И Ленату не сопутствовало военное счастье. Первый год он потерял, дожидаясь решения сената по заключённому предшественником мирному договору, а на второй, хоть и продлили ему власть, не пошла она ему впрок. Подступив к Нуманции, он дал заманить себя в засаду у стен города и понёс такие потери, что ни о какой осаде не могло уже быть и речи. А на следующий год, пополнив армию союзниками и уже выступив в новый поход на непокорных ареваков, он прямо на марше был вынужден передать свои полномочия и войско прибывшему сменщику — консулу Гаю Гостилию Манцину. В тот момент он едва ли мог догадываться, как ему на самом деле повезло, поскольку не под его собственным, а под его сменщика командованием римской армии предстояло пережить самую позорную из своих неудач в этой долгой и столь щедрой на конфузы для римлян войне.
У Манцина не заладилось с самого начала. Уже на подступах к Нуманции его войско понесло немалые потери в целой серии стычек, а у самого города вдруг разнёсся слух о подходе к противнику сильных подкреплений от вакцеев и кантабров. Наученный опытом предшественников, Манцин решил не рисковать, а отступить тайно ночью, даже не зажигая огней. Утром ареваки заняли его лагерь и пустились в преследование, днём догнали и потрепали его арьергард, а к вечеру загнали уже и всю его армию в старый и обветшавший за шестнадцать лет лагерь Нобилиора, который и окружили на следующий день. Наверное, там бы и уничтожили всё римское войско или вынудили бы его к полной и безоговорочной сдаче, не окажись в нём квестором Тиберий Семпроний Гракх, старший сын Гракха-консула — того самого, которого "гракхов мир". В память об его отце-консуле нумантинцы договорились с квестором-сыном о мире и позволили войску Манцина уйти, но ценой сдачи им оружия и пожитков, что само-то по себе было неслыханным позором, а главное — мир был заключён всё тот же "гракхов", признающий за Нуманцией "дружбу и союз" с Римом, то бишь её полную независимость! Стоило ли ради этого разрывать мир, заключённый с ареваками Помпеем? Разумеется, возмущению в римском сенате не было предела. Проштрафившегося консула в Ближней Испании заменили его коллегой Марком Эмилием Лепидом, а его самого со штабом и посольством ареваков вызвали в Рим для разбирательства. О признании позорного мира не было, конечно, и речи, а заключившего его Манцина постановили выдать кельтиберам, чего не сделали перед тем с Помпеем.
С этого и начал свои военные действия против Нуманции новый консул Луций Фурий Фил, послав осуждённого предшественника к воротам города со связанными за спиной руками. В остальном же дела римлян оставляли желать лучшего. Пока в Риме решали, как поступить с нумантинцами и Манцином, его коллега, желая прославиться, напал вместе с Децимом Юнием Брутом, проконсулом Дальней Испании, на вакцейский город Палантию, под которой они и потерпели оба весьма чувствительное поражение. У Брута снова возникли из-за этого нешуточные проблемы с северными лузитанами, и ему пришлось снова идти на них, призвав на помощь тартессийцев, а Лепиду, передав остатки войска Филу — иметь бледный вид перед сенатом. Преемник же, оценив жалкое состояние доставшихся ему солдат, даже судьбу под Нуманцией испытывать не стал, а счёл за благо отступить и уж точно не прогадал. Сменивший его в Ближней Испании на следующий год Квинт Кальпурний Пизон пополнил собой число римских консулов, потерпевших у стен этого города уже традиционное поражение. Традиция эта римлянам настолько уже успела надоесть, что новым консулом на второй год после того позорного конфуза Манцина и на девятый год всей этой Третьей Кельтиберской войны, называемой ещё Нумантинской — к полной неожиданности для себя самого, как и в первый раз — оказался вдруг избранным Публий Корнелий Сципион Эмилиан.
Если ему и предстоит — а скорее всего, если не случится чего-то, совсем уж из ряда вон выходящего, то точно предстоит — добавить к своему прозвищу Африканский ещё и прозвище Нумантинский или Кельтиберский, то уж всяко не благодаря сенату. Как и его приёмному деду, скорее уж — вопреки. Отказав новому консулу в воинском наборе, поскольку людей надо беречь, а положение Республики тяжёлое, сенат всё-же позволил ему набрать аж целых четыре тысячи добровольцев, что едва ли вополняло понесённые предшественниками потери, но денег на нумантинскую кампанию ему так и не выделили. Какие деньги, если добровольцам по закону жалованья не полагается? Долю добычи — да, это положено, когда она появится, а платить им — сам плати, если настолько богат. И это называется стремлением к скорейшей победе? Вновь набранных солдат надо кормить, им надо дать приличный аванс, без которого далеко не всякий даже снарядиться-то в поход сможет, да и просто положен он рекрутам по старинной традиции. И важность для Рима этой Нумантинской войны такова, что не в первый, а в очередной уже раз целого консула в Ближнюю Испанию отправляют, а не претора, но денег на эту войну вот именно на этот год в казне нет, и выкручивайся-ка ты, всенародно избранный консул Республики, как сам сумеешь. Он-то выкрутился — и свои деньги вложил, и друзья помогли, и клиенты, помог и богатый Восток. Города и цари, прослышав о его затруднениях, послали ему и подарки, и деньги, и вспомогательные войска — персонально ему, участнику Третьей Македонской, приёмному внуку Сципиона Африканского Старшего и родному кровному сыну Луция Эмилия Павла Македонского, а вовсе не сенату и народу Рима. В легатах — родной брат Квинт Фабий Максим Эмилиан, один из немногих, побеждавших в Веттонской войне самого Тавтала, в квесторах — его сын, тоже Квинт, который и вёл в Испанию набранных добровольцев, дабы сами консул с легатом могли без промедления выехать в провинцию и принять командование над действующей армией. Армия же эта — особая песня...
Если начистоту, то доброго слова она не стоила, эта "вполне достаточная" по мнению сената армия. Многократно битый заведомо слабым для его численности врагом, давно не верящий в победу и мечтающий лишь о смене и возвращении домой полностью разложившийся сброд. Стоит ли удивляться тому, что приняв командование ещё в апреле прошлого года, только к середине лета Сципион Эмилиан привёл доставшееся ему войско в хоть какой-то относительный порядок? Турмс и Югурта прибыли позже и не застали уже всего этого безобразия, но жалоб от старожилов на этого тирана, изгнавшего шлюх и прислугу, запретившего мародёрство, заставившего избавиться от всего лишнего скарба и загонявшего служивых в хвост и в гриву марш-бросками с обязательным строительством лагерей и тренировками, они наслушались предостаточно. Тем не менее, приведя армию в надлежащий тонус и подтянув дисциплину, консул так и не смог поднять ей боевой дух, и его горькое признание в том, что набранные им уже здесь союзники-испанцы надёжнее и боеспособнее самих римлян, не было ни шуткой, ни даже преувеличением. Сейчас, вместе с пополнением из Италии, с мобилизованными испанцами, с подошедшими нумидийцами Югурты, тартессийцами Турмса и всевозможными греко-македоно-сирийцами с Востока, осаждающие более, чем вдесятеро превосходят защитников Нуманции по численности, но даже теперь римский главнокомандующий, прекрасно зная реальную цену значительной части своего воинства, предпочитает не штурмовать город и не вызывать его защитников на бой в чистом поле, а брать измором. Поэтому и численность такая, чтобы противник и сам к вылазкам не слишком стремился, поэтому и осадные укрепления, возведённые его армией вокруг города, не так уж и сильно уступают стенам и башням самой Нуманции. А по эффективности — с учётом стоящих на них лучников, "скорпионов" и баллист — скорее даже значительно их превосходят. Не блажь это Эмилиана, а необходимость.
Даже летом, превосходя противника не менее, чем вчетверо, он и в осаду город не взял, а только разорил все окрестные поля с ещё зелёным зерном, собрав его на фураж для своего войска и оставив нумантинцев без урожая. Потом он двинулся в земли вакцеев, без нейтрализации которых нечего было и думать об осаде Нуманции. Там-то в одной из стычек и пришлось ему выручать угодивших в засаду кавалеристов Руфа, и не всякий раз подобные переделки заканчивались так удачно, как с ним. Но в конце концов Эмилиану удалось добиться от вакцеев если и не покорности, то нейтралитета, и к осени он мог уже быть уверен в том, что хотя бы уж в течение ближайшего года с ними у него проблем не возникнет. А терять этот год попусту он не собирался — никаких зимних квартир на юге, с Нуманцией пора кончать! Часть испанцев-союзников успела уже присоединиться к нему, затем подошёл Югурта, следом — тартессийцы, как раз додавившие с Брутом последние ещё сопротивлявшиеся лузитанские банды. Подошли к городу, обложили, разбили два легионных лагеря, затем пять фортов для наиболее крупных союзнических контингентов, начали соединять их рвом и валом для установления полной блокады. К середине осени подошли остальные испанские союзники, и когда осаждённые, поняв, что это всё всерьёз, начали делать вылазки, чтобы сорвать осадные работы, их всюду встречали значительно превосходящие силы осаждающих. Кольцо рва и вала замкнулось, вал начали заменять стеной, а позади неё возводить башни. Несколько раз нумантинцы вызывали проконсула на открытое сражение, но тот отклонял вызов и методично продолжал осадные работы. Ближе к концу осени подтянулись последние союзники с Востока и обоз из провинции с продовольствием и тёплыми вещами для солдат — Сципион Эмилиан помнил все ошибки и просчёты пытавшихся зимовать под Нуманцией предшественников и повторять их вовсе не собирался. Далеко не всё, конечно, и в его зимовке проходило гладко — и с едой бывали пару раз трудности, и мёрзли раза четыре от нехватки дров, и простужались, особенно кто непривычен к холоду вроде нумидийцев, но таких катастрофических бед, как двадцать лет назад в прошлую войну в лагере Квинта Фульвия Нобилиора или шесть лет назад уже в эту войну в лагере Помпея, не случилось. Римляне с италийцами, правда, ворчали, что к тартессиям трижды уже пополнение приходило, сменявшее столько же солдат, и мало кто из них хотя бы год без смены прослужил, а они шестой год служат и явно к седьмому дело идёт, и в чём же тогда преимущество римского или латинского гражданина перед этими варварами-перегринами? Чтобы не сыпать им соль на и без того болезненную рану, Турмс помалкивал и всем своим велел помалкивать о том, что их крестьяне-призывники, как и их юнкера-учащиеся, сменены АБСОЛЮТНО все, а без смены, хотя и с отпусками на время, у них тянут лямку только профессионалы, у которых и жалованье соответствующее...
— Ну и как тебе кельтиберская зима, Югурта? — подначил Турмс нумидийца.
— Зелёная — терпеть ещё можно, а вот белая — брррр! — отшутился тот, как и всякий раз в течение той прошедшей "белой" зимы, добрая половина которой название полностью оправдывала, поскольку на этом кельтиберском плоскогорье снег практически не таял до весны, — И не говори мне, что вашим людям это нравится! Я видел, конечно, как вы обтираетесь ледяной водой, но после этого вы всегда вытираетесь насухо и греетесь у костров, да и было это всего четыре раза...
— Да, когда дров хватало только на эти костры и не хватало на термы. Мыться же всё равно как-то надо, чтоб грязью не зарасти и не болеть.
— И так плохо, и так, — поёжился племянник нумидийского царя, — И я никак не пойму, Турмс Марций, зачем это вам, тартессиям? Меня с моими людьми послал сюда дядя, а он — царь, его воля — закон, и я не смел ослушаться, но ведь вы-то, как я понимаю, союзники Рима в Дальней Испании, а здесь, в Ближней, вы же помогать ему не обязаны?
— По нашему договору с Римом — нет.
— Тогда зачем?
— Ну, во-первых, мы же не просто союзники, а ещё и друзья Рима, а разве друзья не должны помогать друг другу? Брут помогал нам, а мы помогали ему, и это было по нашему с Римом договору в "нашей" провинции, но здесь ведь, хоть и "не наша", но тоже Испания, и тоже недалеко от наших границ. А во-вторых — ну, не совсем чужой для нас римлянин командует сейчас здесь, а хоть и приёмный, но всё-таки внук ТОГО Сципиона, и не помочь ему было бы нехорошо.
— ТОЛЬКО поэтому?
— Нет, конечно. Нам нужна поддержка Сципиона Эмилиана в Риме. Как ты уже знаешь, мы хотим заполучить себе ВСЕ земли веттонов, как нам и обещал ещё Цепион за нашу помощь против Тавтала, но сенат утвердил за нами только ту их половину, которая поближе к нам, а другую, внешнюю, которая прилегает к Кельтиберии — ну, занять-то мы её заняли, и уходить из неё нам не велят, но признан наш захват только ВРЕМЕННО. В эти три года мы хорошо помогли Бруту против северных лузитан и его поддержкой тоже заручились, а теперь нам не помешает поддержка и Сципиона.
— Хоть он и из Ближней Испании?
— Тут дело в том, что если отдать нам остальные земли веттонов, как мы хотим, то Дальняя Испания узкой получается, и расширить её можно только за счёт Ближней — земли карпетан с Толетумом ей передать и западную часть Кельтиберии.
— Вам надо было Метеллу тогда ещё перед Цепионом помочь — у Цепионов с Метеллами влияния в сенате, я слыхал, наибольшее.
— Мы "своему" Метеллу тогда помогали, Луцию.
— И не только в военном смысле?
— Как и Цепиону после него, — и оба понимающе ухмыльнулись, уже не говоря вслух, что и немалая часть войска Эмилиана последнюю выплату жалованья получила в денариях с чеканным профилем Миликона Второго Тартесского...
— Ты меня удивил, Турмс Марций, своей просьбой о слонах, — заметил Югурта, — Ты помог моим людям зимой тёплыми туниками, плащами и особенно сапогами, и мне не жалко оказать тебе ответную услугу, но объясни мне, почему вы тогда не привели с собой СВОИХ слонов, которые у вас есть вот уже двадцать лет?
— Ну, не двадцать, а восемнадцать — первых мы приобрели в Мавритании через год после того, как Нобилиор оконфузился со своими слонами здесь же, под Нуманцией, в Риме начали разочаровываться в них и отнеслись спокойно к нашему десятку...
— Но вы ведь привозили ещё, и теперь у вас их должно быть гораздо больше.
— Диких, Югурта. Мы не приручаем их, чтобы Рим не нервничал, а просто пасём возле леса с ними наши конские табуны. Ни одного РУЧНОГО слона у нас нет.
— Тогда, если вы их всё равно не приручаете, зачем они вам вообще? Попросили бы римский сенат, и я думаю, что уж десяток ОБУЧЕННЫХ слонов вам бы позволили. А по просьбе сената и мой дядя не поскупился бы и дал бы вам ОЧЕНЬ хороших слонов, и для обкатки вашей конницы они подошли бы вам гораздо лучше, а обошлись бы гораздо дешевле. Ведь ДИКИХ слонов надо иметь много, иначе они будут вырождаться и болеть.
— Да, сейчас наше стадо около полусотни голов, и в этом году должны привезти ещё десяток. Может быть, уже и привезут к моему возвращению домой...
— И этого тоже маловато, лучше хотя бы сотню. Ну и зачем вам такие хлопоты и такие затраты?
— Ну, чтоб они у нас были, скажем так. Мой отец показывал мне в нашем Музее окаменевшие кости очень древнего слона, который жил на нашей земле в незапамятные времена. Эти кости видели и друзья отца, и все знатные люди нашего государства, и сам наш царь. Царь и наше правительство поговорили с нашими мудрецами, те изучили кости и поняли, что слонов на нашей земле истребили на мясо наши давние неразумные предки. И тогда нашему царю, его советникам и всем благородным людям нашего государства захотелось, чтобы наша Тартессия снова стала родиной слонов, как и была когда-то...
