Случая понудить по поводу общественных нравов епископ, конечно, ни одного не упускает. И где только находит столько шлюх, что они у него на каждой улице рядами выстроились? Ладно бы в стандартные три раза он ещё преувеличивал, но на порядки-то зачем? Сам, что ли, не понимает, что только дискредитирует этим и свою точку зрения, и самого себя? Да, есть и бордели, и уличные шлюхи, ну так а что их, можно подумать, в те христианско-имперские времена не было? Да любого из старожилов спроси, все покажут, где располагались тайные притоны, а где расхаживали сводницы и сводники. Всё было и тогда, только пряталось и стоило намного дороже при худшем качестве. Теперь — открыто, поскольку не запрещено, так зато оно и качественнее, поскольку легче выбрать лучшее, и дешевле, поскольку нет наценки за риск. Налетай, подешевело.
Он, конечно, на внешний вид намекает, а не на реальный род занятий. Раньше ведь как было? Жарко, не жарко, хоть семью потами под одёжкой изойди, а не гребёт это никого, изволь одеваться по-христиански прилично. И пусть шлюха самая прожжённая в такой одёжке благопристойной разгуливает, главное — по ейной одёжке этого не видно. А теперь и климат потеплел, и на христианские представления о благопристойности плевать всем стало и чихать. И снова шлюху от порядочной бабы издали по одёжке не отличишь, потому как все теперь одеваются по христианским меркам так, как прежде не всякая ещё шлюха осмелилась бы. А пристыдить их попробуешь, так мало того, что пошлют далеко и надолго, и не на твоей уже стороне окажется административный ресурс, так ещё ведь даже и не поймут, что тебе не так. Снова вернулись на улицы гетеры, только не эти самозванки, которые только и оставались в Византии, а настоящие, из Коринфа, где преподают им это ремесло гетеры атлантов. И снова гетеры становятся законодательницами женской моды.
Правда, нельзя сказать, что почти четыре столетия господства христианства так и пропали без следа. Тот гомосексуализм, за который ещё римляне-язычники презирали греков, уже не возродился. Не то, чтобы исчез, но как был презираемым у христиан, так и остался у отступников. Не карают за него, но и за людей полноценных не считают. Но вот церкви ли христианской это заслуга или романизации этих греков — вопрос так и остаётся спорным. И гетеры не начали разгуливать в общественных местах ни нагишом, ни в такой настолько прозрачной одёжке, что сквозь неё видно всё. Но опять же, так они и у атлантов с их союзниками на западе не разгуливают, да и в дохристианские времена далеко не все подобное себе позволяли. И у язычников это неприличным считалось и считается. Можно, но либо в специально отведённых местах, либо на закрытом частном симпосионе. Или на не закрытом, но и не массовом и уж точно не на улице на глазах у всех. Только много ли от этого радости церкви? Прежнюю блудницу и пристыдишь на исповеди, и епитимью на неё наложишь, и женихом раскаявшуюся обеспечишь, пристыдив не желающего взять её в законные жёны за её постыдное прошлое. А теперь нет больше у церкви ни той власти, ни того авторитета. Порядочной каяться не в чём и не перед кем, а блудница на покаяние и не рассчитывает, поскольку знает, что не светит ей нормальный законный брак, и церковь ей в этом ничем не поможет. Одно расстройство с этими отступниками!
— Блудницы у осквернённых бесовством храмов Акрополя тело своё греховное бесстыдно на торг выставляют! — обличал епископ.
— Во-первых, не самого Акрополя, а святилища Афродиты у его подножия. Ни у Парфенона, ни у Эрехтейона гетеры нанимателей не завлекают. Где отведено им место по законам города для их ремесла, там они им и занимаются. А во-вторых, разве ухоженная и следящая за собой гетера или пускай даже дорогая свободная порна — не лучшее зрелище, чем эти ваши вонючие, грязные, вшивые и настырные попрошайки, на половине которых пахать можно? Вот ни от кого ещё из афинян я не слыхала, чтобы хоть кто-то пожалел об их изгнании! — поправила увлёкшегося демагогией святошу вошедшая незаметно Светана Торновская, популярная гетера и текущая любовница Филиппа, — Вам ещё не надоело всю эту чушь обсуждать? Если ромеям вернуться к нормальной цивилизации не позволяет их тройной Распятый, то при чём тут Эллада? Добрый Пастух ничего против Афродиты и её служительниц не имеет, а кому не нравится эллинская цивилизация — хоть в Пирее стража выпустит свободно, хоть в Фермопилах.
— Что ты понимаешь в истинной цивилизации, блудница и варварка-склавинка! — возмутился Иоанн, — Понаехали тут в Афины всякие дикари и берутся ещё теперь учить цивилизации коренных афинян!
— Ну, в Афины-то я понаехала из Коринфа, — заметила гетера на старом койне с безукоризненным старокоринфским выговором, — А там меня было кому научить каким-то основам эллинской цивилизации и даже каким-то зачаткам хороших эллинских манер.
— Бесовству языческому и бесстыдному блуду!
— Абсолютно точно, благочестивейший. А ещё — и многому из того, без чего не было бы и вашей ромейской цивилизации. Хотя кое-чего я и в самом деле в цивилизации не понимаю. Например, даже здесь, в самих Афинах, мне попадались восьминогие пауки, но так и не попалась ни разу эта восьминогая аристотелева муха. У всех почему-то шесть ног, как и у обычных мух из варварских стран, — Филипп и атлант рассмеялись.
— Начитанностью эллинской бахвалишься, не ведая истинной веры?
— Почему бы и нет? Интересно же, как у настоящих цивилизованных людей мир устроен. Аристарх Самосский вон даже землю вокруг солнца вертит, Карнеад Киренский безличностность Создателя доказывает, а о перевоплощении человеческих душ из одной жизни в другую учил и ваш мудрец Ориген.
— Еретик, осуждённый святыми Соборами и горящий в геенне огненной!
— И уж всяко логичнее и правдоподобнее этих ваших детских иудейских сказок, которые ваши отцы церкви зачем-то включили в ваше якобы новое вероучение.
— Прости ей, Господи, ибо не ведает, что творит! — епископ простёр руки ввысь.
— А твой бог обитает на потолке дома Филиппа или на его крыше? — пошутила гетера, — Что-то жарковато тут у вас! Хоть и люблю тепло, но для меня — как-то слишком! — Светана непринуждённо сбросила накидку из плотной ткани, оставшись в теоретически тёмном, но практически прозрачном одеянии, абсолютно ничего не скрывавшем.
— Побойся Бога, бесстыжая! Сгинь, Сатана! — Иоанн осенил себя крестом.
— Чтобы это работало, нужна настоящая вера, — славянка пожала плечами, отчего её верхние выпуклости колыхнулись под прозрачной тканью, — И похоже, что маловато в тебе истинной веры, благочестивейший. Намного меньше даже этого горчичного зерна, о котором говорил ваш Распятый, — и она разлеглась на мраморной скамье в такой позе, что святоша разразился проклятиями и угрозами кары за столь возмутительное бесстыдство в общественном месте.
— В каком это — общественном? — поинтересовался Филипп, — Это вообще-то мой частный дом, в котором я сам решаю, что в нём бесстыдно, а что нет.
— Геенна огненная по всем вам плачет! — и возмущённый епископ Афин вскочил и побежал из дома под дружный хохот всей троицы. .
— Как я его! — усмехнулась гетера.
— Гинекономов этого древнего афинского тирана Деметрия Фалерского на тебя нет! — пошутил атлант. — Которые и в частных домах проверяли, благопристойно ли в них поведение женщин. История, правда, умалчивает, касалось ли это гетер и порн, но ты же сама понимаешь, что строго по букве закона могли придраться к любой женщине.
— А разве только при нём? Службу гинекономов ещё сам Солон вводил, просто потом её отменили, а Деметрий вспомнил и возродил, — припомнил Филипп.
— Вот и слушай после этого Платона и следуй ему, приводя к власти философов! — пошутила Светана, и все трое рассмеялись, — Особенно меня забавляют их рассуждения о свободе! Ладно в присутственных местах, но ведь получается-то что? Что даже в своём собственном доме свободный гражданин свободного полиса не волен устанавливать свои правила поведения для своих же домочадцев? И чем это тогда лучше ханжей-христиан? Я надеюсь, Филипп, вы не такую свободу хотите восстановить?
— Ну, никто же и не говорит, будто бы у наших далёких предков абсолютно всё было хорошо. Дельфийский оракул с его пифиями мы не восстанавливаем, как и прочие глупые суеверия. Не собираемся мы, конечно, возрождать и старинную демагогию наших предков о свободе полиса, ради которой он вправе ущемлять свободу своих граждан. Да и как её возродишь, когда безвозвратно ушли в прошлое и сами полисы? Тем более никто не ностальгирует по сующим нос в частную жизнь граждан чиновникам вроде гинекономов.
— Могли бы заодно уж и рабство отменить, — заметила гетера, — А то атлантам вы завидуете и пытаетесь подражать, а у них сколько столетий уже рабства не существует?
— Остготы, вандалы и вестготы уже два столетия подражают атлантам, но так и не дозрели ещё до полной отмены рабства, — возразил Филипп, — Тем более не готова ещё к этому и Эллада. У атлантов другая экономика, другая техника, и вообще вся жизнь у них совсем другая. А у нас, считай, только религия официальная изменилась, ну и политика, а вся остальная жизнь какой была при ромеях, так почти такой же пока и остаётся. И как тут от дармовой рабочей силы сразу откажешься?
— Наши предки тоже отказались от рабства не сразу, — добавил атлант, — И наши первые города были построены руками рабов, и металл добывали они, и на латифундиях трудились, как и у римлян, и на мануфактурах. Да и среди вольнонаёмных рабочих долго преобладали вольноотпущенники, продолжавшие выполнять свою прежнюю работу уже на свободе. Очень неспешно и у нас рабский труд заменялся трудом свободных, а полная отмена рабства произошла только тогда, когда рабов уже практически и не осталось.
— И сколько же ещё моим соплеменникам страдать от рабской участи?
— С этого бы сразу и начинала! — хмыкнул грек, — Ты сама-то как в школу гетер попала? Ты сильно жалеешь о том, что авары продали тебя именно нашим работорговцам, а не ромеям, не франкам или иллирийским сербам? Не будь в Элладе рабства, которым ты сейчас так недовольна, каковы были бы твои шансы оказаться в Коринфе?
— Я понимаю это, Филипп, но не всем же везёт так, как мне. Многие попадают на тяжёлые работы или к жестоким хозяевам безо всякой надежды на освобождение.
— Ну, не преувеличивай. Мы, конечно, не можем пока позволить себе следовать всем советам атлантов, но достойные рабы освобождаются и получают наше гражданство, произвол хозяев ограничен законами и надзором за их исполнением, а труд тех, у кого он тяжёл, облегчается механизмами. И уж во всяком случае, мы не нуждаемся в евнухах, и у нас молодым рабам не грозит кастрация, как у ромеев или на Востоке. Где ещё обращение с рабами лучше, чем в Элладе? А теперь представь себе, что вот мы извернулись каким-то чудом, научились обходиться совсем без рабов, освободили всех имеющихся и перестали покупать новых. И значит, к нам они тогда уже не попадут, а попадут туда, где их жизнь окажется худшей, чем была бы у нас, да и надежды на освобождение намного меньше. И что тогда от этого выиграют те твои соплеменники, судьба которых так заботит тебя?
Светана Торновская была лужичанкой и угодила в рабство мелкой пигалицей, когда её родной Торнов был взят штурмом моравами, которые продали всех пленников работорговцам — кого своим, кого франкам, кого аварам, а кого и ромеям. И хуже всего у лужичан считалось попасть к аварам, но тут шмакодявке повезло — авары не оставили её у себя, где она точно пропала бы, а отвели к лангобардам в Далмацию, где перепродали не самим лангобардам, а греческому перекупщику, бравшему далеко не всех, но в нагрузку выбравшему и её. Среди остальных — радовались те, которых купили италийские остготы, а печалились купленные лангобардами или южными сербами. Но и они радовались тому, что не остались в Паннонии у авар. Оказавшись смышлёной и хорошей породы, Светана была куплена коринфским храмом Афродиты, при котором и находилась школа гетер. Но довелось ей понаблюдать и за участью многих других рабов-славян, которым пришлось намного тяжелее, чем ей. Да и отношение греков к славянам было не самым любезным после того, что их южные сородичи успели натворить в Средней Греции до её захвата у ромеев Элладой. И не так-то легко бывало заслужить у них перемену в отношении к себе.
А для Филиппа важнее была обстановка в Фермопилах и в фортах, запирающих тропы на горных перевалах. После изгнания из Средней Греции трёх славянских племён — езеритов, милингов и велегизитов, они присоединились к сопредельным с ними ваюнитам и сарудатам и едва ли оставили мысли о реванше. А восточнее их Империя вербует таких же славян в собственную армию, и если тяжеловооружённые направляются против булгар на север, то легковооружённые накапливаются у северных границ Эллады. И конница не так тяжела, как катафракты, и лучники, и лёгкая пехота, умеющая воевать без строя.
В чистом поле, да против булгарской степной конницы такое войско только зря на убой вышло бы, но на горных тропах и перевалах, да малыми отрядами, именно у таких наибольшие шансы успеть преодолеть простреливаемую арбалетами и громовым оружием атлантов полосу и навязать противнику ближний бой. Вояки ромеев хорошо усвоили опыт полуторавековой давности и там, где ожидают нарваться на атлантов, легковооружённые войска использовать предпочитают. Но особенно подозрительно появление в оставшейся за ромеями Северной Греции таких же легковооружённых отрядов, но укомплектованных переброшенными из Малой Азии армянами. Там они, выходит, не так нужны Империи?
У персов ведь реформируется их зороастризм в сторону большей терпимости к тем прежним богам, которые ранее были объявлены злыми дэвами. Теперь таковым один только Ариман и остаётся, поскольку должен ведь кто-то противостоять Ормузду и за все жизненные неурядицы отвечать персонально. Прочие же боги реабилитируются, и культы их теперь официальному зороастризму не противоречат. А ведь этих же богов почитали и армяне. Официально-то они все, конечно, давно уже христианами считаются, и церковь у них не упускает случая прихвастнуть христианизацией их страны ещё раньше Империи, но реально какие христиане греки — ага, Эллада наглядно это демонстрирует — такие же и армяне. Просто пока персы их старую веру преследовали, двоеверам деваться было некуда и приходилось вместе с фанатичными христианами бороться против персидской власти и зороастризма. Но теперь эта причина единения отпала. А христиане и сами расколоты.
Веротерпимость-то ведь нынешняя персидская — она же не только к христианам Армении, но и к язычникам, которым не нужно больше маскироваться под христиан. И те епископы, которых такое теперь уже не исключительное положение их веры устраивает, в свою отдельную церковь выделились, а фанатикам только и остаётся теперь, что к ромеям в Империю эмигрировать в надежде на то, что когда-нибудь вместе с ромеями и вернутся в Армению истинную веру в ней восстанавливать и отступников карать. Кто-то остаётся при этом монофизитом, но многие ради торжества христианства уже и этим поступиться готовы, принимая ромейскую халкидонскую веру по примеру соплеменников в Империи. И таких — всё больше в Северной Греции, а по слухам ожидаются и новые, да и готовятся для них и военные лагеря, и посёлки для их семей. В своё время ещё Маврикий собирался заселить обезлюдевшие балканские провинции малоазийскими армянами, и теперь очень похоже на то, что Константин решил осуществить замыслы далёкого предшественника.
