Имея и проводников, и карту, и данные воздушной разведки о месте стойбища кивира, нетрудно было угадать, куда побегут те полсотни, которые ему было приказано перехватить. Там их и обнаружил передовой разъезд легковооружённых ковбоев, после чего нагнать и перестрелять дикарей из винчестеров было делом техники. Пулемёты на эту мелочь не понадобились. По следу перехваченных прошли с милю, но и пара ищеек не обнаружила отделившихся ранее беглецов. Не обнаружили и следопыты попыток уйти по руслу протекавшего ручья. Стало быть, ещё одна работа выполнена на совесть. Остаётся только выйти на соединение с остальной алой и вместе с ней завершить операцию.
Задача префекта Гамилькарова, командира всей алы и его непосредственного начальника, была одновременно и проще, и сложнее. Проще потому, что местность была более открытой, и основная часть дикарей двигалась, не особо таясь. Внезапность наскока должен был обеспечить отряд, попавший в засаду Садена, а эти в поднятой им суматохе должны были подоспеть на подмогу. Сложнее — по той же причине. Засаду не устроишь и внезапным плотным обстрелом противника сразу большого урона ему не нанесёшь. Бой приходится начинать с дальней дистанции, с которой и ружейный огонь малоэффективен, и пулемётный — дикари не ходят плотным строем наподобие тяжёлой линейной пехоты. А многие десятки патронов на каждого дикаря тратить — слишком много чести. В результате разгром основных сил кивира подзатянулся, а преследование бегущих дикарей не могло вестись галопом, поскольку те цеплялись за каждое укрытие в надежде подпустить врага поближе на уверенный выстрел из лука или бросок дротика. Но так подставляться никто, естественно, не собирался. Кольчугу-то и дротик туземный едва ли пробьёт, но ковбоям и лошадям могло крепко не поздоровиться.
По звукам выстрелов нетрудно было определить, где происходит дело. Зайдя дикарям во фланг и отрезав значительную их часть, Саден помог разделаться с ними. Но всех отрезать он не мог, поскольку часть уже сбежала к стойбищу. Кого успели нагнать и пристрелить, тех успели, но между шалашами стойбища преследовать добежавших до них желания не было. Это ведь неизбежные потери, а зачем они нужны, когда до сих пор дело шло с сухим счётом? Но стойбище, конечно, обложили, дабы никто не ушёл. Героических атак не требовалось, как и осады на измор. Техника на что?
Драгунскую алу составляли три драгунских центурии и десяток тачанок турмы тяжёлого вооружения — пять со станковыми пулемётами и пять с миномётами. Миномёты как раз и пригодились. Тут не надо в точечные цели попадать, тут неприцельный огонь по площадям. Взрывная волна валила хлипкие сооружения, а осколки пронизывали их стены из плетня и шкур, поражая всё живое в них и за ними. Невозможно было предугадать, где рванёт очередная мина, а значит, не было возможности и заблаговременно укрыться от её осколков. Тут не помогала храбрость, не помогало воинское мастерство, не помогал опыт — всё решал слепой случай. А главное, такого ведь никогда ещё не было — ни в памяти тех, кто ещё жив, ни в преданиях, оставшихся от давно умерших предков. Паникующие бабы и мелюзга бестолково метались, усиливая сумятицу, кого-то поражало очередным взрывом, кого-то, выбежавшего наружу, укладывала пуля. Убивать мирняк целенаправленно никто не приказывал, но разбираться в этом бедламе было некогда. Кого-то успевали распознать как не опасных бабу или подростка, но кого-то и не успевали, и пуля настигала раньше. И этого испытания последние уцелевшие бойцы кивира не выдержали.
Все два с небольшим десятка так и полегли в этой самоубийственной атаке, не отбежав далеко от крайних шалашей. Всего по одной недлинной очереди из пулемётов, и всего один залп винчестеров. Прочёсывая потом то, что раньше было стойбищем, бойцы деловито добивали раненых воинов кивира и тех из их мирняка, кто уже не жилец. В ход шли в основном копья и мечи, редко когда слышался грохот пистолетного выстрела и лязг рычажного затвора. А уцелевших гнали к начальству для решения их участи. Грабить там было особо нечего. Несколько очень незатейливых медных украшений, даже не литых, а кованых из самородков, пара десятков копий и дротиков, по десятку палиц и кинжалов, да пять копьеметалок, исполненных качественно и представлявших коллекционный интерес, вот и вся, собственно, заслуживающая хоть какого-то внимания добыча. Да и разве ради неё операция проводилась? Совсем в другом был её смысл. Прежде всего он заключался вот в этих трупах, а во вторую очередь — в большом костре, в который и бросалось теперь всё, на что не позарились победители, но имевшее какую-то ценность для побеждённых.
По команде префекта Саден с помощью своих солдат из числа индейцев выбрал из брошенного в кострище оружия кивира два лука с десятком стрел, две копьеметалки с шестью дротиками, две палицы, два каменных топорика, одно копьё и десяток кинжалов. Как и было ему приказано — не настолько ценные, чтобы заинтересовать коллекционера, но исправные и не самые плохие. Собранное понесли и сложили в кучу перед префектом, а кострище солдаты зажгли сразу с нескольких концов. О чём говорили тем временем меж собой вождь участвовавших в операции ючи и префект, было не слыхать, но явно пришли к какому-то соглашению относительно пленных. Отдельно отвели одного старика и двух старух. К ним добавили пару баб помоложе, но тоже в возрасте, и молодых баб с совсем мелкими детьми. Начали сортировать бездетных молодых баб и детей-подростков, среди которых явно преобладали девки. Пять пацанов отобрал префект, остальных же отвели к старикам и бабам с мелюзгой. Начали сортировать молодых баб и девок. Страшные сразу же последовали туда же. Из симпатичных одна закатила истерику и по знаку вождя её тут же проткнул копьём один из ючи. После этого разревелись штук пять, две во весь голос, явно напоказ, и их по знаку префекта тоже пинками отогнали к старикам и мелюзге. Ещё двух они с вождём забраковали совместно, и их отвели туда же, хотя и без пинков.
Отобранных увели, а из забракованных к префекту и вождю подвели старика и мальчишек. Их повернули лицами к разгромленному стойбищу с множеством трупов их соплеменников и горящим в центре гигантским костром из их скарба, заставив смотреть несколько минут, а затем снова повернули к решающим их судьбу.
— Вашего стойбища больше нет, — сказал им Гамилькаров, указав рукой на все эти трупы и дым полыхающего костра, — Этого не случилось бы, если бы вы не пришли на эту землю с враждебными намерениями. Отныне и впредь так будет с каждым, кто придёт сюда с войной или грабительским набегом. Там, на севере, есть другие стойбища вашего племени. В пяти днях пути на север отсюда они могут охотиться, а эта земля ючи и наша. Вас мы отпускаем. Возьмите это оружие и идите туда, к своим. Расскажите им всё, что вы видели и слыхали здесь. Ваши соплеменники убиты нами не за то, что они кивира, а за то, что стали нашими врагами. Остальные кивира пока ещё не враги нам, и выбор жизни или смерти — в их собственных руках. Идите к своим и не попадайтесь нам больше на нашей земле. Я всё сказал, — префект говорил по-турдетански, делая паузы между фразами, чтобы вождь ючи успевал переводить его слова на язык кивира.
Бредущий понуро и глядящий исподлобья пленный молодняк понять нетрудно. Случись другой расклад, и точно так же брёл бы на север молодняк ючи. Обычное дело в конфликтах охотничье-собирательских племён из-за территории. Если представится кому случай ликвидировать соперничающее племя, его не упустят и конкурентов зачистят, но часть молодняка примут в своё племя. Пятерых пацанов никто, конечно, среди здешних ючи не оставит. Потому и отбирал их сам Гамилькаров, что на вывоз они предназначены. Если не на Антилы, то уж всяко не ближе Флориды. Не самим турдетанам сгодятся, если по результатам уже квалифицированного тестирования не подойдут, так сибонеям, а не им, так флоридским ючи. Это есть кому в городе определить. А бабы с девками никуда не денутся и у здешних ючи. Явные обезьяны отбракованы, взрослых баб разберут мужики ючи, а девок-подростков будет ещё время потестировать в городе и рассортировать, кого куда. Труднее это с ними, чем с пацанвой, но время и специалисты — есть.
Терманции Миссисипской далеко ещё, конечно, до Тарквинеи и даже до Эдема, если не Старый, а Новый город рассматривать. Старый-то, само собой, давно превзошла, но что там превосходить в нём было? Дыра ведь занюханная, так это ведь перестроенный уже в порядке неуклюжего подражания фиников Тарквинее, а исходный, говорят, вообще глинобитный был, и приходилось подновлять штукатурку после каждого сезона дождей. Новый, уже турдетанский, естественно, эдакая уменьшенная модификация Тарквинеи, вот до него — да, ещё далеко. Достроенная часть Терманции раза в три меньше, и отделка ещё у многих зданий снаружи не закончена. Внутреннюю там первым делом до ума доводили, дабы люди могли поскорее заселиться и жить, наслаждаясь городскими удобствами. А то, что снаружи вид пока непритязательный, так это дело наживное. У гойкомитичей и так-то челюсти отвисают, кто видит впервые — ага, при всей их культивируемой с самого раннего детства невозмутимости. Мать про римские инсулы рассказывала, так Саден поверить не мог, пока отец не подтвердил — ни ватерклозета даже в хороших и дорогих квартирах, ни водопровода, и не во всякой даже во внутреннем дворе свой фонтанчик. Столица великой цивилизации называется, млять! И здесь-то уже, где местность позволяет, городки вместо обычных деревень проектируются на несколько инсул в пару-тройку этажей и уж точно не хуже городских по удобствам, а вокруг них уже все подсобки, которыми сельское жилище от городского отличается. Ага, в захолустной миссисипской дыре, кто понимает.
Многого, конечно, нет такого, без чего город — именно захолустаная дыра, а не центр цивилизации. Нет цирка, нет зверинца, маловаты школа-семилетка и библиотека, по текущим потребностям достаточно, но на вырост — мало. Кто жил в большом городе, тот сходу разницу заметит. Но прибывающие из метрополии переселенцы — народ, всем этим не избалованный. Из деревень люди в основном, да из традиционных городков, таких же, как те деревни, только больше и с фортификацией. Часть — ещё и не из турдетанских. Те же кельтиберы в восторге, а кимвры в почти таком же отпаде, как и чуда в перьях.
— Девчонок этих кивира тоже в город потом заберёте? — спросил поравнявшийся с ним Пейон, — Не жирно им будет?
— Не всех. Треть самое большее, а скорее — четверть. А остальные у ваших так и будут. Вырастут — ваши же парни и разберут.
— Мы так не живём, как у вас в городе будут жить эти дикарки! — проворчал тот, — А кто они такие? Проклятые кивира!
— Я же сказал тебе, что не все. Только достойные жизни у нас.
— Чем эти кивира достойнее наших ючи?
— Если лучших из ваших, то ничем. Но ваших лучших ваше племя уступает нам очень неохотно и меньше, чем нам нужно. Поэтому добираем лучшими из пленниц. Нам, Пейон, не сочти за обиду, но если девчонки подходящие, то плевать, из какого они взяты племени. Ваши, ихние — для нас разница небольшая. Всё равно будут наши. Твоё племя, если по совести разобраться, намного ли лучше их? Ты не в счёт, ты уже почти наш, как и наши сибонеи, и уже многие из ваших. Но те, кто не подошёл нам и остался в племени — остались дикарями. Такими же, как и во всех прочих племенах.
— Но дружите-то вы с нашим племенем, а не с другими.
— Так совпало случайно, что именно ючи оказались близки и родственны нашим островным сибонеям. Поэтому — с их помощью и через них — у нас и сложились хорошие отношения именно с вами, и теперь мы дружим с вами против кивира. Но если бы нашим сибонеям были ближе и роднее они, мы дружили бы с ними против вас. В самом начале вы ничем для нас не отличались от них, и без сибонеев нам было бы абсолютно всё равно, с кем начинать дружить. С вами оказалось просто легче, благодаря сибонеям. Свои и для нас, и для вас, помогли вам понять нас, а нам — вас. Только поэтому твои соплеменники и понимают отличие нашего скота от диких животных и не пытаются охотиться на него. И только поэтому твоё племя понимает, что не было никакого нашего злого умысла в этих болезнях, которых ваши предки не знали раньше. Кивира не понимают этого не потому, что глупее вас, а потому, что некому было объяснить им всё это так, как вам объяснили сибонеи. Вот только этим твоё племя и лучше для нас, чем кивира.
— И больше совсем никакой разницы?
— Есть разница между всеми вашими южными племенами и северными. Здесь не бывает холодной зимы и гораздо больше сладких плодов и ягод, чем далеко на севере. Вы, как и наши сибонеи, много и часто едите их, а по праздникам балуетесь забродившими, и у вас есть привычка к ним, которой нет у северных племён. Много вина и вам тоже давать нельзя, но вы и сами знаете, что такое опьянение, умеете вовремя останавливаться сами, и в строгую меру с вами выпить можно. И в этом вы тоже для нас намного лучше северных племён, которым вообще вина давать нельзя. Они, если дорвутся до вина, то остановиться не могут, пока не напьются до безобразного состояния, а если дорываются до вина часто, то быстро спиваются. Такие есть и у нас, но мало. У вас таких намного больше, но тоже не слишком много, а у северных племён такие — почти все. Ну и куда это годится? К вину вы устойчивее северян, и это тоже очень важное преимущество. Но таковы же по этой части и кивира, и все прочие племена тёплого юга, а не одни только ючи. А чем вы ещё от них отличаетесь? Ты вспомни хотя бы, что вы сделали со всеми вашими индюками?
— Ну, съели. Очень вкусные были.
— Вот в том-то и дело. Мы наших сохранили и ловим ещё, чтобы у нас их было больше, а вы всех своих забили и съели, и у вас их опять больше нет.
— Ну, мы же понимаем и охотимся только на диких, а на ваших не охотимся.
— Ещё не хватало! Но дело же не только в этом. Мы ведь советовали вам ловить их живыми, чтобы вы их разводили, как мы разводим своих. Тогда они будут и у вас.
— Так а зачем, Саден? Диких же полно.
— Это сейчас полно, пока людей мало — и наших, и ваших. А через пару-тройку поколений наших и ваших людей станет намного больше, и все ведь будут охотиться. Вот сам подумай, много ли тогда останется диких индюков? И на кого ваши внуки и правнуки тогда будут охотиться? На оленей? Ну так они размножаются ещё медленнее, и их самих намного меньше, так что и выбьет их твоё племя намного раньше, чем индюков. Как твой дед охотился на бизонов, ты мне рассказывал сам. И где они теперь, эти здешние бизоны? Только кости и остались в пропасти под обрывом. Да, я понимаю, хорошо поохотились на них, азартно, было что и самим вспомнить, и детям с внуками рассказать. Сколько тогда бизоньих туш успевали разделать и съесть из всего загнанного с обрыва стада, десять или пятнадцать из полусотни, если не сотни?
— Ну, не из сотни. Такие стада только далеко в прерии. Но — да, пропадало мяса очень много. А что было делать? Всё не освежуешь, не разделаешь и не съешь.
— Вот поэтому, Пейон, у нас так и не делается. Мы охотимся так, чтобы не убить больше, чем нам нужно. И охотимся мы столько, чтобы не подорвать численность дичи. А чтобы не охотиться слишком часто, разводим домашний скот. Те самые быки с коровами, которых ты пасёшь вместе с нашими ковбоями. Есть у нас ещё овцы, есть свиньи, теперь вот ещё появились и индюки. А могли бы и у вас быть, если бы вы их всех не слопали. Ну и растительность наша съедобная, которую мы выращиваем, растёт гуще и даёт намного больший урожай, чем собирают ваши женщины дикой растительности. Да, для этого надо распахивать поля, но для этой работы у нас есть лошади-тяжеловозы.
