— Да представляю, конечно. И бомбить тогда хорошенько для вразумления уже императорскую столицу придётся, а это и лететь дальше, и бомб нести больше, и налётов понадобится много, пока приказ об отмене вторжения вояки не получат и выполнять его не начнут. Всё это понятно и наверху обсуждается.
— Так ещё же и с ответкой сложнее. Этого западного соседа мы, когда получили подкрепление, всего почти прочесали, китайцам дали просраться, а вьетов всех, кто уйти с нами в Миньюэ захотел, собрали и увели. Вместе со спаленной дотла столицей хороший урок на будущее преподали тамошнему вану или как его там дразнить положено. А если всю империю хорошим манерам учить придётся? Её ведь всю хрен прочешешь и десятью легионами, которых у нас там ещё и нет.
— И это всё тоже понятно. Думаю, что убедят там сомневающихся в том, что два десятка маленьких и самостийных Китаев для наших интересов предпочтительнее одного большого и всего из себя великодержавного. Дайте боги, во всяком случае, поскольку, раз уж ты говоришь, что вы там упарились, то представляю.
— Да, всем легионом. Китайцы же с перевалов сбить вьетов успели, так что нам их обратно выбивать пришлось, и тогда я не столько настрелялся, сколько набегался, а вот потом, когда от второй их попытки перевалы обороняли — вот тогда настрелялся. Спасибо хоть, отбор у нас жёсткий, и слабонервные к нам не попадают, потому как абсолютно не для таких переделки. Это же китайцы! Начальством своим зашуганы так, что его боятся больше, чем любого противника и смерти. Ты их косишь из станкача, первую волну всю кладёшь, вторая из-за трупов бегом атаковать уже не может, но шагает, как эти игрушки болванчики ихние — может, анашой обкуренные для храбрости, а может, и опиумом. Всё похрен! Очередная волна уже не переступает через трупы, а перелазит, а у тебя уже вода в радиаторе кипит, и пока твой расчёт её сливает и заливает холодную, из ручников атаку отбивают. Так пока укладываешь их штабелями, некогда за людей их считать, укладывать надо, но потом, когда уложишь столько, что атаковать уже невозможно, но ведь позицию же не оставишь — вот тогда и охреневаешь от дела своих рук. Ну, в смысле, на следующий уже день, когда отоспишься после этих трудов.
— А потом же ещё и наступать, говоришь?
— Млять, это уже особая песня! Там и так-то хрен пройдёшь даже налегке, а уже ведь и вонизм. Потом-то, конечно, что падальщики со стервятниками не слопали, то само сгнило, а голые костяки — уже другое дело, но это потом, а как там вьеты трофеи собирали с тех наваленных нами китайских трупов, для меня так и осталось загадкой. Нам-то ждать некогда, у нас приказ выдвигаться, так по отрогам тяжёлое вооружение тащить и так секс ещё тот, а вонизм снизу и дотуда, млять, прошибает! Дальше-то, когда обошли побоище по широкой дуге и снова на тропу спустились, полегче стало. И кто на других перевалах был, то же самое потом рассказывали, так что не одни только мы там покуролесили.
— Так погоди, это же в следующий раз и китайцы не попрут на перевалы в лоб, а по отрогам их обойти попытаются?
— Ясный хрен! Когда меня там сменили, и я на Тайване получал назначение уже сюда, краем уха слыхал о сооружению по всему периметру Миньюэ полноценного лимеса вроде того, который у нас в метрополии. То бишь перекрыть хотят и перевалы, и обходы по отрогам. Как раз тех вьетов, которых оттуда увели, и задействовали на строительстве.
— Будет теперь, значит, и Великая Вьетская стена?
— Ну, не стена, если с той китайской сравнивать, но — да, в шутку наши штабные остряки именно так тот лимес и обозвали. И начали формировать Второй Тайванский для постоянной дислокации в Миньюэ, поскольку царёк настоятельно просил не оставлять его после нашего ответного визита к китайцам один на один с ними, — оба снова рассмеялись.
— Ну да, и Тайвань ведь тоже не хочется оголять при таких соседях, у которых тоже есть какой-никакой флот. Понятно, что голимые джонки, ну так их же зато до хрена, и если одновременно широким веером десант повезут, то все хрен перехватишь. Могут же в принципе все три соседа Миньюэ союз заключить, договорившись меж собой о разделе и его земель, и Тайваня?
— В принципе — могут. Поэтому и постарались проучить западного так, чтобы от одной мысли о новой войне с вьетами и нашими у него очко лом перекусывало. А без него южному и северному соседям договориться труднее, так что и вероятность ниже. Единого же фронта тогда не получается.
— А если вздумают именно с Тайваня начать, оставив Миньюэ на потом?
— Вот как раз, чтобы и думать забыли, и понадобился второй легион. А то пока один растянут и на остров, и на материковый лимес, в самом деле жидковатая получается оборона, да и ротация же подразделений нужна. А пока второй легион ещё не развёрнут в полный состав, и нашим бойцам тренировки активизировали, и туземным, и всем нашим гражданским. Мы с моей как раз с тех пор в шутку и пикируемся, кто из нас больше сжёг патронов, и если винтовочные за скобки вынести, а сравнивать только по револьверным, то чаще она меня переплёвывает, чем я её. Был момент, когда Второй Тайванский только на бумаге ещё существовал, а попытки массового китайского десанта опасались всерьёз, и тогда весь наш мирняк, кто физически в состоянии, к регулярным тренировкам припахали.
— Она у тебя левша или это байка? В Корпусе, вроде бы, левшой не была?
— Самое интересное, что ни хрена она не левша, как и я сам. Но из револьвера с левой руки шмаляет лучше меня. Ну, из своего, конечно, и не самовзводом, но один хрен. Вот хрен знает, как это у неё выходит, но когда мы с ней это заметили, повадилась таким манером меня подгрёбывать. Удержаться от этого не может, да и как тут скроешь, когда стрельбище для всех одно, но чтобы не срамить меня перед солдатами — косит под левшу. Ждём теперь, когда дети подрастут до способности выжать спуск и выдержать отдачу — в кого из нас по этой части пошли, интересно же. А твоя больше по длинностволу?
— Так после Остии же. Вместо револьвера в фактории можно было хотя бы уж с пневматической пистолью душу отвести, а как ты там из пулемёта или хотя бы автомата пошмаляешь, когда и городские кварталы наших заклятых друзей и союзников буквально через улицу? Я-то теперь в рейды напрашиваюсь, ну так мне это по службе положено, а ей где ещё построчить кроме стрельбища? Ну и дети, само собой, туда же.
— В общем, всей семьёй навёрстываете упущенное?
— Ага, вроде того. Хоть и суррогат, конечно, по сравнению с заварухами в Азии, но хрен ли делать, когда и в Индии затишье, и в Китае вы мне ни хрена не оставили? Хоть на этих грёбаных андских пукина только и можно сейчас оторваться, больше не на ком. И спасибо им за их имперские амбиции, которые не позволяют им сидеть на месте спокойно и обеспечивают нас хоть какой-то военной тренировкой.
— Ты, кстати, пролетал уже над ихним Тиуанако?
— Да, расчищают и ремонтируют активно. Похоже, что до того камешка и всех его последствий город был едва ли меньше мексиканского Теотиуакана. И такая же хрень, как и там — расчищают старые руины и ремонтируют в меру своего дикарского понимания и реальных возможностей. Особенно забавно наблюдать эту кладку из небольших камней между и поверх гигантских блоков тех допотопных цивилизаторов. Но то, что осталось от них, естественно, впечатляет, и понятно, что для дикарей священное место, которое так и просится заделаться столицей для новой андской империи.
— А над Ольянтайтамбо пролететь не довелось?
— Там — нет, но фотки видел. Млять, представляю, какой кавардак учинила эта волна! И судя по выброшенным блокам, явно ведь на обратном ходу, а туда она проникла где-то в другом месте. Тоже, млять, наглядное свидетельство божественных предков для дикарей и нехилый обоснуй для их имперских амбиций. Ведь в строительстве мегалитов им до той цивилизации как раком до Луны, а величия сравнимого хочется, ну так и что им остаётся окромя великодержавия? Не самим возвыситься, так окружающих ниже плинтуса нагнуть. Бетонные-то технологии не знали, да ещё и забыли, а из натуральных скал такие блоки тесать, да друг на дружку громоздить — сами прекрасно понимают, что пупы только себе зря надорвут. А соседей таких же прессануть — хотя бы уж за это уважать будут.
— Ну, там сейчас не пукина, там аймара, другой народ и другое великодержавие головного мозга, но следы-то — одной и той же працивилизации, так что и амбиции будят во всех одинаковые. Только силёнки пока-что не по амбициям ни у тех, ни у других, но из кожи вон готовы вылезти, чтобы соответствовать. И не доходит ведь до дурачья, что так и надрываются только на хрен, имперцев из себя корча. Так ладно бы сами надрывались, а то ведь ещё и народы свои надорвут ради этого обезьяньего величия.
— Судьба у них такая, раз не хватает мозгов идиологам своим сбрендившим по шее накостылять, — и оба рассмеялись.
Здесь, на побережье, до прихода турдетан не было и такой недоцивилизации, а была сугубая первобытность. Да и где её здесь развивать, когда прибрежная низменность с её увлажнённым морскими бризами климатом существует только отдельными кусками между обрывающимися круто в океан горными склонами? В долинах речушек или ручьёв селятся туземцы, кормящиеся рыбной ловлей и береговым собирательством, поскольку и охотиться-то на берегу практически не на кого. Пингвинов предки ещё местную колонию повыбили, а в соседних долинах — это на лодках туда плыть надо, да и не во всякий сезон они там есть. На плоскогорье — к счастью, не слишком высоком — в пределах километров десяти или пятнадцати тоже ещё не пустыня, поскольку туда ещё задувает морской бриз, и этого хватает для травянистой растительности, на которой пасутся дикие ламы. На них ходят охотиться, загоняя цепью баб и подростков с факелами и собаками прямо к засаде мужиков с луками и дротиками.
Охотиться и собирать съедобную растительность на прибрежном плоскогорье можно, но жить — нельзя. Это растениям достаточно воды из воздуха, а ламам из растений, людям же нужна нормальная вода из речек и ручьев, которые протекают в глубоких узких каньонах, где есть вода, но нет места для поселения. Поэтому селятся в долинах речушек у самого берега, где есть и вода, и место, а на плоскогорье ходят только на промысел. Так жили многие поколения их предков, так же живут и их потомки. Не мрут с голоду, но и не роскошествуют, и взять с них особо нечего. Поэтому только и свободны. Севернее их, где слабеет холодное Перуанское течение, и прибрежный климат становится теплее и намного влажнее, жизнь богаче, но там и население многочисленнее, и общество верхушку имеет, которая наслаждаться жизнью не даст, и риск подвергнуться нашествию с гор велик. Там высоко и холодно, живут беднее, но ещё организованнее, а пограбить, подчинить себе и обложить данью богатые прибрежные долины считают справедливым. Раз не бывает так, чтобы всем было одинаково хорошо, значит справедливо — когда всем одинаково плохо. И сюда пришли бы, если бы было за чем, но что возьмёшь с охотников и собирателей?
Так и было до относительно недавнего времени. Прибывшие морем турдетаны, запрудив один такой ручей, получили озеро на плоскогорье, возле которого и разместили своё поселение. Водохранилище обеспечило его водой, каскад малых ГЭС на водопадах — электричеством, а хорошо увлажнённая окружающая местность — плодородной землёй. Не без досады наблюдали изменения в проданных белым пришельцам окрестностях каньона туземцы, получившие за этот кусок полупустыни нужные и полезные железяки, щедрые за то, что было, но смехотворно скупые за то, что стало. Но досада улеглась, когда оказалось, что белые не возражают против посещеений берегов озера и даже поселения вблизи его и самих бывших хозяев этой территории, если те согласны соблюдать пусть и странные, но нетрудные правила. Например, не отправлять естественные надобности в озеро, а делать это на специально отведённой площадке в отдалении от него. Запашок там, конечно, из-за этого был всегда, чего не бывает, когда оправляешься где-нибудь под кустиком, да и мухи эти надоедливые удовольствия не добавляют, зато теперь и воды достаточно, и охотиться на лам далеко уходить не нужно. Если они и способны обойтись влагой растений, это ещё вовсе не значит, что они откажутся от водопоя. Где больше воды, там больше и дичи.
Появилась и возможность заработать дополнительные железяки и другие очень нужные и полезные в туземном хозяйстве вещи. Ведь турдетаны прибыли сюда не оттого, что им больше поселиться было негде. Для них собака порылась в селитре. Ещё дальше на восток и до самого высокогорья Анд, куда уже не задувают бризы, климат намного суше и пустыннее. Там полно солончаков, среди которых есть и селитряные. Не самые крупные в стране, основные расположены значительно южнее, но для начала — достаточно. Дальше на юг уже Атакама начинается, самая сухая пустыня в мире, где даже в редких речушках и ручьях вода солоноватая, поскольку протекает через многочисленные солончаки. Селитры там больше, но и добывать её намного труднее. А здесь — показал местным добытый ранее у их южных собратьев образец, они провели разведчиков в ближайшее место, где такой же селитры много, место нанесли на карту, наметили кратчайший от озера и ручья маршрут, а для грузоперевозок у турдетан хоть и нет домашних лам, зато есть крупные ишаки, тоже выносливые и погрузоподъёмнее тех лам. На них везётся к месторождению запас пищи и питьевой воды, на них же везётся с него и добытая селитра. Но копать и собирать селитру, а затем грузить её во вьюки приходится людям, и в этом турдетаны от туземной помощи не отказываются. Да, работа не из лёгких, но и не до упаду, а тех, кто работает на совесть, не отлынивая, и вознаграждают по туземным меркам щедро.
А заодно и учат многим полезным навыкам. Племя чинчорро и раньше хорошо знало, что там, где собрана вся съедобная растительность, новая может не вырастать очень долго. Даже правило было никогда не собирать её всю, а всегда оставлять какую-то часть не тронутой. Но турдетаны посоветовали аккуратно выкапывать молодые растения вдали от поселения и сажать поблизости от него, да ещё и большими скоплениями, с которых и урожай собирать намного удобнее, и огородить нетрудно от той живности, которая иначе не упустила бы случая слопать эти насаждения. Предки чинчорро никогда так не делали, но преимущества этого новшества оказались настолько очевидными, что оно прижилось. Ещё не земледелие, но уже такой шаг к нему, после которого понять, зачем белые рыхлят землю и заботятся о посаженной в неё какой-то другой растительности, которой не было раньше, туземцам было уже нетрудно.
Сходу настоящее земледелие переняли у белых далеко не все, но и не единицы, а заинтересовались и соседние общины. У них, правда, дело пошло намного хуже — очень уж сухая земля. Это вблизи озера уровень грунтовых вод поднялся, а вдали остался таким, каким и был. Зато здесь и дичи стало намного больше, и растительной пищи, в озере рыба завелась, которую в нём и ловить легче, чем в море, а в самом море благодаря железным наконечникам гарпунов стало намного легче добывать пингвинов и тюленей. И водоросль съедобная появилась — японская морская капуста. А в поселении турдетан размножились привезённые ими индюки, часть которых была выпущена в дикую природу, а когда они и одичавшие размножились, появился ещё один источник вкусного мяса. Начать разводить домашних по примеру турдетан туземцы не спешили, обдумывая и обсуждая этот совет на своих междусобойчиках, но совет охотиться на этих новых птиц умеренно, чтобы дать им размножиться ещё, восприняли всерьёз. Привыкли уже, что турдетаны и сами зря ничего не сделают, и им дурного не посоветуют. И вообще, рядом с ними и в дружбе с ними жить намного лучше, чем раньше жилось без них. И от соседей завидючих защитили их своими железными палками со страшными громом и молниями, когда те сунулись было грабить и хорошие промысловые угодья себе отбирать, да так проучили разбойников, что больше ни те не суются, ни другие, а только просят обосноваться и у них, чтобы и у них тоже жизнь стала такой же, как и здесь. Хорошему завидовать разве запретишь?
