Бабы и сами не против, кому есть что показать. Гетерам и просто шлюхам надо себя рекламировать, а это — как раз дополнительная реклама. И бабы судачить будут об их статях, и пацанва, так что знать будет весь город, по улицам которого в таком виде гулять арестом и штрафом чревато. А для порядочных баб это реклама их младших родственниц, дочурок, да племянниц. По нескладной ещё шмакодявке всегда ли определишь, какая она будет, когда вырастет? Да и не будет пацанва именно её разглядывать, поскольку нечего ещё, им постарше интересны, уже сформировавшиеся. Но если известно, что и мать вот у этой нескладной шмакодявки красотка, и тётка со стороны отца тоже из таких, на которых пацанва пялится в первую очередь, то возьмут на заметку и саму шмакодявку. Яблоко-то ведь от яблони далеко не падает. Для девчонки — реклама её будущей внешности, которой она сама похвастаться пока ещё не может, а для пацанвы — наглядный и животрепещущий пример закономерностей человеческой породы. Учат-то оценивать далеко не одну только внешность, и это скажется в свой черёд, когда будет утолено наглядное и первоочередное любопытство школоты. Вред в этом для себя усматривают только такие, на которых никто пялиться и не станет, ну так такие и не ходят на такие пляжи или занимают на них места вне секторов обзора. А что шипят и ворчат, а некоторые и скандалят, так кого интересует заведомо пристрастное мнение заведомо ущербной самки? А ты не рождайся ущербной.
— Хорошо видно, ребята? — раздался внезапно сзади женский голос, от которого Ликаон аж вздрогнул, а Виктор обернулся неохотно, поскольку как раз в этот момент на пляже мелькнуло нечто, куда более достойное внимательного обзора, чем та грудастая и красноволосая Эллия.
— Да, отсюда — неплохо, если оптика хорошая, — досада улетучилась, поскольку брюнеточка лет девятнадцати выглядела шикарно, а её одёжка облегала её фигуру плотно, больше подчёркивая достоинства, чем скрывая — вон как Ликаон глазами её пожирает.
— Ууу, всё ещё слишком высоко! — заценила она высоту над пляжем, подойдя к ним и взглянув с обрыва вниз, — А где здесь к берегу спуститься можно?
— Так ведь вы же мимо спуска прошли.
— Говорила же я тебе, Астурда, что нет здесь рядом хорошего спуска, — заметила её подруга, шатенка немного постарше на вид, но тоже эффектная, — Если бы он здесь был, школота разместилась бы подглядывать в другом месте, где народу ходит поменьше, и их за этим делом никто не спалит. Не обижайтесь, ребята, к вам у нас претензий никаких, но уж очень досадно. Тот спуск — высокий и крутой, мы хотели пониже найти и поположе, а нигде больше не попался. На тропинку свернули, думали, к спуску ведёт, а тут — по вам сразу видно, что опять жестокий облом, — шатенка улыбнулась, — Мы вообще надеялись к берегу поближе жильё снять, чтобы пляж был в двух шагах, но куда там! Весь ваш город на возвышенности, и к пляжу поди ещё спустись!
— Ну, спусков-то на самом деле не так уж и мало, но в основном узкие и крутые. Здесь в принципе тоже можно и спуститься, и подняться, но только не в вашей обуви и не с вашими ногтями, — обе красотки были наманикюренные и обутые в сандалии на высоких и узких котурнах, — Ещё дальше есть нормальная лестница, но похуже той, которая вам не понравилась. Та — самая основная из всех и самая удобная.
— Говорила я тебе, Даная, что обуться нужно было попроще, а не в эти ходули! — заметила Астурда, — Здесь такие никто и не носит! Ты видела, как на нас в городе глядели?
— Да какая разница, как на нас глядели? Главное — что на нас. Это тебе с твоим золотым пояском хорошо, а каково мне с моим серебряным?
— Ну, добилась ты всеобщего внимания, а как теперь на пляж спускаться? И ещё же по песку потом идти, в котором на этих ходулях точно увязнем! А разуться — так он же раскалённый! Ноги обожжём! Это тебе что, Нетонис? И как ты после этого на симпосионе танцевать собираешься? Чтобы я ещё хоть раз тебя послушала и на поводу у тебя пошла!
— Может, мы вас туда на руках снесём, несравненные? — Ликаон от перспективы полапать хотя бы одну из двух смазливых гетер явно забыл, чем чревата его идея.
— И нас ещё на лестнице повяжут, — напомнил ему Виктор, — Так тебя-то — и хрен с тобой, раз ты сам напрашиваешься, а меня за что? Будь это общий пляж, несравненные, с удовольствием бы вам помогли, но на закрытый женский, поймите правильно, нам ходу нет, — все четверо рассмеялись, — Но в принципе, если вы пробежитесь по песку быстро, то обжечься особо не успеете.
— На наших котурнах?! — не поняла Даная.
— Нет, он имеет в виду, разувшись босиком, — сообразила Астурда, — И лестница, конечно, тоже раскалена, но по ней мы обутыми кое-как спустимся, а разуемся уже внизу, на последней ступеньке. А что ты предлагаешь, вернуться восвояси, так и не позагорав, не искупавшись и не продефилировав по берегу? Мы зачем вообще сюда пошли?
— Всё равно обожжёмся! Ну почему здесь никто не построил съёмного жилья у самого берега, из которого было бы прилично ходить на пляж в обычных шлёпанцах, как в Нетонисе? Там же есть, и во многих городах есть, а почему здесь нет?
— Здесь ещё не построены надёжные волноломы, — пояснил Виктор, — Если вдруг случится цунами, то обычные портовые волноломы такую волну не удержат, и она смоет тогда всё, до чего дохлестнёт. В планах гостиница у самого берега есть, но безопасность от сильных штормов и цунами — прежде всего.
— Это всё после той волны девятилетней давности никак не успокоятся! Ни себе покоя не дают, ни людям! — фыркнула Даная — В позапрошлом году нас всех этой учебной эвакуацией в Нетонисе замучили! Можно подумать, каждый год такие волны! До нас ведь тогда почти ничего и не докатилось!
— В тот раз Тартессия пострадала, особенно Лакобрига и Четобрига, не говоря уж о рыбацких посёлках, а возле мыса между ними раньше было два намывных островка, так после той волны их там больше нет. А докатилось и до Абула, и до Сетубала, даже до Олисипо и Оссонобы.
— Да, помню, шмакодявкой ещё была сопливой, а тут эта волна захлестнула всю сетубальскую гавань и прошла вверх по реке, — кивнула Астурда, — И всё так быстро, что я тогда даже испугаться толком не успела. Были и погибшие, и большие убытки.
— А у римлян пострадало всё побережье Бетики и Мавритании Тингитанской. И докатилось-то до них всего ничего, но у них же и подготовки к таким переделкам вообще никакой. Так это только вот это последнее и океанское, а в Луже у них и вовсе бедлам. То Сицилию у них тряханёт и волной побережье зальёт, то Константинополь.
— Это то, про что твоя мать рассказывала? — спросил Ликаон.
— Нет, это ещё за два года до её рождения, при Констанции. Тряхануло где-то в Скифском море, и от цунами пострадали его берега и Пропонтида. А моя мать говорила о критском, которое застала. Через два года после возвращения Юлиана из его персидского похода, мать ещё пятилетней шмакодявкой была, и на западе Крита тогда тряхануло так, что он весь поднялся, и все тамошние гавани обмелели, а города разрушило. Ну и бардак, конечно, такой начался, что много кто рад был оттуда слинять, и не так уж и мало тогда и наши к себе отобрали.
— Так это что, четверть века назад? — переспросила Астурда, — Я слыхала что-то такое, там вообще ужас, что творилось. Так погоди, запад Крита — это же этеокритяне там живут? Чернявые такие и кучерявые? По тебе не скажешь, что твоя мать оттуда.
— Нет, моя мать — александрийская гречанка. Это тряхануло на западе Крита, но от цунами и Киренаика пострадала, и Александрия.
— В Кирене, говорят, волна даже маяк захлестнула?
— Ну, если не преувеличивают. Но он же там и маяк-то — одно название, если его с Александрийским сравнивать. Но досталось и Александрии, а в низменной части города волна и через весь город по некоторым улицам прокатилась до озера Мареотис. Моя мать повыше жила, и там испугом только отделались, у кого имущества ценного в затопленной части города не было, а вот кто под волну попал — повезло ещё тем, кто в живых остался.
— Да ты нас прямо напугал! Нам теперь и спускаться-то к берегу страшно! — обе гетеры рассмеялись, — Теперь вот надо решимости для этого набираться. А пока мы будем её набираться, можно в твою двойную трубу пляж осмотреть? Где ты её такую взял?
— Отцовская, конечно. Своя мне долго ещё не будет положена.
— Скромность оценила! — улыбнулась Астурда, — В Нетонисе ещё и не у каждого большого начальника такая есть.
— Так он же — Виктор Максимов, — сдал приятеля Ликаон.
— Из ТЕХ Максимовых? Тогда — понятно. Даная, ты слыхала? Запомни сама, да мне потом напомнить не забудь, что в кости на раздевание с ним садиться играть нельзя! — обе захихикали, — Они же все телекинезом владеют и уложат костяшки так, как им надо. И на раздевание обыграют, и на обжиманцы с поцелуями, и на ночь любви.
— Ну вот, такой план мне обломал! — поддержал шутку Виктор, дурашливо грозя Ликаону кулаком, — Ни себе, ни людям!
— А я — Ликаон Эзулов, учился с ним в одном классе.
— В каком, кстати?
— Да как раз из седьмого выпустились, готовимся теперь в Корпус поступать.
— Это они вот так готовятся! — прокомментировала Даная, и обе захихикали.
— А я вас обеих тоже вспомнил! — заявил Ликаон, — Ты — Астурда Сетубальская, та самая, которая, в том фильме с этими вашими лесбийскими штучками, ну а ты — Даная Олисипская, её напарница в том самом фильме, забыл только, как он называется.
— "Шалости на острове Лесбос", — припомнил Виктор, — Да, похожи.
— Спалили нас со всеми потрохами! — шутливо всплеснула руками Астурда, — Но это кино, мальчики, специально для озабоченных, а в жизни мы девки нормальные, хоть и не с самой респектабельной профессией и не с самым тяжёлым поведением. Ну, кто-то же должен заниматься и этим? Порядочных разве заставишь? Вот, приходится отдуваться за них таким, как мы с Данаей, — обе рассмеялись, — Чтобы тебе, Виктор, не влетело от отца, мы сделаем вот так, — она аккуратно, чтобы не повредить свою причёску, надела ремешок бинокля на шею, — Теперь не уроню и не раскокаю. А чтобы я сама с ним не навернулась, вы оба меня подержите. Стоп, не здесь! Нет, держать-то меня и здесь можно, и не только здесь, я не против, но лучше — давайте-ка вон за тем кустиком, чтобы нас с вами не было видно с тропы. Даная, ты — на стрёме!
— Ну ты даёшь! — поразилась та.
— Не ври! Несовершеннолетним — не даю! До шестнадцати лет — только глаза и шаловливые ручонки! Нам не нужно неприятностей за совращение несовершеннолетних, а вам вряд ли нужны стервозные интриги страхолюдных мегер, которые наметили вас, не спросив вашего мнения, в женихи своим страхолюдным дочуркам. Вот здесь, мальчики — предоставляю вам полную свободу рук. Как хотите, так меня и держите, только синяков мне не наделайте. Можете и под одёжку мне залезть, где сумеете, но не вздумайте меня раздевать! Голой вы меня и в фильме том видели, и на пляже ещё увидите. Уж в такой-то прибор наверняка разглядите и то, чего не увидели в фильме. Ух ты! Вот это местечко вы выбрали! Половина пляжа — как на ладони! Так, вон тот заливчик за тем камнем, где волна далеко захлёстывает, прямо напротив спуска?
— Немного наискось, шагов на десять левее, — ответил Ликаон.
— От лестницы до мокрого песка — шагов двадцать или двадцать пять, — добавил Виктор, въехавший в соображения гетеры, — Если пробежите быстро, обжечь подошвы не успеете. А по мокрому песку спокойно дойдёте в любую часть пляжа.
— Отлично! А кого ты там, кстати, разглядывал, когда я вас окликнула?
— Вон, правее, чёрненькая и с классной фигурой.
— Вьющиеся густые волосы в греческий узел с жёлтой лентой и узкий браслетик на левой руке? Не старовата для твоего интереса? А, поняла! Девчонка рядом, похожая на неё! По матери судишь о дочери?
— Это её тётка, сестра отца, а мать — вон из воды выходит, волной её окатило.
— Ну, во вкусе тебе точно не откажешь. Обе для своих лет сложены шикарно — эх, мне бы в их годы так сохраниться! А как хорошо встали! Нет, это ты должен увидеть сам! Держи-ка! — она передала ему бинокль, — А другой рукой — меня. Мои формы не так роскошны, зато — у тебя в руках. Они женщины порядочные, пощупать себя не дадут, но ты представь себе их на моём месте, и — как Даная меня в том фильме. Ууу, класс! Ооооо! Ааааах! Ааааах! Я достаточно натурально? Теперь ты, Ликаон! Кого ты там высматривал? А, эту Эллию Илипскую? Ну, до её форм мне, конечно, ещё дальше, но ты же напряжёшь воображение? Ооооо! Ааааах! Ааааах! Теперь, когда будете хвастаться друзьям, можете не говорить им, что я притворялась, а приврать им, что ещё немного, и я бы отдалась вам обоим прямо в этих кустиках. Даная! Ты там не заснула? Твоя очередь!
— Сдурела ты, что ли? Это ещё зачем?
— А кто ныл всю дорогу, что я тебя всё время затмеваю? Вот и затми теперь ты меня, да так, чтобы ребята только тобой и хвастались, а мной — так, заодно, просто вместе с тобой за компанию здесь оказалась.
— Да ты что, вообще в краску меня вогнать решила?
— Тебя? Ты гетера или где? Ты на гастролях или кто? Краснеть она тут удумала! А ну-ка, мальчики, помогите Данае, раз уж она тут с вами в стесняшку захотела поиграть! Потом и друзьям похвастаетесь, что заставили покраснеть саму Данаю Олисипскую! Ага, красная, а глазки-то закатила! — Астурда рассмеялась, — Ну, всё, хорошего — понемножку! Выйдем на пляж — не пропустите момента нашего раздевания! Всё, мальчики, пока!
— Если это был сон, то нахрена я проснулся? — посетовал Ликаон, когда смешки гетер затихли за поворотом тропинки, — Млять, вот это оторва! Нет, ну по фильму-то было понятно, но то — фильм, а тут — вживую и руками щупал!
— Ага, приколистка ещё та! — хохотнул Виктор.
— Млять, мне же хрен кто из наших пацанов поверит, что я её тискал за титьки и за жопу и не получил от неё за это в морду! Хвала богам, ты — свидетель! Млять, нахрена ты её целоваться тебя научить не попросил? Тебе — хрен отказала бы!
— Ну, настолько-то преувеличивать не надо.
— Да я тебе серьёзно говорю! Когда ты её тискал, она реально глазки закатила и вот только, что не текла! Говорю тебе, хрен отказала бы!
— Ну, возможно, с неё и сталось бы. Артистизм у обезьян на высоте, а прикол с тренировкой совместить — это она нам и так продемонстрировала.
— Так какого же ты тогда хрена такой шанс упустил?
— Да ну её на хрен. Размалёвана же, как кукла, и отмывайся потом вслепую.
— Так доказательство же! Хотя — да, тебе же оно на хрен не нужно. Ты никогда не звиздишь даже по мелочи, и тебе — поверили бы на слово. Ну так и хрен с ней, с этой ейной мазнёй. Что я потом, не подсказал бы тебе, где и чего смывать? Млять, упустить такой шанс! Тебе — хрен отказала бы, а потом для маскировки могла бы чмокнуть и меня.
— А, вон ты из-за чего? Ну, хорошо, подумаю. Может, как-нибудь в другой раз.
— Млять, да когда он теперь предоставится-то, этот другой раз! Сейчас не надо было возможность упускать! — Ликаон от досады хлопнул себя ладонью по бедру.
— Куда он на хрен денется? Не здесь, так в Нетонисе, не с этими, так с другими, не один ли хрен? Только вот что, Ликаон. Если в другой раз бабы незнакомые окажутся, больше меня сходу не пали. Мне не интересно, когда такие на одну только правильную фамилию ведутся, в которой моей заслуги ни хрена нет.
