоей жопе гулял отцовский ремень!
— Ты думаешь, по моей заднице в твои годы ремень гулял меньше? — хмыкнул центурион, — В этом возрасте для любого нормального пацана интерес к женскому телу уже вполне нормален, если не ведёт к сумасбродствам, но к сожалению, не у всех отцы вспоминают себя в те же годы и проявляют понимание. На этот раз ничего уже не бойся. Во-вторых, вы хорошо владеете приёмом малозаметности, а ты, Турмс, ещё и частичной невесомостью. Собственно, ты и нужен прежде всего, а Малх с Амбоном — за компанию. Вдобавок, ты умеешь обращаться с компактным радиотелефоном. Ну так как, согласны?
— Согласны, почтенный.
— Тогда побудьте пока тут, я пошёл отпрашивать вас с занятий, а ты, Амбон, введи ребят в курс подробнее, что от кого потребуется, — безопасник зашагал к школе.
— В общем так, пацаны. Ты, Турмс, будешь у нас горным орлом. На Бараний Хрен в прошлом году лазил? Вот оттуда и будешь на баб глазеть, прямо с вершины, как и положено горному орлу, — все трое рассмеялись.
— Млять, мне тогда от отца за это нехило влетело.
— Там страховка будет, линь с узлами. Для тебя с твоей летучестью безопасно, если не спешить, а времени достаточно. Сам ты не нагребнёшься, даже если оступишься, главное — трубу и телефон не нагребни. Залезешь спокойно, не торопясь, оттуда звякнешь, как будешь готов, мы пляшем от твоего звонка, а ты до звонка уже тебе пялишься хоть на сицилийку эту роскошную, хоть на кого угодно ещё, кого там углядишь. Млять, махнулся бы с тобой местами с удовольствием, если бы боги летучестью не обделили. Везунчик ты!
— Ну а после вашего звонка?
— Не нашего, а этого Васькина. Продолжаешь пялиться, но ждёшь следующего звонка. Пока не прозвенит, весь пляж по-прежнему твой. Пялишься, на кого сам хочешь.
— А после этого второго звонка?
— После него ты как раз и начнёшь отрабатывать удовольствие. Счастливчик ты! Сам я эту девку видел только мельком и одетую, но говорят, смазливая, а перед тобой она, считай, персональный стриптиз устроит. Короче, на площадке перед скалой появится эта девка и будет раздеваться. Ты наблюдаешь за ней и запоминаешь, чтобы потом на пляже, где голых баб до хрена, ни с кем её не перепутать. Она там раздевается и уже нагишом на пляж по тропинке спускается, ты звонишь и докладываешь об этом Васькину. Потом она уже на пляже снова попадает в поле зрения, и ты следишь, где она прибомбится. И скорее всего, к "гречанкам", так что пока пялиться будешь в ожидании звонков, засеки сперва их. Это не рядом с той Фриной будет, она от них отдельно. У них наставницы из наших — или Маура Оссонобская будет, или Дафна Тингисская. Млять, счастливчик ты, Турмс!
