Не он перавый из германских королей, кому эта идея в голову придёт. Аларих на юг Италии после взятия Рима двинулся, как раз надеясь переправиться в Африку, дабы в ней раз и навсегда обеспечить свой народ продовольствием. И даже попытку переправы предпринял, окончившуюся неудачей. С той же самой идеей носился и Атаульф после его смерти, отчего не спешил покидать юг Италии, а потом хотел попасть в Испанию, откуда переправа в Африку наиболее проста. И конечно, об этих попытках и замыслах не может не знать и Гензерих. Без флота и мореходных навыков это пустые мечты, но если флот со сведущими в мореходстве экипажами предоставит Бонифаций — это совсем другое дело. Особенно, если Гензерих соврёт, будто бы идёт на помощь Сигизвульту, Тартесс развесит уши и поверит, и тартессийский флот на балеарской базе не получит приказа перехватить его. Обманул ведь, проклятый варвар! Всех обманул! А уж картинно хвататься руками за голову дипломатов учить не нужно...
16 марта 455 года, Остия.
— Побереги своих почтовых голубей, тартессиец, — предупредил Палладий, сын важного сенатора Петрония Максима и текущий префект претория Италии, — Породистые ведь птицы? Наверняка ведь очень ценные, и разве не жаль будет потерять их безо всякой пользы? Я понимаю, что у вас они лучшие из лучших, и быстрее их едва ли где найдёшь, но ведь не быстрее же они наших соколов?
— Не быстрее, — признал Ретоген, оценив стати охотничьего сокола на наручной краге сокольничего-перса, — Да, ты прав, и благодарю тебя за предупреждение.
— Гонцов ты, конечно, всё равно пошлёшь, и их всё равно всех не перехватить, — посетовал римлянин, — А значит, и смысла нет перехватывать. Посылай, чёрт с тобой.
— Тогда какой смысл перехватывать голубиную почту?
— Время, тартессиец! Сегодняшний голубь, если его не перехватить, уже если не завтра, то послезавтра будет в вашей столице, а тихоходное купеческое судно — не меньше двух недель. Ну, пусть полторы, если до Балеар, а там у вас, конечно, тоже есть голубиная почта. Но неделю-то мы уж точно выигрываем, а это для нас — главное.
Соколиная охота, издавна распространённая на Востоке, в греко-римском мире признания не получила. Но использование охотничьих соколов для перехвата голубиной почты противника было известно ещё со времён династии Северов, хоть и применялось в основном только в тех же восточных провинциях для противодействия той же персидской разведке. А у кого ещё из возможных противников Империи есть голубиная почта? Не так это просто, как кажется на первый взгляд, чтобы быть посильным и варварам. А Тартесс — хоть и себе на уме, но давний друг и союзник, имеющий в Империи и торговые интересы. Тут интриги собственных сенаторских семейств, тоже имеющих свою голубиную почту, и побольше опасения внушают, так что на Западе соколов-голубятников внедрили на всякий случай в основном против них. Тартесс в имперской политике подчёркнуто не участвует и в неё не вмешивается, но иногда — бережёного и Бог бережёт. Кто знает, куда новости из Тартесса растекутся, если в нём появятся раньше времени? А голубиная почта быстрее и любого конного гонца, и любой самой скоростной морской либурны. Только охотничьим соколом почтового голубя и перехватишь, если не прозеваешь момент его выпуска. А это разве в интересах Палладия? Слишком многое на кону стоит, чтобы рисковать. Потом-то всё равно, конечно, все обо всём узнают, но главное тут, чтобы сейчас никто не опередил отцовских гонцов и не успел сорвать все их планы.
Теодорих Второй традиционно для вестготов мечтает о выходе ко Внутреннему морю, и если для этого нужно сковать Майориана с его галльской армией, он это сделает. А значит, Майориан не поведёт свою армию в Италию, и какой ему тогда смысл притязать на императорский престол? А вот командование гвардейскими схолариями — это хорошее повышение, которое отец предоставит ему охотно, став императором. Это — поважнее, чем благоволение Лицинии Евдоксии, свежеиспечённой вдовы Валентиниана. Ведь лучше же, чем объявить себя императором с малыми шансами на успех, но с высокими проиграть и лишиться головы? Майориан — не дурак и прекрасно всё это просчитает. Максимиан ещё на власть претендует, бывший начальник личной охраны Аэция, но за ним только часть придворных чинуш, которых нетрудно перекупить. Удачно, что переворот прошёл в Риме, а не в Равенне. Большинство сената поддержит его отца, а в Риме сенат — реальная сила.
Правда, здесь и фактория эта тартессийская под боком. Поговаривают ведь, что без малого столетие назад то ли сами тартессийцы, то ли стоящие за их спиной атланты выкрали из Константинополя вдову Юлиана Отступника с его грудной дочерью, и хотя ничего страшного от этого тогда не случилось, обе переслали свой официальный отказ от прав на престол, так что и их возможные потомки теперь не в счёт, но сам факт не может не настораживать. А ну, как возьмут, да и выкрадут вдову и дочерей Валентиниана? Это в их с отцом планы не входит. Вряд ли это и им нужно, но мало ли, а вдруг? А значит, чем позже в Тартессе обо всём узнают, тем меньше и риск подобных неприятностей.
На самой неутешной вдове сам отец жениться намерен, дабы власть свою этим укрепить, а в идеале и поддержкой Востока заручиться, Палладию предстоит женитьба на её старшей дочери Евдокии, ради чего отец велел ему прежнюю жену Приску в монастырь сдать. Ирония судьбы, кто понимает! Два года назад бабник Валентиниан домогался её, а получив отказ, обманом заманил во дворец и добился своего силой. Он — император, он в Империи — над законом, и что тут с этим поделаешь? Скрипи зубами и терпи! Но вышло в итоге удачно. Хоть и невольное для неё прегрешение, а всё равно прегрешение и повод к замаливанию грехов. Щедро подкупленный духовник не пожалел сил, раздувая слона из мухи, и убедить набожную дурочку в том, что нет больше для её души другого спасения, кроме монастыря, большого труда ему не составило. А муж и свёкр — запретить могли, но что им возразить против столь благочестивого желания жены и снохи? Раз уж это угодно Богу, то не простым же смертным оспаривать Его волю! И теперь Палладий свободен для брака с дочерью насильника своей жены и праправнучкой Феодосия Великого! Девчонке как раз шестнадцатый год, а то, что с Хунерихом Вандальским обручена — обойдётся без неё варвар, когда и подостойнее его женихи есть. Его с ней дети будут потомками самого Феодосия и продолжателями великой династии!
А это ведь даст им династические права и на трон Константинополя. Феодосий Младший сыновей после себя не оставил, а Лициния Евдоксия, вдова Валентиниана — его единственная дочь. Сёстры же его, набожные монашки, вообще потомства не оставили, и хотя Пульхерия вышла замуж за Маркиана, которого сама же и на престол возвела, так и не родила ни наследника, ни наследницу, как и следовало ожидать от её возраста. Скорее всего, их брак вообще фиктивный был, лишь бы в правящее семейство Маркиана принять. Но потомком Феодосия его это всё равно не делает, и настоящие потомки смогут оспорить его права, если для этого представится удобный случай. Сейчас, конечно, шансов на это реальных нет, но кто знает, как изменится ситуация в будущем? Может, и прав отец, что могут и тартессийцы на такую возможность позариться? Но теперь — не успеют! Как бы ни была могущественна их тайная служба, на всё нужно время. За неделю отец уж всяко принудит вдову Валентиниана к браку, и тогда, если даже и есть у неё замыслы сбежать с дочерьми, после венчания она их оставит. Слишком набожна и благочестива! Насильно же её похищать — не пойдут тартессийцы на такой скандал. Всё должно делаться вовремя, а время они с отцом — выиграли.
Валентиниан мог бы воспользоваться своими династическими правами, если бы не был таким дураком. Отец обставил его, как несмышлёного ребёнка! Флавий Аэций был иногда труднопереносим, не очень-то считаясь с императорским величием Валентиниана и управляя иной раз через его голову, а то и заставляя императора отменить уже принятое и объявленное им решение. Кому же такое понравится? Конечно, Валентиниан тяготился его фактической властью, которая его раздражала. А тут ещё и его слава военачальника и победителя варваров, спасителя Империи — Аэция, а не Валентиниана. А ему уже мало и этой славы, он ещё и породниться желает, женив своего сына Гауденция на какой-нибудь из императорских дочерей, а значит, и в наследники его выдвинуть. Сперва с Евдокией он хотел сына обручить, но потом на Плацидию Младшую переиграл, когда Евдокию решили предложить Хунериху, дабы рассорить вандалов с вестготами. Гензерих ради такого брака обвинил в покушении на себя невестку-вестготку, и её изуродованную отослали домой, а опасный для Империи политический союз двух сильнейших варварских королевств был разорван окончательно и бесповоротно.
Случилось это ещё до войны с Аттилой, гунны разоряли Восток грабительской ежегодной данью, но для Запада были друзьями и союзниками, а сам Аттила был дружен с Аэцием ещё со времён его жизни заложником у гуннов. И в войске у Аэция гуннов было полно, и в его личной охране, а противниками в Галлии были то бургунды, то франки, то свои багауды, то всё те же вестготы Теодориха Первого, отца нынешнего Второго. Ведь когда вандалы по приглашению Бонифация переселились в Африку, Нарбонская Галлия опустела, вестготы рвались занять её, и некому было сдержать их, кроме Аэция.
С тем переселением вандалов в Африку тогда, четверть века назад, тоже удачно вышло. Всесильный представитель восточного императора Феодосия Младшего, военный магистр Флавий Констанций Феликс, тяготил не только элиту Запада, но и номинальную регентшу Галлу Плацидию, мать тогда ещё несовершеннолетнего Валентиниана. Феликс тогда окрысился на слишком уж независимо себя ведущего Бонифация и послал в Африку нового комита с войском, спровоцировав тем самым Бонифация уже на открытый мятеж. Попытка подавления не удалась, а в разгар подготовки Феликсом новой Галла Плацидия официально вызвала Бонифация в Равенну для разбора дела и улаживания конфликта, но тут же тайно через Аэция предупредила о том, что это ловушка. Бонифаций от поездки в столицу отказался, но новая армия Феликса во главе с Сигизвультом действовала удачнее прежней, и тогда Бонифаций обратился за помощью к Гензериху, который как раз зыркал по сторонам, куда бы ему своё королевство из-под вестготского удара переместить. А тут сам наместник Африки и приглашает, и флот для этого даёт. Потом-то, когда понял и сам, что натворил, даже вместе с Сигизвультом поделать уже ничего не могли, и теперь новое королевство вандалов — в Африке. Этого не ожидал никто, но всех собак, естественно, на Феликса повесили, из-за которого всё это и вышло. Был непотопляемый Феликс, да весь вышел. Хотели просто сместить его, а получилось — даже в измене обвинить и казнить. И Аэция тогда Бонифаций хорошо на место поставил, у Аримина разгромив. Не получил бы там сам смертельной раны, так глядишь, и не допустили бы потом Аэция до фактической власти на Западе. Хватило бы с него и Галлии, где он был вполне на своём месте.
Вот там — это и отец признаёт — Аэцию не было равных. В Галлии сыпалось всё, особенно после ухода в Африку вандалов с аланами, пока одну дыру латаешь, две других образуются, и справляться с этим мог только Аэций. Были, конечно, и другие, не ленивее его и не глупее, но у них не было его знания варваров и личной дружбы с гуннами. Гунны тогда очень помогали, и если бы не смена императоров на Востоке пять лет назад — вполне возможно, что помогали бы и до сих пор. Феодосий Младший предпочитал откупаться от них, а Маркиан заявил послам Аттилы, что золото у него для друзей, а для врагов — только железо. Отец говорит, что просто деваться Маркиану было некуда, поскольку золото в его казне кончалось, и платить прежнюю дань он больше не мог. Война не дала решительной победы ни одной из сторон, и возможно, затянулась бы надолго, если бы не эта дурацкая фортель Юсты Гонории, непутёвой старшей сестры Валентиниана. Ведь такое отчебучила, что хоть стой, хоть падай!
Конечно, её давно уж следовало замуж выдать, но боялись, как бы муж с такой женой сам власть не захватил, всё искали такого, чтобы и сам императорских амбиций не имел, и бабьим амбициям не поддавался. А где такого найдёшь? Вот и дотянулись с этим делом до того, что избалованная стерва, пойдя вразнос, доигралась до беременности. Был ли действительно виновен обвинённый в её совращении и казнённый за это Евгений, отец и сам не уверен. Мало ли, с кем она баловалась в постели? Злые языки поговаривают, что и с братцем, и как знать, правда это или нет? Гнилая ведь семейка! Случилось это ещё при жизни Феодосия, к которому Гонорию и отослали, дабы скрыть позорные последствия её легкомыслия. Потом вернули в Равенну и нашли ей наконец-то жениха, старого сенатора Басса Геркулана. Вот тут-то амбициозная стерва и сбрендила окончательно, послав слугу к Аттиле с просьбой о заступничестве и личным перстнем.
Было ли в том письме предложение руки и сердца, теперь уже не выяснишь, но Аттила и перстень расценил как обручальное кольцо, после чего потребовал и Гонорию в жёны, и половину Империи в качестве её приданого. Она ведь ещё до брака Валентиниана августой была объявлена, и этого титула её никто не лишал. А значит, формально Гонория — соправительница брата, и если уж делить её между ними, то пополам. Валентиниана это так взбесило, что казнил бы эту стерву, если бы не заступничество матери, на тот момент ещё живой. Может, и удалось бы от Аттилы откупиться, но тут как раз умер Феодосий, а у Маркиана казна полупустая, и ему больше откупаться нечем, а гуннская верхушка к дани привыкла и затягивать пояса не собиралась, так что и Аттиле деваться было некуда. Если должности правителя не соответствуешь, у гуннов быстро лишишься её вместе с жизнью. И вот тут надо отдать должное Аэцию. Конечно, такой фортели от Гонории не ожидал и он, но разорение казны Востока просчитывал, как и то, что в военном отношении Запад слабее, а значит, и как добыча для гуннов соблазнительнее. Обещанная Хунериху в жёны Евдокия обезопасила тыл Империи, а вестготов Аэций задобрил, выдав Этию, свою дочь от первого брака, за Теодориха Младшего. Бургунды получили долгожданные земли на юге Галлии, франкам же была обещана часть сопредельных, а что бывает за нетерпение, Аэций их в своё время просветил весьма доходчиво. Флот британских атлантов, опять же, с моря нависает и тоже намекает, что не надо обижать Империю вблизи от этих вод.
Но главным союзником стали, конечно, вестготы Теодориха Старшего. Самый сильный федерат в Галлии. Правда, и самый беспокойный, но на тот момент и женитьбой сына задобрен, и за королевство своё встревожен, которое Аттила уж всяко в покое бы не оставил. Позже — да, обязательно вспомнил бы о своих притязаниях на юг Галлии, но не в тот момент, когда всё королевство под угрозой. Гуннов же в римском войске практически не оставалось — Аэций с благодарностями и щедрыми наградами из добычи успел уволить их со службы. Обвиняли его в своё время в опасном для Империи гуннском засилье, но и ликвидировал он его вовремя, и коалицию против гуннов сформировать успел.
