— ПДС-48 "Крачка", центурион Гисконов, — донеслось из динамика.
— Остийская фактория, префект Васькин! Передавай наверх — свершилось.
— То, чего мы ждали?
— Оно самое. В первой половине дня на Марсовом поле убиты сам Валентиниан и его постельничий Ираклий. Арестован комит дворцовой гвардии, а сам дворец захвачен сторонниками сенатора Петрония Максима. Вся императорская семья взята под домашний арест. Петроний сорит деньгами и скорее всего, будет новым императором.
— Как и в ТОЙ истории, значит?
— Ну, всех мелочей ТОЙ истории мы ведь и не знаем, но по большому счёту — не вижу особых отличий. Передавай наверх и добавь, что я в штабе и жду указаний.
— Понял! Передаю! Конец связи!
Нет смысла передавать соображения по предстоящей принудительной женитьбе Петрония на вдове императора, а его сына Палладия — на Евдокии. Всё это и известно по ТОЙ истории, и вычислено дополнительно по разведданным. Давно вычислены, конечно, и неизбежные последствия в виде войны Империи с вандалами. А уж ждали этих событий ещё давнее. С самого начала ждали, ещё отцы-основатели, шесть с лишним столетий. Ну и вот, оно наконец свершилось. На фоне предшествующих и ожидающихся событий как-то буднично и рутинно пришёл этот результат многовековых ожиданий и нацеленной на него политики, но это ведь и есть признак хорошей работы его ведомства. Не нужно героизма со стрельбой и беготнёй, если не облажалась разведка. В этот раз — не облажалась.
— Реботон, это серьёзно? — перехватила центуриона Максимова супружница, — Я не понимаю логики, что за подготовка к сборам, и почему без спешки? Это не похоже на учебную тревогу, тогда всех поставили бы резко на уши, но это ведь связано с новостями?
— Погоди-ка, Митурда. Сборы — в эвакуацию?
— Ну да, сказали, что всем семьям через неделю быть готовыми к эвакуации.
— Следовало ожидать. Это же обычная практика. Всегда, когда назревает бардак, эвакуируются семьи и большая часть ценностей. А что назревает в свете этих новостей, ты как бывшая Меритова и потомственная историчка догадаться в состоянии. Кстати, всех об этом оповещать не надо, просто покажи пример спокойствия и дисциплинированности.
— Да я понимаю это, Реботон, — супружница перешла на полушёпот, — А ты?
— А я — как и все, кому выпало служить именно сейчас именно здесь. Служба у нас такая, и чем меньше я буду беспокоиться за тебя и детей, тем ловчее мне будет делать то, что положено, с теми, кто рискнёт сунуться. Хоть с римлянами, хоть... гм... с любыми другими, которых мы не называем вслух. А ваша помощь — развязать нам для этого руки.
— Отставить, Максимов! — сзади успел подойти префект, — Геройствовать он мне тут собрался! Во-первых, эвакуация на то и нацелена, чтобы геройствовать не пришлось. И грабить нечего, и у нас у всех, правильно говоришь, руки развязаны, и какой дурак нам под эти развязанные руки сунется? А во-вторых, ты тоже едешь в эвакуацию. Точнее — на новое место службы. Так что готовь в тот же срок дела к передаче сменщику, а к вечеру я жду от тебя заявку на замену всем дембелям, которым служить не более полугода. Их всех тоже переводят отсюда.
— Почтенный, но я-то почему? Стыдно же будет перед людьми.
— Ты — по приказу. Причём, этот приказ — даже не мой, а сверху. Если честно, я бы придержать тебя предпочёл, кого вместо тебя пришлют, хрен ведь знает, а с тобой мы тут уже хорошо сработались. Но приказ есть приказ, и начальство я тоже понимаю — здесь и другой вместо тебя справится, а ты — нужнее там.
— Там — это где?
— Не в Картахену, если ты размечтался о ней. Там тоже без тебя найдётся кому — не ты один в тех учениях участвовал. Да и не успеваешь ты туда к началу операции. Тебе — в Лакобригу, армейским представителем на вашу семейную мануфактуру. Въезжаешь?
— Приём оборудования и кадров с Атлантиды?
— Молодец, догадливый. Громкой славы тебя там не ждёт, но знаешь, я на твоём месте тоже гордился бы. Первый Картахенский и другие будут делать то, что наши предки ждали и подготавливали веками. Но то, для чего это делается, будешь делать ты. Пришло наконец-то время подтянуть и Тартессию к уровню остальных стран Содружества. Народ метрополии веками прозябал в чёрном теле по сравнению с ними, и теперь вознаградить его за это долготерпение — святейшая из наших обязанностей. И ты — у её истоков. А тут или в Тарраконике мясорубка всё равно маловероятна. Гензерих, я думаю, уже завтра от нашего представителя известие получит, и договорённость не трогать нашу факторию — сама собой разумеется. Тарраконика, полагаю, тоже против нашего марша к Пиренеям ничего иметь не будет. Больше показухи будет, чем реального дела, а вот ты-то там как раз нужным и важным реальным делом будешь занят.
— Что хоть принимать-то там предстоит и развёртывать?
— Официально — не могу знать, а не официально — самое важное и неотложное в текущей обстановке. Патронный завод. Стволы-то ведь, сам понимаешь, многоразовые и ресурс имеют немалый, а патроны — расходник, и их, если что, через океан не навозишься.
— Млять! Даже так?
— А ты думал, одни только тартессийские легаты по кодовому сигналу достанут из сейфов и вскроют красные пакеты? Бери шире! Не красные, конечно, а жёлтые вскроют и на Атлантиде, и на Канарах, и на Горгадах, и в Керне. А уж зелёные — и на Антилии, и в Аппалачии. Дайте боги, чтобы не понадобилось, но если что — не заржавеет и за ними...
481 год нашей эры, Карфаген.
— Стыд и позор! — бушевал Хунерих, — Мы брали Рим! Мы отразили нападение на нас обеих Империй и заставили признать нашу независимость даже надменный Восток! И теперь, после всего этого, мы не можем справиться с какими-то маврусиями, дикарями из пустыни! Что это? Лень, глупость, трусость или предательство?
— Лень и глупость — естественные качества большинства людей, — невозмутимо ответил ему Реботон, — Но трусостью твоих соплеменников никто ещё не попрекал, а уж в предательстве их обвинять я бы на твоём месте поостерёгся, великий. Ты и так уже создал в своём королевстве очень нездоровую обстановку. Римляне боятся проявить инициативу, чтобы не быть обвинёнными в пособничестве Константинополю, а твои вандалы и аланы — в очередном заговоре против твоей власти. Так ты скоро добьёшься того, что и пёрднуть никто не рискнёт без твоего приказа, и как ты тогда собираешься справиться с дикарями, против которых нужны находчивость и решительность в действиях по обстановке?
— Я карал предателей! Римляне с их еретической никейской верой спят и видят, как бы им оказаться под властью восточной Империи, раз уж нельзя возродить западную. А наши вандалы не хотели признать моим наследником моего сына Хильдериха. Я казнил немногих, самых наглых и непримиримых, и этим вразумил остальных. Тем, кто никакой измены не замышляет, бояться нечего. У вас преступников не казнят, что ли? Так у меня на этот счёт другие сведения! Вы в Тарраконике скольких недавно повесили? А скольких перед тем убили при подавлении бунта?
— И при этом ты не говоришь прямо о незаконности захвата нами Тарраконики, чтобы и я не попрекал тебя незаконностью отмены установленного твоим отцом порядка престолонаследия по старшинству в королевском роду? У всех у нас рыльце в пушку, но разве об этом сейчас речь, великий? Мы закрепились на пиренейских перевалах, армия и флот у нас посильнее вестготских, а чьё ещё вторжение может грозить нам? А у тебя, сам говоришь, с берберами справиться не выходит, а ты своих бьёшь вместо дикарей.
— И ты туда же, Реботон! Мало мне Гунтамунда и Тразамунда, которые мне все уши уже этим прожужжали? Маврусии города захватывают и безобразничают в них хуже циркумцеллионов, и как тут справиться с ними без твёрдого внутреннего порядка?
— Так нормальный же порядок для этого нужен, а не этот бардак бардаком. Тебе же опереться не на кого. Сперва ты с никейцами заигрывал, чтобы их поддержку получить для своих нововведений, потом разочаровался в них и начал давить ещё хлеще, чем давил твой отец. Может и за дело, но доверие никейцев ты потерял. Свою же вандальскую знать ты возмутил отменой отцовского порядка престолонаследия. Твой отец начал, выборность королей отменив, но ему это простили за его личный авторитет, а ты, не имея отцовского авторитета, ни старого обычая не вернул, ни отцовского не сохранил. А главное, забрал в казну имущество репрессированных, и теперь говорят, что ты ради этих конфискаций и в измене обвиняешь тех, кого ограбить хочешь, и тебе крыть нечем, поскольку конфисковал ведь их имущество и в самом деле.
— Это кто осмеливается такое говорить?!
— Да, какая разница, великий? Слишком многие, чтобы им можно было заткнуть всем рты. А кто не осмеливается сказать вслух, те шепчут или просто думают, и этого ты уже не пресечёшь никак. Ты рассчитываешь на мелкую служилую знать, на которую твой отец опирался, но он не пугал её репрессиями и конфискациями. А тебя — боятся. Хоть ты и не трогаешь их, а где гарантия? Кончится римские богатеи, которых немного, кончится ваша высшая знать, которой ещё меньше, и за кого ты тогда возьмёшься, чтобы очередной раз пополнить казну? Ты — самовластен, и для тебя законы не писаны, и если ты больших людей ни в грош не ставишь, то чего от тебя ожидать людям маленьким? Теперь и они ни в чём не уверены, а значит, и их доверие ты тоже потерял. Зря ты такой прецедент создал, очень зря. А главное — ради чего? Хильдерих — мал, а ты уже далеко не молод, и что, если с тобой вдруг что-то случится? Отношение к тебе — на него перенесут, и как бы ему потом не пришлось ответить за твой стиль правления. Особенно, если ты намерен и дальше в том же духе его продолжить.
— Проклятие! О неприятных вещах ты заставляешь меня задумываться, но хуже всего то, что ты прав. Как ты сам любишь выражаться? Что тебе правда в глаза не колет? Мне — в принципе тоже. Я не из-за того бушую, что неприятно, а ради порядка. Без страха как его ещё поддерживать? Ты, конечно, говоришь дело, но это надо думать, как поумнее всё это теперь выправить, а вот прямо сейчас мне что со всем этим делать?
— Для начала — тщательнее следи за тем, что ты ешь и пьёшь. Врагов ты нажил себе немало, недоброжелателей — побольше, а ещё больше — просто боящихся очередной вспышки твоей подозрительности. Даже не ради твоего трона могут ведь тебя травануть, а просто, чтобы обезопасить себя. В конце концов, сколько можно бояться? Представь себя на месте любого из них — твоего терпения на сколько ещё хватило бы?
— Ну без ножа ты меня режешь, Реботон! Но — да, ты прав, Хильдерих слишком мал, и в ближайшие десять лет мне уж точно нельзя умирать. И до бесконечности следить за едой и питьём тоже невозможно. Но что я с этим поделаю?
— Если ты восстановишь отцовский порядок наследования по старшинству, твой сын займёт трон, дождавшись своей очереди, которую ты сильно уменьшил, зато врагов у тебя и у него поубавится существенно. Ты сможешь тогда положиться и на многих из тех, кому не доверяешь сейчас. Те, кто был предан твоим младшим братьям и их наследникам, так и останутся вашими врагами, но ведь намного больше тех, кто не из-за них окрысился на тебя, а просто недоволен твоим самоуправством в принципе.
— Я понял тебя. Да, резон есть, и я подумаю над этим. Но сейчас собирать совет знати, епископов и военачальников — времени на это нет! Маврусии же вконец обнаглели, и надо немедленно на место их ставить, покуда прочих их пример не соблазнил! А когда с ними разделаюсь и остальных дикарей этим припугну, тогда — да, займусь и этим.
— Объяви хотя бы ближайшему окружению о таких намерениях, слух разнесётся быстро, и верноподданнического энтузиазма это твоим вандалам с аланами прибавит. Но потом уж, естественно, не вздумай обмануть их ожиданий. Этого тебе не простят и те, кто терпел твою политику до сих пор. И на блестящую победу в войне с маврусиями ты особо не рассчитывай. Кого ты против них выведешь кроме своей тяжёлой конницы? Не дураки они генеральное сражение тебе в чистом поле давать, а отойдут в свои нумидийские горы, в которых знают каждый камень и каждый куст, и не выковырнешь ты их оттуда ничем. И так каждый раз будешь их только отгонять на какое-то время, поскольку горных войск у тебя нет, и быстро они у тебя не появятся. И радуйся ещё, что пустынные гетулы пока не спешат присоединиться к ним. Но и это счастье не продлится вечно.
— Эти-то что сделают? На плоской равнине моя конница раскатает этих дикарей в такую же плоскую лепёшку! — хмыкнул король, — Скажешь тоже, гетулов опасаться!
— Это — пока. Да, они бедны, и доспехов у них мало, да и кони слабоваты, но ты не учитываешь появления у них верблюдов. Ты заметил, кто покупает тех, которых ведут в Карфаген ливийцы из Триполитании?
— Так ваши же и покупают. Я только так и не понял, зачем они вам нужны.
— Затем же, зачем не помешали бы и тебе. Лошади боятся верблюдов не так, как слонов, но достаточно, чтобы сорвать атаку тяжёлой конницы. Любой, лошади которой не обкатаны верблюдами, а значит, и твоей тоже. А что у тебя ещё есть кроме неё? Где твоя пехота, и где твои стрелки? Как и чем ты будешь воевать с ними, когда они решатся?
— Проклятие! Только этого мне ещё не хватало! Ну вот куда смотрят мои вояки, когда у них прямо перед носом такое происходит? Вообще ни на кого положиться нельзя! Благодарю тебя за предупреждение. Парочка и у меня в зверинце есть, но этого, конечно, мало. Обязательно закажу триполитанцам. Они как, годятся для верховой езды, как наши лошади, или только под вьюк?
— Арабы на Востоке ездят на них и верхом, но для этого нужны арабские сёдла и ездовые навыки. Зато под вьючную поклажу верблюд сильнее и выносливее ишака и даже мула, да и бегать способен не хуже лошади, если не слишком перегружен. Для конницы в сопровождающий её обоз лучших вьючных животных даже не придумать. Но это заодно, а главное для тебя — приучить лошадей своей конницы к их виду и запаху, чтобы они их не боялись. Ты-то намного богаче гетульских царьков и можешь обзавестись достаточным количеством вьючных обозных верблюдов намного раньше их.
— И пожалуй, раньше маврусиев! — сообразил Хунерих, — У них ещё не будет, а у меня уже будут! Арабские сёдла и навыки нужны, говоришь? И тоже могут бегать не хуже лошадей? Жаль, что на эту войну мне с этим уже не успеть, но на будущее найм арабских седельщиков и тренеров по верховой езде на верблюдах закажу завтра же! В этой войне — они ещё посмеются надо мной, но в следующей — смеяться буду уже я! Ещё раз благодарю тебя за ценную подсказку!
— Ну, мы же с тобой всё-таки дальняя родня. Надеюсь, достаточно дальняя?
— Достаточно дальняя для чего? А, понял! Чтобы я не подозревал в притязаниях на мой трон ещё и тебя? — и оба рассмеялись.
— Но это — не раньше следующего года, — напомнил Реботон, — И то, я не уверен, что ты успеешь уже к следующему году подготовить отряды верблюжьей конницы, а без них тебе не отрезать маврусиев от их гор. Так что эту кампанию против них, а возможно, и следующую, ты ещё проигрываешь, и авторитета они тебе не прибавят.
— Ну, почему же проигрываю? Они отступают, и поле боя остаётся за мной.
