— Думай и решай, говоришь? Да ты режешь меня без ножа, Виктор Максим! Вы, тартессийцы, жадны и корыстолюбивы! Не ты лично, Виктор, я ведь тоже знаю тебя и как человека глубоко уважаю, и не принимай сказанного мной на свой счёт. Но твой король и твои соплеменники-турдетаны! Вы нагло пользуетесь нашим бедственным положением и отгрызаете от Империи кусок за куском! Чем вы лучше варваров, которые, дай им палец, норовят отхватить и всю руку?
— В этом смысле — ничем, Астерий. Но подумай и о других смыслах. Разве твои шпионы не доносят тебе, что сейчас происходит в Тарраконике? Разве твоя Картахеника не наводнена беженцами оттуда? А сколько у тебя беженцев из Бетики? Тысяча? Сотня? Десяток? Покажи мне хотя бы одного!
— Теперь ты уже и Тарраконикой меня попрекаешь?
— Не тебя, Астерий — при чём тут ты? Но будет жаль, если судьба Тарраконики постигнет и Картахенику. Тебе, конечно, вовсе не обязательно отправляься в этом случае в Равенну и принимать кару от разгневанного потерей провинции Гонория. И нам нужны такие люди, как ты, и никто у нас не поставит тебе в вину того, что было свыше твоих сил. Тебя будет ждать у нас хороший приём и достойная служба, но провинция — всё-таки жаль отдавать Картахенику диким варварам...
— А Тарраконики вам не было жаль? Если бы вы прибыли летом или хотя бы в начале осени — чёрт с вами, я наплевал бы на то, что вас не приглашали, и сам выдвинулся бы вместе с вами к горным перевалам Пиренеев! И вместе с вами мы вышвырнули бы из страны проклятого Геронтия, и что бы нам тогда было даже хоть всё войско Константина? Посмотрел бы я на него, штурмующего в лоб укреплённые перевалы, которых не обойти! И что нам были бы тогда эти варвары? Разбили бы себе лбы, как и Константин! Ну почему вы не прибыли тогда, Виктор?
— Ты думаешь, наш посланник в Равенне не предлагал этого Гонорию? Но увы, божественный август рассудил, что хватит с нас и одной Бетики. Я же слишком ничтожен, чтобы понять замыслы великих, и мне невдомёк, что Гонорий от этого выиграл. От нас он получал бы налоги и за Тарраконику точно так же, как получает их от нас за Бетику, а что он получает от Константина и что надеется получить от варваров?
— Гонорий — глупец. Ты это хотел от меня услыхать? Великий и божественный глупец. Сместить и казнить Стилихона, чтобы оказаться во власти Алариха, а теперь ещё и пожалеть небольшой части земель и доходов в Испании, чтобы потерять её всю — это же уму непостижимо! Вы ведь просили у него земли в Картахенике и Тарраконике на таких же правах обычных федератов?
— Разумеется! Как и Бетику, которую мы очистили от разбойников-багаудов.
— Чтобы заселить её вашими турдетанами? Я слыхал, что всех сдавшихся вам по объявленной вашим королём амнистии багаудов вы переселяете из Бетики в Галисию.
— Да, такие поселенцы нужны нам разве только там, вдоль границы с дикими кантабрами. Привыкнув разбойничать, они всё равно уже не смогут дисциплинированно работать и платить налоги. Пусть тогда уж лучше защищают цивилизацию снаружи, чем разрушают её изнутри. Будем надеяться, что возьмутся за ум и научат своих детей быть более лояльными и законопослушными подданными, чем были они сами. Мы решили дать им на это шанс вместо того, чтобы сразу поразвешивать их на дубах высоко и коротко.
— А их земли, значит, займут турдетаны?
— Не их — свои. Земли своих предков...
— Разве? Я всегда считал, что это римские земли!
— Да, последние шестьсот лет. Шестьсот лет назад Рим наложил свою руку на Бетику, и турдетанам грозили рабство и смерть на своей собственной земле. А чьими же руками, по-твоему, добывался металл из испанских рудников — тот, из которого ковались оружие и доспехи римских легионеров и много чего ещё? Рабы не оставляют после себя потомков, и их бывшие земли начали занимать колонисты из Италии — предки нынешних испанских римлян. И тогда те турдетаны, которые не хотели для себя такой участи, пошли за предком нашего короля. А он повёл их завоёвывать для себя новые земли, свободные от Рима. И первой наши предки завоевали сопредельную с Бетикой южную часть Лузитании, которая и стала основой нашего тартессийского королевства. Потом все эти шестьсот лет Тартессия прикрывала римские владения от набегов дикарей и расширялась сама на север и северо-восток за счёт не подвластных Риму земель. Мы перенимали и вашу культуру, и ваши достижения, и ваш военный и организационный опыт, но строили мы у себя в стране свою собственную цивилизацию — похожую на вашу, во многом даже и близкую к вашей, но свою, тартессийскую. И все эти шестьсот лет мы помнили о том, что наша прародина — Бетика. Все эти шестьсот лет мы мечтали вернуть её себе. И теперь вот — возвращаем...
— А заодно прибираете к рукам и остальную Испанию?
— Разве это не лучше, чем подарить её германцам и сарматам?
— Но ведь это же разрушение Империи!
— Астерий, ты ведь умный и образованный человек. Разве ты не видишь сам, что Империя одряхлела и не способна больше поддерживать и защищать цивилизацию? Я не удивлюсь, если она рухнет окончательно уже и при нашей жизни Тебе хочется погибнуть под её обломками? Ты хочешь, чтобы твои потомки жили среди дикарей и дичали среди них сами, если им вообще суждено уцелеть? Спасти всю Империю уже нельзя, но спасти цивилизацию — хотя бы уж здесь, в Испании — можно и нужно. Не только вы создавали и распространяли цивилизацию на варварские земли — мы тоже. На добрую треть Испании её распространили мы, и мы делали это не для того, чтобы её разрушили варвары. И если римской Испании больше не бывать, то чьей она тогда будет в дальнейшем — варварской или нашей — решается сейчас. Ну так ты как, принял решение, презид Астерий Орестиан? — называя должность и имя собеседника полностью, тартессийский военный магистр тем самым подчеркнул, что разговор с этого момента становится официальным.
— Будь ты проклят, Виктор! — простонал римлянин, — Я ведь давал присягу и не изменю Империи, но ты прав — без вашей помощи мне не сохранить провинцию. Я дам вам земли для размещения и прокорма ваших войск, но ваш король должен поклясться в том, что принимает их на правах римского федерата! Тьфу ты! Вы же язычники, и клятва на кресте для твоего короля ничего не значит! А клятва перед вашими богами — откуда я знаю, как ваши ложные боги относятся к обману иноверцев?
— Создателя, который для вас бог-отец, мы считаем не богом, а силой, высшей и над богами. Правда, он настолько велик, что едва ли ему есть дело до нашей муравьиной возни. А ваш Распятый — для нас Добрый Пастух, которого мы почитаем наравне со всеми прочими богами. Но — да, для тебя ведь наши боги — создания и слуги вашего Сатаны. Но когда наш король принимал Бетику, твоего императора устроила его клятва на мече.
— Ну, если на мече — да, я знаю, что для язычников такая клятва священна.
— Он поклянётся, — заверил его тартессиец, — На тех же условиях, на которых он принимал и Бетику. До тех пор, пока Рим владеет другими землями за пределами Италии, а им самим владеет император из числа прямых потомков великого Феодосия.
— Ты уверен в этом?
— Проект договора был подготовлен до нашего выступления, и я участвовал в проработке его текста с этой формулировкой. Ты давно знаешь меня — было ли хоть раз, чтобы я обманывал тебя хоть в чём-то?
— Твоему слову можно верить. Но можно ли верить твоему королю?
— Астерий, мы ждали шестьсот лет, и нас не нужно учить долготерпению. Ещё полстолетия, если понадобится — как-нибудь уж потерпим...
— Ну, тогда — решено, — обречённо кивнул римский наместник Картахеники, — Гонорий снимет с меня за это голову, но мы спасём провинцию от варваров!
— Да не спеши ты себя хоронить, поживёшь ещё! После прошлогоднего позора — должен же наконец ваш божественный август Гонорий хоть немного поумнеть!
— Да, уж всяко лучше федераты из Тартессии, чем германцы! А кстати, почему Тартессия, а не Турдетания?
— Очень давно, ещё до римлян, Бетикой и вообще всем югом Испании владели пуны. Слыхал ли ты о них? Их городом был Карфаген — ещё не тот римский, который ты знаешь, а прежний, пунический. И последние триста лет до прихода сюда римлян Бетика принадлежала им, но до этого у предков турдетан было и своё собственное государство. Его столица называлась Тартесс, а сам наш народ называл себя тогда тартессиями. Вот, в память о том былом величии...
— Если так — вам действительно не занимать терпения! Надеюсь, ты поможешь мне вытерпеть наглость варваров на предстоящих переговорах?
— Даже с дикарями лучше договариваться, чем воевать...
При других обстоятельствах у римского наместника было бы несколько иное мнение на сей счёт, но варвары были слишком сильны, а Империя — давно уже не та, что во времена зенита своей мощи и славы. Да собственно, уже и не вся, а только половина былой единой Империи. Полтора столетия назад она уже распадалась, теряя и Британию, и Галлию и Испанию на Западе, а Египет, Палестину, Сирию и не столь уж и малую часть Малой Азии на Востоке. Галльская империя и Пальмирское царство успешно решали свои проблемы и выглядели какое-то время настолько устойчивыми, что казалось уже и тогда, будто единой Империи пришёл конец.
Тогда её ещё удалось восстановить и даже, казалось бы, усилить. По крайней мере, такое впечатление осталось в памяти потомков от правления Диоклетиана. Но уже при нём Империи не хватало сил для отражения всех варваров, и часть их начали селить на приграничных имперских землях в качестве федератов. Империя, особенно в западных провинциях, сильно обезлюдела по сравнению с временами своего расцвета — перестало хватать как солдат для легионов, так и крестьян и мастеровых для уплаты налогов в казну. Диоклетиан начал закрепощать податное сословие, объединив его в общины, из которых запрещался выход, но всё больше и больше семей, потерявших из-за налогового пресса и нестерпимой регламентации всей жизни уверенность в счастливом будущем, не хотело и отказывалось заводить детей, а периодические восстания багаудов получали всё больший размах, охватывая порой целые провинции. Не спроста Константин Великий сделал свою ставку на гонимых прежде христиан, от которых уже сама их вера требовала плодиться и размножаться, невзирая ни на что, и при этом безропотно терпеть любой произвол своих властителей. Удобные подданные! Случилось это уже почти столетие назад и на какое-то время, казалось бы, решило проблемы Империи. Если бы только не проклятые варвары! С каждым десятилетием их натиск всё усиливался, для его отражения требовались всё новые и новые войска, а их содержание требовало всё новых и новых налогов. Этого возросшего бремени не выдерживали уже и христиане, а солдат для легионов — даже за всё большее и большее жалованье — по-прежнему не хватало, и от этой вечной нехватки войск не спасал даже всё более широкий допуск к службе в легионах наёмников-варваров. Сокращалась численность легионов, и фронт приходилось держать разреженным строем, что меняло и тактику, и вооружение — ушли в прошлое и знаменитый щит скутум легионера, и его ещё более знаменитый короткий меч гладиус, сменившиеся сперва овальным, а затем круглым щитом ауксилией и длинной кавалерийской спатой. И всё больший и больший вес в новой римской армии приобретали ауксиларии — вспомогательные войска варваров-федератов...
Вдобавок, империю то и дело сотрясали и смуты, вызванные выступлениями честолюбивых узурпаторов. Уже и Константину пришлось сражаться с претендентами, оспаривающими его права на престол, а затем и переносить столицу из вечно плетущего заговоры Рима в намного более лояльный Константинополь. Отделения же провинций во главе с местными узурпаторами стали и вовсе обычным делом, и практически каждому императору приходилось подавлять их, восстанавливая целостность империи. А потом случилась и общая смута, которая привела на престол Юлиана Отступника, чуть было не восстановившего в империи язычество, и к политической смуте прибавилась религиозная.
С ней-то ещё кое-как справились вскоре после смерти царственного язычника, и христианство победило окончательно, но и варварский натиск на границы усиливался, и налоги росли, и провинции нищали и приходили в запустение, а население бунтовало. Всё труднее становилось управлять трещащей по швам пока ещё единой империей, и всё чаще очередной император выбирал себе напарника-соправителя из числа родственников, дабы один правил на Востоке, а другой на Западе. А где-то примерно полвека назад из глубины холодных варварских степей нахлынули гунны, потеснив в направлении границ Империи уже хорошо знакомых сарматов и пришедших позднее из северных лесов готов. Готы как раз и стали главной проблемой Империи. Уходя от преследующих их гуннов, они начали проситься федератами на имперские земли и сбежались к Дунаю в таком количестве, что принять их всех было нереально. Тут и без злоупотреблений римских чиновников вряд ли удалось бы избежать конфликта, а те его усугубили, вызвав уже полномасштабную войну. Поражение и гибель императора Валента, брата и соправителя Валентиниана Первого на Востоке, поставили Империю на грань катастрофы. Лишь великий Феодосий, выбранный в соправители сыном и преемником Валентиниана Грацианом, смог наконец разгромить готов и поселить уцелевших и приведённых к повиновению федератами южнее Дуная. Но продолжались и внутренние смуты, и козни язычников, которым последний общеримский император полностью запретил отправления их культов, продолжались мятежи всё новых узурпаторов, и перед смертью сам Феодосий разделил империю между своими сыновьями окончательно, Аркадию отдав Восток, а Гонорию — Запад. Случилось это лет пятнадцать назад, и мальчишке Гонорию было тогда одиннадцать лет. Вряд ли он удержал бы власть, если бы не правивший за него в действительности полководец-вандал Стилихон.
Одиннадцать лет назад вандал-регент вернул под власть Рима отложившуюся Африку, шесть лет назад отразил вторжение в Италию вестготов Алариха, а четыре года назад — свевов, алеманов и бургундов Радагайса. Но для защиты самлй Италии пришлось отозвать лучшие легионы из Британии и Рейнскую армию. И недовольная этим Британия восстала, провозгласив императором простого легионера Константина, а на союзных Риму франков три года назад навалились из-за Рейна вандалы Годагисла. Их-то франки побили, убив и самого короля, но когда следом на них налетели союзные вандалам аланы Аддака и свевы Гермериха, франкам пришлось туго, а Рейнская армия давно ведь ушла в Италию, и тогда беззащитная Галлия признала императором британского узурпатора Константина, тем самым отложившись от Гонория. На какое-то время это помогло — лишившиеся своего короля вандалы-асдинги выбрали новым королём мальчишку Гундериха, который не мог удержать главенства над союзниками. И покуда за это главенство боролись Фридубальд, король вандалов-силингов, Аддак, король аланов и Гермерих, король свевов, Константин пополнил своё войско дружинами галльских латифундистов и напал на делящих власть варваров, изрядно их потрепав. Удосужься он тогда преследованием бегущих — мог бы, наверное, и вовсе покончить с аланско-вандальско-свевской проблемой, да только разве до таких 'пустяков' было свежеиспечённому "солдатскому" императору? У него были дела поважнее. Во-первых, было понятно, что Гонорий и Стилихон не смирятся с потерей Галлии и угрозой потери Испании, и войны с ними следовало ожидать в самое ближайшее время. И для этой войны узурпатору требовалось стягивать свои силы в ударный кулак, а не распылять их по всей обширной Галлии. А во-вторых — что это за император, который не чеканит собственной монеты? Это упущение тоже следовало немедленно устранить, а недобитые варвары могли и подождать...
