— А легионы в провинциях?
— Легионы провинций, хоть и имеют меньше благ и тянут лямку потяжелее, но тоже связаны присягой, а страдающие от императорского произвола нобили им не друзья и не родня. Реально всё зависит от позиции их легата и наместника провинции, а они все разобщены. У кого-то друзья или родные пострадали, а у кого-то в милости у императора и вполне преуспевают. Армии сильные, закалённые, многие с боевым опытом, которого у столичных войск нет, но среди командования провинциальных легионов нет единства.
— У мятежа Виндекса в Лугдунской Галлии есть какие-то реальные шансы?
— Уже знаете? Ну, оно и к лучшему. Имперский официоз его замалчивает, и я не имею права сообщить вам о нём официально, но раз уж слухи до вас всё равно дошли, это уже другое дело. Скажем так, у этого мятежа не было бы ни единого шанса, поскольку его войска слабее войск лояльного к императору Луция Вергиния Руфа в Верхней Германии, если бы сам Нерон не сделал грубейшую ошибку. Официально, ребята и девчата, я сам об этом ничего не слыхал, а значит, и вам ничего рассказать не могу, поэтому не вздумайте ни с кем болтать о том, что вам сейчас случайно послышится, — класс захихикал, — Дело в том, что Виндекс, не надеясь на самостоятельный успех и не имея шансов самому стать императором, предложил поддержку и престол Сервию Сульпицию Гальбе, наместнику Ближней Испании. Гальба тянул с решением и ответом, но тут о подозрительных связях между ними донесли Нерону, а он перенервничал и психанул, обвинив Гальбу в измене и приказав убить его, так что теперь Гальбе обратной дороги нет, и он вынужден поднимать мятеж. Патологическая глупость, поскольку до этого момента Гальба вообще сидел тихо в своём Тарраконе и не высовывался, чтобы даже не напоминать никому в столице о самом факте своего существования.
— Так а чего же тогда Нерон испугался?
— Ну, во-первых, несколько родственников Гальбы пострадали от Нерона, и это не улучшало отношения Гальбы к нему. Во-вторых, в Толетумской Испании наместничает и контактирует с ним Марк Сальвий Отон, которого Нерон очень сильно обидел, отобрав у него жену Поппею Сабину и сослав в эту захолустную дыру его самого. А тут ещё и это шевеление подозрительное с Виндексом. Ну и наконец, само богатство Гальбы, а он один из богатейших людей в Империи, не может не внушать ему опасений в жадности Нерона до чужого добра, и это ведь легко просчитывается. И вполне возможно, что это и в самом деле стало решающим фактором для обвинения Гальбы в измене.
— А у Гальбы какие шансы на успех мятежа?
— Всё зависит от наместников других провинций. Недовольны властью Нерона очень многие, но никто не решался выступить первым. А Гальбе теперь деваться некуда, и человек он известный и авторитетный, так что кто-то его в любом случае поддержит, а это уже склонит на его сторону и многих колеблющихся. Я не имею права сказать вам всего, но шансы у Гальбы — очень хорошие. Ведь та сволочь, на которую опираются тираны, не горит желанием умирать за них и разбегается сразу же, как только опасность становится серьёзной, а Нерон окружил себя именно такой сволочью. Это не было бы катастрофой во внешней войне, на которой солдаты воевали бы не за эту сволочь и не за него самого, а за Империю в целом, но во внутренней схватке за власть, когда Империи в целом ничего не грозит, и защищать её не от кого, этот фактор становится решающим.
— А у нас нет в этом интереса? Ну, Бетику отжать, например.
— Гальба на это не пойдёт. Его предок был претором Дальней Испании и воевал за неё с веттонами и лузитанами, да и для сената эта провинция одна из важнейших.
— А сам Нерон, когда трон под ним зашатается?
— Этот — мог бы за восстановление его власти над всей остальной Империей, но этот фигляр не вечен, а следующий император, кто бы им ни стал, не признает уступки, а воевать за неё с Империей — больше потерь, чем толку. Ну и какой тогда для нас смысл? А кроме того, и Бетика ведь уже не та. Нет, она, конечно, остаётся родиной наших предков, и всё такое, но народ в ней — уже не наш. Все настоящие турдетаны, кто сохранил язык и культуру предков, давно у нас или в наших заморских странах, а те, кто остался в Бетике, уже романизированы и сами себя считают римлянами, хоть и не все ещё имеют римское или хотя бы латинское гражданство. Нет смысла спешить присоединять их, рискуя из-за этого большой войной со всей Империей.
— Узел связи вызывает префекта Максимова! — донеслось по матюгальнику.
Пришлось заканчивать урок и перепоручать два следующих урока свободным от текущих служебных задач центурионам. Тартесс уведомлял об официальном поднятии Гальбой мятежа против Нерона и напоминал о невмешательстве государства и Компании в римские политические дела. Поступил приказ и о подготовке к эвакуации из фактории женщин и детей, поскольку к концу весны ожидалась смута. Всё шло примерно так, как и в ТОЙ истории мира отцов-основателей. Потом Айнат проводил совещание командного состава фактории в свете ожидающихся событий. Легко просчитывалось, например, что Луций Клодий Макр, пропретор Африки, то ли выступит с собственными притязаниями на власть, то ли нет, но и в этом случае он задержит поставки зерна до выяснения, за кем победа и Империя, дабы не оказаться невольным пособником врага римского народа. А значит, предстояло обострение недовольства черни и уличных беспорядков в Риме.
Фиона — правильная конкубина. Их младший Литеннон забран из школы и уже накормлен, его обед на столе, и ни единого лишнего вопроса, пока он сам не наестся и не выкурит послеобеденную сигариллу. Критянка из семьи, давно состоящей на негласном учёте, но не вербовавшейся на выезд, поскольку и так жилось неплохо, но когда угодили под репрессии очередного наместника, купленная их агентурой сразу же, даже на рынок невольничий на Делосе не попав, и отцу тогда сразу же дали знать, поскольку на таких девок спрос в их кругах всегда превышает предложение. Это для греков с римлянами их наложницы — просто смазливые дыры, а у них — будущие конкубины и матери их детей.
А отцу как раз наложница для Айната требовалась, поскольку намеченная ранее знакомая с детства мексиканка Малиналь, оказавшись пригодной для русской семилетки и Корпуса, автоматически перешла в более высокую категорию потенциальной невесты. И Фиона, возможно, подошла бы, попадись она им ещё мелкой шмакодявкой, народную-то школу и по ускоренной программе наверстала успешно, да и в остальном освоилась легко и быстро. Говорит, конечно, с акцентом, но кого этим удивишь при массовом наплыве во все их страны толковых девок и молодых баб отовсюду? У многих матери не турдетанки от рождения, но разве мешает это их детям вырастать нормальными турдетанами? Среди его однокурсников в Корпусе таких была добрая треть, а собственные дети все такие — и от Малиналь, и от Фионы. Ну так и что с того?
Литеннон, конечно, не пришёл в восторг от того, что со следующей недели все выходы за пределы фактории в Остию прекращаются, так что все намеченные с местными приятелями прогулки и совместные игры — только до ближайших выходных, а ещё через неделю, в следующие выходные, не исключена эвакуация всех семей, к которой как раз и надо будет подготовиться за следующую неделю. Всех за один раз — это вряд ли, но часть уедет точно, а ещё через неделю — остальные, поскольку к концу месяца в их фактории не должно остаться небоеспособного населения, а должна быть полная готовность принять ещё когорту солдат на случай, если в суматохе временного безвластия кто-нибудь на зуб факторию попробовать вздумает. Была ведь такая попытка в прошлом столетии, ещё при Марии? Не исключено и теперь, поскольку Нерону недолго уже у власти оставаться. Всё, доигрался артист на троне.
— Песок ведь быстро не привезут? — прикинула Фиона, — А тогда Нерон и Игры свои рискует не успеть провести, и значит, отменяется поставка стразов?
— Нет, это не отменяется. Игры состоятся в любом случае, при Нероне или при его преемнике, без разницы. Тут из-за нехватки зерна в Риме бедлам творится, а если ещё и Игры обещанные отменить, представляешь, что разъярённые гегемоны тогда учинят? — они рассмеялись, — Стразы нам заказало это правительство, и если наша Компания успеет доставить их быстро, оно же нам их и оплатит, и какое нам тогда дело, это правительство ими воспользуется или уже следующее? Сроки, конечно, от этого зависят, неделя туда или неделя сюда, но отменить — чернь тогда камня на камне в городе не оставит. Так что смех смехом, но городской префект прав. Когда в Риме бунт из-за дороговизны хлеба, первым делом нужно всё для Игр, а потом уж зерно. Тем более, что оно же ещё и под вопросом. С Сицилии и Сарлинии его, конечно, привезут, а вот карфагенское наверняка задержится, но если гегемоны будут видеть реальную подготовку Игр, они вытерпят всё, лишь бы только не сорвать их проведение.
— То есть, римских иудеев не спасёт ничто? Не очень-то мне их жаль, как ты и сам наверняка догадываешься, но так с людьми обращаться всё-таки не годится.
Причины не любить этот народ у Фионы были веские. Во-первых, именно из-за очередного восстания в Иудее кратковременно, но резко выросли налоги на Крите и набор во вспомогательные войска, что и привело к волнениям, вышедшим боком и для её семьи, и для многих хороших знакомых. А во-вторых, именно иудейский откупщик выколачивал из окрестностей Феста тот чрезмерный налог с немалой выгодой для себя и наместника
— Папа, я те Игры не видел и эти теперь не увижу? — заныл Литеннон.
— Натуральные никто из вас не видел, поскольку это не для детей. Фильм — да, дети постарше видели, и ты тоже посмотришь, когда подрастёшь, но ту же самую версию для несовершеннолетних, которую показывали и им. Полную — только в Корпусе, там она в учебную программу юнкеров включена, чтобы знали, каковы эти римские цивилизаторы во всей полноте их цивилизации. А эти предстоящие Игры — не знаю, какая будет в городе обстановка, и удастся ли снять фильи по ним, но постараемся. Если сумеем, ты увидишь и его, когда будет можно по возрасту, а если не сумеем, то не увидят и другие.
— Папа, ну ведь про гладиаторские же бои вы нам все фильмы показываете.
— Литеннон, настоящий бой — это именно бой. Там сражаются или два искусных бойца, или группа против группы, но все вооружены, все обучены обращаться с оружием, все рискуют погибнуть, но имеют и такие же примерно шансы выйти победителями. Это жестокое и кровавое, но честное состязание. А поскольку бойцы — искуснейшие, многие их боевые приёмы интересны ещё и по технике исполнения, и они в фильме повторяются с других ракурсов и в замедленном темпе, чтобы были видны и понятны подробности. То же самое в боях вооружённых и обученных бестиариев-венаторов с дикими зверями. Это тоже настоящий честный бой, и в нём есть шансы погибнуть, но есть шансы и победить как у человека, так и у зверя. И тоже интересные подробности технического исполнения боевых приёмов, которые интересно увидеть с различных ракурсов в замедленном темпе. Поэтому такие фильмы мы вам показываем полные, несмотря на их жестокость. Кроваво, но познавательно, показана храбрость и искусность, достойные уважения. А те Игры, на которых Нерон расправлялся с обвинёнными в поджоге Рима сектантами — это же совсем другое. Там — убийства ради самих убийств. Вооружённые гладиаторы и хищные звери убивают безоружных и неумелых мирных людей, в том числе женщин с детьми, которые не могут ни защититься, ни даже убежать, и у них нет ни единого шанса спастись. Так это даже в неполной детской версии, а в полной там ещё и непристойностей хватает, которые уж точно не для детских глаз и ушей. Знать об этом — надо, а для этого надо видеть, ради чего эти фильмы и снимаются, но — всему своё время.
— И вдобавок, эти сектанты ведь не были виноваты в том, что на них свалили, — добавила Фиона, — Их учение вздорно, образ жизни малопривлекателен, неприятие образа жизни греко-римского мира и его богов и их бездоказательное отрицание раздражает, как и их крикуны, призывающие каяться в каких-то надуманных ими прегрешениях перед их богом и ждать второго пришествия их обожествлённого ими пророка, преступны попытки втягивания в секту несовершеннолетних, омерзительны призывы небесных кар на Рим, но поджечь его самим — это абсолютно не в духе их учения и веры. Другое дело, что римские гегемоны малограмотны и не вникают во все эти тонкости, так что их нетрудно убедить в виновности тех, кто им неприятен.
— Да даже и не в этом дело, — заметил Айнат, — Самих сектантов и не набралось достаточно для массового зрелища, так что там немало выгнали вместе с ними настоящих преступников. Но будь они даже виновны все — расстреляй их тогда, перевешай высоко и коротко, распни на крестах, утопи в море, поруби кавалерией или затопчи слонами, если им нужна тренировка на настоящих живых людях. Наш мир таков, что в нём нужно уметь быть и жестоким, но жестокость по делу или для потакания обезьяньим инстинктам этих толп никчемных бездельников — есть же разница?
— Так папа, а что тогда сами римляне находят в таких зрелищах?
— А это смотря какие римляне. Их предки служили в армии и учились военному делу, многие воевали, и все понимали в этом деле толк, как понимают и у нас, поскольку и у нас служат все, кто полноценен, а кто болен для службы, тот болен и для всей полноты гражданских прав. Пока римляне оставались такими, у них ценились настоящие бои, а не это безобразие. Но теперь-то кто у них служит, когда армия — профессиональная? Только солдаты-профессионалы и делающие военную карьеру аристократы, ну так они и ценят настоящие бои настоящих гладиаторов, где показывается боевое мастерство, а не тупая резня. А простой римский обыватель, который ничего в военном деле не понимает, ценит именно резню. Он и гладиаторские-то бои ценит именно за тупые кровавые убийства, и из-за этого деградирует гладиаторское искусство. Устроители зрелищ стремятся угодить черни, и ланисте нет смысла обучать хорошего бойца, если того всё равно скоро должны убить, и ценится именно это, а не его мастерство. Поэтому на арене всё меньше хороших бойцов и всё больше осуждённых преступников, от которых никто и не ждёт какого-то там особенного боевого мастерства. Чем кровавее и экзотичнее его убьют, тем зрителям интереснее. И чем больше в зрелище именно этого, тем больше оно им нравится. У них их повседневная жизнь такова, что им приятно видеть, когда кому-то намного хуже, чем им самим. На фоне страданий жертв, убиваемых для их развлечения, эти ущербные обезьяны ощущают свою избранность и значимость.
— Да и аристократы-то эти нынешние далеко ли ушли от гегемонов? — хмыкнула Фиона, — И наверное, по той же самой причине? Вот они там мучаются, а завтра и я на их месте оказаться могу, но сегодня, хвала богам, я ещё жив и сижу на зрительской трибуне.
— И это тоже, конечно. Откуда взяться уверенности в завтрашнем дне, когда в любой день и по любому поводу кого угодно могут обвинить в умалении величия, если цезарю на этот раз понадобились именно его деньги и земли? Только и остаётся им тогда радоваться, что сегодня — ещё не их очередь, но сколько дней ещё отпущено, никто ведь не знает, и каждый новый день они стремятся прожить, как последний. Естественно, в их понимании того, как именно его следует прожить, чтобы он был прожит не зря.
