— Охотник с таким оружием, которое ты назвал, не так уж и сильно отличается от легковооружённого пехотинца, — заметил король, — Два слуха, значит, в народ пустить, никак между собой не связанных?
— Именно, великий. Кому надо, те и сами, кто не дурак, сложат два плюс два. А защищаться от преступников вы ведь с отцом никому в вашем королевстве не запрещали?
— Понял. Но ведь вооружатся же и христианские фанатики. На каком основании я разрешу одним и запрещу другим?
— Циркумцеллионы и так вооружены, наплевав на все запреты. Фанатиков к ним добавится немного, а тайных староверов — во много раз больше. И они знают, что первый удар фанатиков будет по ним, а твои войска могут и не успеть. Может, им и не надо будет особо спешить? — и оба рассмеялись.
— А резни вообще любых христиан язычниками не случится?
— Где случится, там ты её пресечёшь и накажешь фанатиков старой веры вместе с христианскими. Ты же веротерпимость к старым богам восстанавливаешь, а вовсе не их общеобязательность для всех. С теми, от кого успели натерпеться, конечно, расправятся с особой жестокостью и цинизмом, но стоит ли жалеть о фанатичных дураках и сволочных ханжах? А нормальных веротерпимых христиан, естественно, надо защитить от нападок возможных фанатичных погромщиков. Фанатики любой веры, нетерпимые к остальным, становятся проблемой, если их не держать в жёстких рамках общепринятого порядка.
— Вы у себя в занятых вами бывших имперских провинциях тоже пресекали все попытки погромов со стороны языческих фанатиков?
— Да, все стихийные пресекали. Кое-кто и повис высоко и коротко. Но по суду и храмы римским староверам возвращали, и преследовавших их христианских фанатиков с ханжами карали, если те не успевали удрать. И бунты христиан давили сразу же, если они не хотели понимать по-хорошему.
— В общем, опыт наработали. Ловко вы воспользовались отцовским походом на Рим! Почти все труды — наши, а почти все результаты — ваши!
— По букве договоров. Римом больше не правили прямые потомки Феодосия.
— А если вдруг вернутся?
— О возврате после перерыва в договорах не было сказано ни слова. Кончилась императорская династия, кончились с ней и наши обязательства федератов.
— А Константинополь?
— А с Константинополем мы никакого договора не заключали, он нам восточных провинций не предлагал, а сами мы их и не просили. Нам испанских вполне достаточно.
— Ловко! — оценил Хунерих, когда отсмеялся, — Оспорить-то законность захвата вами испанских провинций в Константинополе могут, но чтобы настоять на своём мнении силой — до вас ещё добраться надо через всё Внутреннее море, минуя Одоакра и меня. Мы с ним — ближе, и на нас Восток, если решится напасть, то уж всяко раньше, чем на вас. И римских язычников вы у себя, конечно, к себе расположили, да и христиане ещё не один раз подумают, нужен ли им возврат имперской власти. Ловко, ничего не скажешь!
— Тебе не кажется, великий, что я предлагаю тебе сейчас почти такой же ловкий ход? Восстановив легальность старой веры и у римлян, и у берберов, и у своих вандалов с аланами, ты не только укрепляешь своё королевство, но и становишься нашим союзником по самой логике противостояния с воинствующим христианством и нашим форпостом на востоке, который мы без боя не сдадим. Теперь уже не тайна то, что атланты — не просто наши друзья и союзники, их народы — родственные нашему, и наше королевство — одно из государств атлантов. Это приходилось маскировать, пока Империя была сильна, и война с ней ни по напряжению сил, ни по торговым потерям была не в наших интересах. Многое не внедрялось из того, что было у заокеанских собратьев, но последние четверть века они помогают Тартессии наверстать упущенное. Твой союз с Тартессией будет означать союз и с ними тоже — со всем нашим Атлантическим Содружеством.
— А ваша дружба с вестготами?
— Они — наш форпост и буфер в Галлии. Естественно, им предложено то же, что и тебе. Наше посредничество поможет вам с ними обойтись без войны, пока ещё слишком свежа причина вашей с ними вражды, а позднее, при ваших преемниках, мы постараемся и помирить ваши королевства. Жаль, что Одоакр признал себя федератом Востока — союз ещё и с Италией на таких же условиях вообще похоронил бы все мечты Константинополя о восстановлении прежней Империи, но жизнь есть жизнь — не всё в ней складывается так, как нам бы хотелось в идеале.
— Значит, восстанавливаем сперва веротерпимость, а затем и вовсе старую веру? А что будем делать с гаданиями, астрологией, нумерологией, магией и колдовством? Их что, тоже разрешить? Боюсь, меня не поймёт тогда не только христианское духовенство. У меня тут одна ведьма за решёткой сидит, суда за колдовство дожидается, так что мне с ней делать, простить её и отпустить?
— Девчонка, которую арестовали недавно и, говорят, еле успели её от бессудной расправы спасти? А в чём её обвиняют?
— Разве мало колдовства? Это, между прочим, служением Сатане считается!
— Ну, так уж прямо сразу и Сатане? — Реботон сосредоточил взгляд на чеканном бронзовом блюде с фруктами и передвинул его по столику телекинезом, — Меня ты тоже в колдуны и сатанисты зачислишь?
— Ну, ты не призывал сейчас ни Сатану, ни его демонов, не говорил заклинаний и не исполнял колдовских ритуалов, но результат — как от колдовства. Даже не знаю, чем это считать. У вас, язычников, всё не как у людей, — король ухмыльнулся.
— Так что девчонка натворила преступного?
— Говорят, колдовала ночью у костра в лесу, да ещё и в голом виде, потом ещё и на метле летала, тоже голая. Ладно бы просто бесстыдничала или даже развратничала, за это хватило бы с неё церковной эпитимьи, но колдовство запрещено под страхом смерти ещё эдиктами Констанция и Валента, и наше духовенство потребует их исполнения.
— Есть свидетели, которые видели её колдовской обряд? И что они сами, кстати, в лесу ночью делали, когда благочестивые люди спят по домам? А на метле её кто видел?
— Ты считаешь, что клевета?
— Ну, я не могу ручаться за это, не зная всех обстоятельств дела, но в полётах на метле сильно сомневаюсь. Мы летаем по воздуху, но для этого мы строим машины, очень сложные и большие, и под обыкновенную метлу такую уж точно не замаскируешь.
— Но ведь ты же говоришь о механических машинах, а не о колдовстве.
— Я не хочу, чтобы это выглядело похвальбой, великий, но я окончил у атлантов такое учебное заведение, с которым хвалёная афинская Академия и рядом не стояла. Там я много чему научился, в том числе, как ты мог уже видеть, и по этой части. Да и в роду у нас всегда этим занимались, и врождёнными задатками я уж всяко не обделён. И опять же, не сочти за похвальбу, но с моими способностями я был одним из лучших при обучении у атлантов по этой части. Но летать на метле никто не научил меня даже там. И я не знаю ни среди тех, с кем учился, ни среди тех, кто нас учил, ни единого человека, который умел бы летать на метле. А какое образование у этой простой деревенской девки? Кто и где научил бы её тому, чего не умеют даже атланты?
— Тоже логично, — Хунерих призадумался, — И показания обвинителей какие-то невнятные и противоречивые, но с ведьмами и колдунами почти всегда так.
— Ты позволишь мне посетить её и пообщаться, чтобы разобраться самому, что она умеет на самом деле?
— А если окажется, что умеет?
— И это настолько тяжкое преступление, чтобы за него казнить?
— Таков обычай. А всё то, что ты предложил мне, требует ведь и размышлений, и подготовки. И пока я не готов, мне очень не хотелось бы собачиться со всеми нашими святошами раньше времени из-за какой-то ведьмы.
— А к изгнанию из страны, допустим, вместо казни приговорить никак нельзя? Какая твоим святошам разница, каким образом избавиться от ведьмы раз и навсегда?
505 год нашей эры, Гаста Горгадская.
— Я и сам прекрасно понимаю, что золотое и серебряное обеспечение бумажного денария давно устарело, — признал Александр Фабрициев, главный банкир Содружества и троюродный брат Ларса Третьего, короля Атлантиды, — Все наши народы давно привыкли к бумажным деньгам и знают, что не только и не столько золотом и серебром обеспечена их стабильность, а главным образом промышленными товарами длительного пользования. Но господа, вам ли не знать, что уже добрая четверть всех наших бумажек в накоплениях у дикарей, и что будет, если они пожелают массово обменять их на драгметаллы? Предки не просто так установили правило печатать не более трёх бумажных денариев на один в виде звонкой монеты. Да, я знаю, что для оживления экономики уже маловато денежной массы, но установленная пропорция должна соблюдаться.
— Александр, не все наши королевства могут экстренно начеканить золотой или серебряной монеты, — напомнил Карутан Максимов, глава крупнейшего из промышленных кланов, — Капщина, Керна, Мексика, Андщина, Австралия, Испания, даже Антилия — этим хоть есть из чего, а из чего чеканить монету Тапробане, Гвинее, Бразилу или Гаваям? Да и Тайвань с Миньюэ и обеими нашими Япониями не слишком богаты драгметаллами.
— Атлантида тоже на золотых и серебряных рудниках не расселась, а почти всё прежнее римское золото и серебро давно уже перечеканено. Но ведь выкручиваемся же.
— С наукоёмким производством это проще. Что я, по нашим же предприятиям в Атлантиде этого не знаю? Их продукция нужна всем, и деньги за неё стекаются отовсюду.
— Но ведь и Атлантиде точно так же нужна продукция других стран, и деньги за неё текут обратно. А где-то в чём-то можно же бартер применить и взаимозачёты. У вас же эта проблема не первый раз возникает? Как-то же вы до сих пор выкручивались?
— На моей памяти трижды уже выкручивались, но с каждым следующим разом это становится всё труднее. И население растёт, и объёмы производства, а драгметаллов прибавляется намного меньше, и наличной денежной массы перестаёт хватать. А насчёт камешков и жемчуга — ты же сам нам первым по рукам и надаёшь, чтобы цены на них не обваливали. Поэтому — да, и бартером выкручиваемся с крупными партнёрами, которые согласны, и векселями. Но Александр, во-первых, это порочная практика. Чем векселя от бумажных денег по сути-то отличаются? Точно такие же бумажные деньги, только ещё и частные. Спасибо хоть, правительства всё понимают и терпят, но это безобразие, которое не должно продолжаться до бесконечности. А во-вторых, это же крупные суммы.Мы же не будем выписывать векселя ни на десять денариев, ни на сто. А значит, ни с рабочими мы векселями не расплатимся, ни с мелкими партнёрами, у которых тоже свои рабочие. Для того ведь и рассчитываемся бартером и векселями, с кем только можем, чтобы для выплат своим рабочим и мелким партнёрам недостающую наличность приберечь. И на этот раз ситуация хуже, чем в прежние разы.
— А ускорить оборачиваемость денег никак не выходит?
— Всё, что мы могли для этого сделать — сделано ещё в прежние разы. Да, оборот денег ускорится, если мы резко нарастим выпуск простого ширпотреба. И что тогда будет с хреновой тучей мелких производителей, которых мы тогда просто поразоряем на хрен?
— Млять! В самом деле! А если качество массового ширпотреба снизить, чтобы добротные вещи продолжали покупать у кустарей?
— Так один же хрен у них тогда сбыт резко упадёт. Не в первый год разорятся, а на второй — велика ли разница? И потом, до каких пор ты предлагаешь качество снижать?
— Млять! Тоже верно! Говённая экономика одноразовых вещей, от которой нас предостерегали ещё отцы-основатели. Перевод хороших и невозобновимых ресурсов на одноразовое говно, которое покупали бы только нищеброды, если бы был выбор.
— То-то и оно. А ведь к этому же и придём. Будут редкие и дорогие добротные вещи, которые мы-то с тобой купим, а все, кто не нашего круга, будут довольствоваться грошовым говном из-за отсутствия хороших товаров среднего ценового уровня? Знаешь, все мои предки гордились качеством нашей продукции, и я не хочу, чтобы мои дети или внуки начали стыдиться его.
— Так же, как и я не хочу, чтобы мои дети и внуки плевались от нашего денария? Хорошо, подумаем насчёт камешков для государственных сокровищниц. Тоже ценность в разы дороже золота, огранивать их дикари не умеют, и за хорошо ограненный бриллиант какой-нибудь дикарский главнюк родину продаст. Совсем ведь отказаться от обеспечения бумажного денария реальными традиционными ценностями — не только в моей голове не укладывается, но выходить из этого дурацкого положения тоже надо. Пока — хотя бы так.
— А как насчёт жемчуга?
— На него у нашего Содружества нет монополии, так что самый массовый — я бы поостерёгся. Но уникальные штучные жемчужины, которые и на фермах выращивают не сотнями и не десятками — подумаем, как и над камешками. Удвоить квоты эмиссии денег для всех наших королевств под такое обеспечение, пожалуй, можно. Удвоения хватит?
— Даже много — не освоим. Пускай лучше резерв останется, на всякий случай, а чтобы не допустить кризиса, по нашим прикидкам и полуторных квот достаточно. Никто же из нас не против разумного монетаризма и твёрдого денария, просто экономике тесен прежний золотой стандарт.
— Хвала богам, — Александр облегчённо вздохнул, — Все правительства жалуются на нехватку денег и не первый год уже просят допечатать им ещё, но всем подавай вдвое, если не втрое, и чем их тогда обеспечивать? В запас, значит? Только дай им его, сразу же найдут, на что потратить, а потом захотят ещё! На хрен, на хрен! Если в полтора раза под камешки и жемчуг достаточно — это другое дело. Хорошо, я понял тебя, Карутан. Надо эту проблему решать, а то ведь в самом деле до абсурда докатились. Денарии в Нетонисе для всех печатаем, чтобы ни одно правительство инфляцию разогнать физически не могло, а вы вместо них векселями расплачиваетесь, которые сами же и выписываете, того и гляди, свои корпоративные денарии печатать начнёте, обеспеченные вашей продукцией, которые и я бы принял вместо денег без возражений, учитывая вашу деловую репутацию.
— Ты думаешь, мне этого не советовали наши акционеры? Так это нам понятно, выпускникам Корпуса и послужившим в странах Содружества не один год центурионами и префектами, к чему такое безобразие приведёт, а другим уже и разжёвывать такие вещи приходится, хоть и тоже не совсем уж неучи, — оба рассмеялись, — На хрен, на хрен! Не для того предки эту деловую репутацию создавали, чтобы потомки её просрали.
— Хорошо, с этим понятно. А что там с Мавританией? Тартесс просит финансов на её расширение и освоение, а я посмотрел приложенную к запросу карту — это же почти четыре бывших Мавритании Тингитаны по площади! Жопа у Испании не слипнется? Я бы понял ещё, если бы речь шла о полосе побережья, но куда внутренние районы? Это же вся западная половина Атласа, где вдали от побережья — пустыня! Дырявая амфора, и сколько воды в неё ни лей, хрен когда наполнишь! Что это ещё за прожекты, Ремд?
— Речь и идёт как раз о затыкании в этой амфоре дыры, — ответил Ремд Валодов, главный эколог и мелиоратор Сахары, — Я тебе к запросу приложил ещё и реконструкцию рек и озёр Сахары во времена Большого оптимума по данным авиаразведки. Наложи на её карту запрошенные границы.
