Вернувшиеся посыльные доложили обоим о переданных распоряжениях, и оба старших префекта римских друзей и союзников, договорившись встретиться у лагерных ворот разошлись к своим людям. Тартессийский контингент в составе двух кавалерийских ал, трёх когорт тяжёлой линейной пехоты, когорты лёгкой, батареи пулевых полиболов и малых онагров на колесницах и турмы юнкеров размещался в собственном малом лагере возле одного из фортов, соседствующих с лагерем самого Эмилиана. Командиры отрядов, намеченных к участию в операции, доложили о том, что люди накормлены и готовятся к выступлению в течение получаса.
— Как настроение у твоих, Вириат? — спросил Турмс префекта лузитанской алы, крепкого и лихого бородача средних лет.
— Получше, чем было ниже по течению этой речки, досточтимый, — ответил тот, намекая на действия в северной части Лузитании, где его бойцам пришлось повоевать с какими-никакими, а всё-таки соплеменниками, — Но конечно, не так хорошо, как это было тринадцать лет назад южнее, — лузитан намекал на Нумидийскую кампанию и Карфаген, о которых им обоим было что вспомнить.
— Надеюсь, все помнят, что теперь люди с юга — наши друзья? — в Нумидийской войне турдетаны и их федераты как союзники Рима воевали против нумидийского царя Миципсы, которому Югурта приходился племянником, и кое-какие кровные счёты между ветеранами с обеих сторон при случае вполне могли и припомниться.
— Я объяснил всем, что на войне — как на войне, и все всё понимают правильно. Вот здесь — немного другое, но если что, сражаться будут все.
— Надеюсь, что не придётся, хотя обещать, сам понимаешь, не могу.
— Понятное дело...
Наскоро пообедав со сменившимися из караула бойцами, Турмс выстроил на плацу их небольшого лагеря готовую к выступлению кавалерию при трёх колесницах с малыми онаграми, которые он решил прихватить уже под самый обед, проверил степень готовности отрядов и, не найдя серьёзных упущений, вывел их наружу. По натоптанной тропе из тех, что заменяли здесь нормальные дороги, к ним уже пылила и нумидийская колонна во главе с самим Югуртой и при четырёх слонах. Вириат по знаку начальника отвёл немного поодаль свою лузитанскую алу, лошади которой занервничали, едва учуяв хоботных. Подъехавшие нумидийцы встали рядом с турдетанской полуалой, и старший префект после краткого смотра объяснил маленькому войску задачу:
— Мы с вами идём к Лутии, чтобы воспрепятствовать нарушению этим городом мирного договора с Римом и пресечь присоединение отряда тамошней молодёжи в числе нескольких сотен к воюющей против римлян и нас Нуманции. Нам приказано добиться от горожан изгнания изменников за пределы всей страны кельтиберов или уничтожить их в случае их вооружённого сопротивления. Для этого мы должны блокировать выходы из Лутии и вступить в переговоры с её старейшинами и знатным нумантинцем Ректугеном Каравнием, который возглавляет лутийских изменников. Сопротивление со стороны всего города представляется маловероятным, поскольку сами же его старейшины и уведомили римлян о прибытии Каравния и об измене их молодёжи. Но сами изменники могут и не пожелать сдаться добровольно, и в этом случае мы не можем рассчитывать на помощь горожан — только на их нейтралитет. Поэтому мы и выдвигаемся силами, превосходящими силы изменников, но идём раздельно, чтобы не спугнуть их раньше срока. Первыми со мной идут лузитаны Вириата и юнкера, а тяжёлая конница и онагры идут следом, но на удалении от нас, с нумидийцами царевича Югурты и не показываются вместе с ним на глаза горожанам до начала наших переговоров. Нападение на нас на марше маловероятно, но мы будем начеку. Мы подступаем к Лутии и блокируем все её ворота, после чего я с посланцем города отправляюсь на переговоры. Командование передовым отрядом в моё отсутствие переходит к Вириату. После того, как мы с посланцем Лутии скрываемся за городскими воротами, Вириат подаёт сигнал рогом, и по нему к городу подступает из-за холмов царевич Югурта со всеми остальными нашими силами. До моего возвращения с переговоров все подчиняются ему, и к нему же переходит командование всей операцией в случае моей гибели или моего пленения на переговорах. Ну, это-то вряд ли, конечно, но будем готовы ко всему. Всем всё понятно?
— Хайль Миликон! — гаркнули турдетаны и лузитаны.
— Слава Миципсе! — рявкнули следом по знаку Югурты нумидийцы, когда один из тартессийских юнкеров закончил перевод с турдетанского на мавританский, близкий к нумидийскому и хорошо им понятный.
Шли, конечно, хоть нападения и не ожидалось, со всеми положенными мерами предосторожности — и чтоб солдат не расхолаживать, и чтоб юнкеров в учебных целях как следует потренировать. Старший префект то и дело посылал то одного из них, то другого либо с разведкой пообщаться, либо фланговые и тыловое охранение проверить, и за время перехода к Лутии, хоть и шли к ней крупной рысью, такими посыльными-проверяющими успела побывать вся учебная турма. Такой же рысью выехали и к самому городу, а уже ко вторым его воротам, половина лузитанской алы под командованием помощника Вириата вынеслась вообще галопом. Понятно было и по скакавшим к городу впереди разведчикам лутийцев, что не успеть уже Ректугену Каравнию вывести из него свой отряд мятежников, но установленный порядок есть установленный порядок, а по нему лучше уж переоценить противника, чем недооценить его.
По Лутии сразу видно, что городок небольшой — и размерами не впечатляет, и укрепления — одно название. Ворота, впрочем, уже в нумантинском стиле, и от них стена того же типа — справа на длину броска дротика, слева на половину, и там ещё копошились, достраивая деревянный парапет, но дальше оставался обыкновенный частокол, о котором и доносила разведка. Брешь в нём проделать — тем трём малым онаграм, что на подходе, работы где-то на полчаса, а уж слону его повалить — просто нажать хорошенько лбом или плечом. Но ни колесниц с онаграми, ни слонов наблюдатели противника не видели, они едва легкоконный авангард заметив, сразу в город помчались, так что подход Югурты с тяжёлым вооружением окажется для Каравния весьма неприятным сюрпризом...
На парапете стены над самыми воротами засуетились, внутри города, судя по донёсшемуся оттуда шуму, тоже занервничали, и нетрудно было догадаться, как неохотно горожане открывают ворота. Будь Турмс один — его, вполне возможно, и не впустили бы, мотивируя какой-нибудь формальной отговоркой типа "посторонних пускать не велено, а никаких послов от римлян мы не ждём, да и непохож ты на римского посла", но своего же собственного городского старейшину они не впустить, конечно, не могли.
Внутри — ну, если кто видел внутри хотя бы один из кельтиберских городов, то он вполне может считать, что видел их все. Посолиднее, чем у лузитан с их глинобитными в основном мазанками, много каменных домов добротной кладки, да и глинобитные тоже куда серьёзнее — под стать суровому климату здешнего плоскогорья, не прощающему тех, кто ленится при строительстве собственного жилья. Там, где уже выстроена или хотя бы доведена до достаточной высоты каменная стена, дома лепятся прямо к ней, и два как раз достраивались, выгадывая таким манером дополнительную комнатушку. Кое-где даже и улицы между дворами вымощены камнем, чего у лузитан с веттонами уж точно нигде не увидишь, но во всём остальном как у них, так и у кельтиберов город — это просто большая укреплённая деревня. Точно так же отгорожены дворики возле одноэтажных домов, так же многие работы делаются не в доме, а во дворе, так же бегают повсюду собаки и куры и так же привязана к плетням скотина, и когда идёшь по такой "городской" улице пешком — смотри в оба под ноги, дабы не вступить в свежий навоз. Частокол, впрочем, оставшийся вокруг большей части Лутии, оказался всё-же посерьёзнее, чем виделся снаружи. Не один только ряд просто вкопанных в землю кольев, а ещё и забор за ним, и пространство между ними наверняка заполнено землёй, а то и глиной со щебнем. Какая-никакая, но уже стена, и тем слабеньким онаграм, что следуют с Югуртой, ни за полчаса, ни за час она уже не по зубам, тут как бы полдня им провозиться не пришлось.
Хотя, с другой стороны, есть тут кое в чём и просчёт. Дед Максим рассказывал, как они после взятия Толетума на обратном пути одну огороженную простым частоколом веттонскую деревню штурмовали, так в ней веттоны прямо сквозь щели в том частоколе из луков отстреливались, и не окажись в тот раз у турдетанского войска трёх подаренных римлянами баллист, немало людей могли бы при штурме потерять. Здесь же сквозь такую стену ни из лука стрелу не пустишь, ни дротик не метнёшь, ни пикой не пырнёшь, и если подавить стрельбу защитников парапета плотным обстрелом своих лучников, которых с ним целая ала, так слоны Югурты вплотную к ней подойдут и всё равно эту конструкцию проломят, хоть и не прямо сходу. У любого хоть мало-мальски долговременного римского лагеря есть и глубокий ров, и высокий вал, и лишь поверху его у них простой частокол, до которого ещё добраться надо под обстрелом сверху, и всё равно под той же Нолой слоны Ганнибала и добирались, и взбирались, и проламывали, а тут ни рва, ни вала, а сама стена вровень с теми слонами, если не пониже их. Ну, башенки разве только, но и их подавить можно, да и мало их — поленились кельтиберы побольше их понаставить...
Старейшина-посланец провёл Турмса в центр города к большому и круглому в плане, как и у лузитан, зданию городского Совета, у которого они спешились и передали поводья слугам, после чего старейшина попросил старшего префекта подождать, пока он созовёт Совет. Долго, к счастью, ждать не пришлось — отцы города прекрасно понимали, что решается его судьба. Ещё бы! На полпути сюда он слыхал рёв турьего рога, которым Вириат, как и было условлено, подал сигнал Югурте, и нетрудно было представить, как они сейчас всполошатся, когда их наблюдатели со стен разглядят и серьёзное снаряжение турдетанской тяжёлой конницы, и нумидийцев, и осадные машины, а главное — слонов, которых подавляющее большинство из них увидит впервые в жизни.
Они, конечно, всполошились. Видимо, к моменту, когда он въезжал в ворота Лутии, его подкрепление уже достигло скрывающих до поры от лишних глаз холмов, и пока Совет собирался, показалось перед городом в полном составе, поскольку прибывшие главы родов уже обо всём знали. Самого его пригласили в здание хоть и учтиво, но явно без особого дружелюбия — все понимали, что мало приятного будет в предстоящих сейчас переговорах. Войдя в двери, Турмс отметил, что внутри здание ещё больше напоминает такие же у лузитан — каменные стены оштукатурены глинистым раствором так, что он полностью скрывает кладку. Схожие языки, схожие обычаи...
— Мы слушаем тебя, посланец Сципиона, — сказал их главный старейшина на латыни, ещё худшей, чем у их собственного парламёнтёра к проконсулу — наверняка как раз своего лучшего её знатока и послали, а большинству из этих, скорее всего, собираются переводить, и неизвестно ещё, до какой степени переврут при этом смысл. Ну и куда это годится? Турмс заговорил с ними по-лузитански, но даже на этом близком и понятном для кельтиберов языке не так-то легко оказалось растолковать собравшимся смысл римских законов о добровольном изгнании как о замене смертного приговора. К счастью, и здесь кое-кто всё-же был наслышан о событиях почти сорокалетней давности, когда по жалобам испанцев на поборы и вымогательства римских наместников трое из них предстали перед судом сената, и двое — Марк Матиен и Публий Фурий Фил, не надеясь оправдаться, сами удалились в добровольное изгнание, от гнева богов их, кстати, так и не спасшее. Здесь, конечно, не знали всех подробностей дела и тонкостей римской жизни, отчего и возмущались "пустяковостью" понесённого бывшими преторами наказания. Боги — это ведь боги, а не римский суд. Немало времени пришлось потратить, объясняя им все эти тонкости и ту аналогию, по которой Сципион Эмилиан согласился применить тот же принцип и к их собственной не в меру горячей молодёжи. Никого, конечно, не радовал и этот вариант, но здесь собрались люди, понимавшие, что такое политика, все понимали и то, какой опасный для римлян пример могли подать для соседей их молодые бузотёры, если его не пресечь жёстко и наглядно, и никто не ждал, что город отделается совсем уж легко. Конечно, сами они, будь их воля, предпочли бы штраф любой посильной для Лутии величины, но воля была не их, а римского проконсула.
Эти парни, судьба которых сейчас решалась, не были для отцов города чужими. Кто-то — сын соседа, кто-то — близкого друга, кто-то — родственник по линии жены, кто-то — собственный родственник, а кое у кого — и родной сын или внук. Но все понимали, что отказ исполнить требования Рима — это неминуемая война с Римом, которой нельзя было допустить. Нуманция — вон она, недалеко. В прошлом году ещё можно было надеяться, что и на этот раз обойдётся, что оконфузятся римляне и теперь, как и бывало уже не раз, но после удачной для сципионова войска осадной зимы не приходилось уже сомневаться в весьма незавидной судьбе этого сильнейшего города ареваков. А что по сравнению с ним маленькая и слабая Лутия? Рим пока-что, хвала богам, не требует ни срытия укреплений, ни сдачи оружия, но ясно уже по Нуманции, что он неминуемо потребует этого и от их города в случае нарушения мира. Если бы не эти требования римского сената — давно бы уже закончилась и Нумантинская война, самое позднее — ещё тем помпеевым миром, ведь согласны были нумантинцы и на предоставление римлянам вспомогательных войск, и на уплату посильной дани, но лишиться городских укреплений, превратившись тем самым из города в деревню, а главное — отдать и оружие, утратив тем самым и личное достоинство воинов? Какой кельтибер перенесёт подобное унижение и позор?
— Мы услышали и поняли тебя, посланец Сципиона, — сказал Турмсу главный из городских старейшин, когда они посовещались между собой, а он — честно ответил на все возникшие у них вопросы, — Тебе не нужно объяснять, как тяжелы и горьки для нас эти требования Сципиона, но мы принимаем их во избежание худших бед для нашего города. Готов ли ты принять нашу клятву в том, что Лутия останется верна миру с Римом, а эти четыреста молодых людей уже завтра навсегда покинут Лутию, без промедления удалятся из страны кельтиберов и никогда больше не вернутся в неё?
— Этого недостаточноо, почтенные старейшины Лутии. Я верю вам и уважаю вас, по достоинству ценю жертву, на которую вы идёте, но я знаю и обычаи кельтиберов. Поклясться в этом должны не только вы, но и все ваши сограждане, а главное — и все те, кто удаляется в изгнание. И не кто-то один за ВСЕХ вместе, а КАЖДЫЙ из них за себя лично. Только такой клятве можно верить безоговорочно и только на неё согласен Публий Корнелий Сципион Эмилиан. У ворот вашего города среди моих людей есть нумидийский царевич Югурта, который тоже присутствовал на нашем совещании у проконсула и может подтвердить вам, как нелегко мне было уговорить его даже на это. Поэтому сейчас я не стану принимать от вас никаких клятв, а удалюсь к моим людям, которые, наверное, уже начинают беспокоиться. А завтра я жду названной вами клятвы от вас самих, от ваших сограждан и от всех, кто покидает ваш город и вашу страну.
