Особенно, если во главе законопослушных мародёров сенатор-оптимат или его известный всем клиент, а то и консульский или преторский ликтор. Тормозят любого, кто не понравился, некоторых прямо сразу же и убивают без суда и следствия, и как правило это люди с достатком. Затем врываются в их домусы в поисках таких же мятежников из числа членов их семей, а заодно и всего, что плохо лежит. Выволакивают деньги и ценную утварь, выволакивают и домочадцев. Особенно баб посмазливее, и без разницы, рабыня это, вдова или дочурка разоблачённого врага Республики. Первым делом снимали с них украшения, не брезгуя даже бронзовым ширпотребом, вторым — раздевали и заценивали их стати, а затем раскладывали, иной раз прямо на улице, для применения по прямому назначению. Как правило — групповому.
Парочка таких домов со свежеразоблачёнными мятежниками попалась как раз вдоль улицы, так что и турдетаны, и Клувия, и её слуги собственными глазами наблюдали, как это в Риме происходит при подобных чрезвычайных положениях. Прямо на их глазах погромщики ворвались в дома, завалили дубинками и добили ножами их хозяев, а затем выволокли оттуда приглянувшийся им скарб и упирающихся домочадцев. Рабов и малых детей связали и куда-то повели, а молодых рабынь и взрослых хозяек деловито пустили по кругу. В одном случае верховодил сенаторский сынок, в другом — консульский ликтор.
— У Суллы хотя бы проскрипционные списки будут, — заметил по-русски Нирул, — Кто попал в них — спасайся, если можешь, кто не попал — расслабься и живи спокойно до публикации следующих. А у этих исключительно революционное правосознание. Ну, если точнее, то контрреволюционное.
— А не один ли хрен? — хмыкнул Арунтий, — Ты думаешь, революционное было бы чем-то лучше? И у тех этим занималась бы точно такая же сволочь. И персонально та же самая в основном. Ну, заводилы у популяров, конечно, были бы другие, а вся рядовая шантрапа — вот эта же, которую ты наблюдаешь сейчас.
Клувия была в шоке, когда молодую хозяйку второго из погромленных домов, пустив по кругу вместе с двумя её рабынями, вместе с ними потом и погнали вдоль склона Авентина в сторону Большого Цирка, за которым находился Бычий форум, где торговали не только скотом, но и рабами. А чему удивляться? Объявленный вне закона — бесправен и запросто может быть обращён в раба первым же встречным. Осознав, что и сама лишь чудом избежала такой же участи, римлянка закуталась с перепугу в своё покрывало так, что видны были только глаза и нос. Впрочем, содрогнулись и её служанки — рабство тоже разным бывает, и едва ли новое будет лучше старого, а вот хуже — вполне вероятно. В тот же лупанарий в речном порту продать могут, чтобы далеко не ходить.
А на полпути к Тройным воротам им довелось увидеть и попытку одной семьи спастись заблаговременно. Сообразив, что они — следующие в очереди, преодолев жабу и бросив всё кроме самого ценного, мужик с женой, двумя детьми, рабом и двумя рабынями выскочили из дома и побежали к воротам. Спешка-то их и сгубила. Соображать надо было раньше, да уходить спокойно, как бы по своим делам, и их шансы уйти из города были бы хорошие. Куда потом — вопрос уже второй, но Тройные ворота, скорее всего, миновали бы без помех. А какие у стражи ворот основания задерживать местного римского гражданина с этой же улицы или его домочадцев, если у тех есть какое-то дело за Сервиевой стеной? Но когда бегут, сломя голову, а преследователей возглавляет целый сенатор, то явно ведь не просто так, верно? Наверняка тоже из этих, которые вне закона. А это ведь значит, что любой первый встречный их хватай и делай с ними, что хошь. Семь рабов бесхозных, да с какими-то наверняка имеющими ценность вещицами, тоже бесхозными — какой же дурак позволит ускользнуть такой добыче? Почему оптиматам с их приспешниками непутёвыми можно, а честным солдатам городского легиона нельзя? Солдаты что, не такие же римские граждане? За что такая дискриминация?
В общем, попала семейка беглецов из огня, да в полымя. Будь мужик один, так смылся бы наверняка, а там уж нашёл бы способ и выбраться из города, но с семьёй разве смоешься? Его попытка проложить себе и семье дорогу в ворота силой, поддержанная и его рабом, была отчаянной, но какие шансы у двух безоружных мужиков против четверых вооружённых солдат? Естественно, никаких. Ранили обоих, бывшего главу семейства как не жильца один добил, пока трое его товарищей хватали баб с детьми. Весьма позабавила стражу попытка бывшей хозяйки откупиться бывшей своей серебряной бижутерией. Над её недопониманием реального положения вещей весело позубоскалили, после чего всё ей продемонстрировали наглядно, сняв с неё и всю бижутерию, и явно лишние для рабыни тряпки, а затем тщательно, все четверо по очереди, ощупав ейные стати, потом так же и обеих рабынь ощупали, наконец толкнули к задержанным ранее — мужики отдельно, бабы отдельно, дети отдельно. Подбежавшие преследователи возмущённо доказывали страже, что это их добыча, на что старший поста резонно возразил, что захватили ничейных рабов и тряпки с побрякушками — они, а законный владелец ничейной вещи — не тот, кто первым её увидел, а тот, кто первым её подобрал. Но если им что-то приглянулось — могут купить по сходной цене или попользоваться чем-то временно по сходным расценкам. Сенатор во главе опоздавших преследователей недовольно сопел, но оспорить один из краеугольных камней римского права не мог и он, а его спутники могли выразить свою изрядную досаду одной лишь площадной бранью, только веселящей стражу.
Пока шло это препирательство, перепуганная Клувия заставила и своих рабынь запахнуться в покрывала, дабы статями не отсвечивали, а обоих рабов тоже накинуть на головы капюшоны плащей, дабы и их никто не мог опознать.
— Вон тот плюгавый рядом с сенатором — Гней Каций, — пояснила она Арунтию полушёпотом, — Как и мой Квинт, был клиентом Флакка, а теперь переметнулся, негодяй. Вёл с Квинтом дела и хорошо знает и меня, и слуг. Дважды пробовал ещё и волочиться за мной, мерзавец. Что, если опознает кого-то из нас?
— Ну, придётся вам тогда какое-то время побыть моей добычей. Я тоже римский гражданин и тоже имею полное право подобрать первым бесхозное имущество, — тон был шутливым, но внутренне она сжалась, поскольку шутка вполне могла ведь оказаться и не шуткой, а самым настоящим рабством со всеми возможными следствиями из него.
А на примере других, которым повезло меньше, некоторые из таких следствий демонстрировались наглядно. Чуть поодаль от ворот двух задержанных и порабощённых ранее молодух предлагали желающим, кто в состоянии оплатить удовольствие, а одну уже и раскладывали сразу трое, явно арендовавших её вскладчину. Та отчаянно брыкалась, но это только раззадоривало и веселило эту троицу гегемонов.
— Как там твой дед про такие вещи выражается? Что с воза упало, не вырубишь топором? — прокомментировал по-русски Нирул, кивая в сторону разгула оптиматов и их добровольных помощников.
— Ага, так и прадед выражался, — подтвердил Арунтий.
— Натуральный беспредел, — хмыкнул встретивший их третий центурион, Марул Валодов, — Законники, млять, хреновы! Из миномётов бы сволочь накрыть и из пулемётов оставшуюся докрошить — абсолютно не жалко. Вы как, удачно сходили?
— Да, успели как раз вовремя. Если ещё немного промедлили бы, там вышло бы такое же безобразие. А у вас как?
— Тоже порядок, хотя и успели, как и вы, почти впритык. И вы тоже, я смотрю, кое-кого успели вытащить? Вот у Билстега Васькина облом вышел — подоспел, когда там уже бедлам творился, и ни хрена уже нельзя было поделать. Не устраивать же там резню?
— Дом публикана Авла Нерия и долг в полтора таланта? Совсем по нулям?
— Ну, утвари взял на полталанта и на полталанта забрал рабов, но полталанта, считай, в безвозвратных потерях. У сенатской казны ведь их теперь хрен отсудишь?
— Ага, что с воза упало, не вырубишь топором. Претензию, конечно, предъявим и за её неудовлетворение повысим цены, а пока — да, убыток. Но по таким раскладам и по нашим масштабам полталанта — потеря небольшая. Я вообще три с половиной проворонил бы, если бы опоздал. Но и из-за них не стал бы устраивать бойню с шакалами оптиматов.
— А как у ихних розничных торгашей цены взлетят, когда мы перестанем в долг им товары доверять! Вдвое ведь дефицитнее станут, если не втрое, а им же теперь победу праздновать и пирами её отмечать! — центурионы рассмеялись.
— Один хрен обидно, — проворчал подошедший Билстег, — Облажался ведь из-за чего? Из-за экстренной встречи с агентом, которого надо было срочно выручать. Если бы не это — успел бы без проблем.
— Не парься, — махнул рукой Арунтий, — Облажаться мы все рисковали, и потери при таких раскладах неизбежны. Главное, людей не потеряли, а деньги — дело наживное.
— У меня тут утварь довольно громоздкая, да и серебро тоже весит немало, а до Остии не два шага и не десяток. Барку наймём по Тибру сплавиться или воз по Остийской дороге? В Тибре сейчас трупов столько, что вёсла всё время за них цепляться будут.
— Воз, конечно. Бабы и так еле держат себя в руках, и нехрен им на те трупы в реке глазеть. Да и по времени из-за этих трупов — не уверен, что по реке быстрее выйдет.
Найдя возницу из Остии с большой телегой, запряжённой парой волов, как раз разгрузившегося и не возражавшего против дополнительного заработка на обратном пути, договорились с ним, нагрузили и миновали наконец Тройные ворота, предъявив пропуска страже и поболтав немного с её старшим. Всё это время Клувия, завёрнутая в покрывало, пряталась от знакомого публикана и только пройдя две сотни шагов по Остийской дороге, расслабилась и облегчённо перевела дух. Разумеется, о том, чтобы пройти двадцать миль за остаток дня, не могло быть и речи. Это дневной переход пехоты ускоренным маршем, так что без ночёвки в пути было не обойтись, но постоялый двор на дороге имелся, и на нём испанцев из фактории знали хорошо. Разместив людей и волов, перегрузив ценности в надёжное помещение и организовав его посменную охрану, центурионы похлопотали и об ужине. Для баб его, естественно, подали в комнаты, дабы не заставлять их отсвечивать в общем зале таверны перед лишними глазами и ушами, самим же турдетанам бояться их было нечего. Кто в центре Италии владеет турдетанским языком настолько хорошо, чтобы понять быструю речь тех, для кого этот язык — родной? Да и кого заинтересует, о чём там меж собой говорят испанцы из давно и хорошо всем знакомой тартессийской фактории, не первое уже десятилетие торгующей в Риме экзотическими товарами из-за Моря Мрака?
— Прости, почтенный, если отвлекаю тебя от твоих мыслей, — обратился один из бойцов к Арунтию за ужином, — Но вот слыхали мы с ребятами от знакомых римлян про их земельный вопрос разное и не знаем уже, кому верить. Одни говорят, что правильно эти Гракхи с популярами всё делали, другие — что правы оптиматы, поскольку у Гракхов всё равно ничего не вышло бы. А ты у нас всё-таки... гм... ну, латифундист-то не ты сам, и службу ты тащишь, как и мы, но всё-таки... гм... как это сказать-то правильно?
— Но всё-таки сын латифундиста, внук латифундиста и даже правнук, а значит, потомственный латифундист, — помог ему с формулировкой Арунтий.
— Ну, ты сам сказал всё, как есть на самом деле, и мне добавить нечего.
— Это правда, а мне правда в глаза не колет, Дам, как не колет отцу с дедом и не колола прадеду. Так что ты хотел услыхать от потомственного латифундиста?
— Да мне-то самому оно не так важно. Мне-то что? Я из городских. Из сельских семей наши ребята беспокоются, а мне просто интересно. Вот смотри сам, почтенный, что получается. Римских популяров если послушать, так оптиматы, латифундисты которые, с земли крестьян сгоняют. Вот и тревожатся наши сельские, а вдруг и вы начнёте. Ну, я не тебя и твою семью имею в виду, а вообще всех наших турдетанских латифундистов. Они же латифундисты, и вы тоже латифундисты, так почему они крестьян сгоняют, а вы нет?
— Погоди-ка, Дам. Как ты это себе представляешь? Крестьян с их собственной земли не сгоняют и римские латифундисты. Попробовали бы только! Крестьянин и в суд за защитой тогда обратится, и к плебейскому трибуну, и латифундисту-беспредельщику тогда уж точно не поздоровится. Согнать латифундист может только арендатора со своей земли. Появились у него сведущие в грамотном хозяйстве рабы — выгоднее становится их руками землю обрабатывать, чем в аренду её разорившимся крестьянам сдавать.
— Так римские пролетарии уверяют, что их согнали с земли, которой владели их деды и отцы. И чему тогда верить?
— Это правда, только не вся. Деды и отцы — да, владели, пока не разорились и не продали свою землю соседу-латифундисту, а тот не согнал их с неё тогда, а оставил их на ней арендаторами, поскольку не имел ещё хороших рабов для ведения своего хозяйства по самым передовым агротехнологиям. А когда у него появились такие рабы — карфагеняне из числа мятежников и коринфские греки, он отказал арендаторам в продлении договора. Как раз после присоединения Африки с подавлением мятежа сторонников нумидийского царька в Карфагене и уничтожения Коринфа таких рабов у римских латифундистов стало много, и сгон арендаторов с их земель стал массовым.
— Но ведь вы же этого не делаете?
— А нам и некого сгонять. У нас на наших латифундиях нет арендаторов, а есть только рабы и вольноотпущенники, оставшиеся работать по найму. А с крестьянами по соседству у нас налажена взаимопомощь — мы им помогаем их наделы обработать нашей техникой и тягловой силой, они нам своими высвободившимися руками. Они служат не так далеко от дома и не так подолгу, чтобы разоряться, и им нет нужды продавать нам их землю, а нам нет нужды покупать её — своей вполне достаточно.
— Мой отец и брат тоже так мне это объясняли, — припомнил другой солдат из крестьянской семьи, — Но тогда, почтенный, почему вам вашей земли хватает, а римским латифундистам нет? В чём разница между вами и ими?
— Да собственно, хватало бы и им, если бы не дурацкие обычаи и законы. У нас ведь наши главные доходы разве от латифундий? В основном — от мануфактур и торговли. И у римлян точно так же. Но римляне подражают грекам, а у тех считается, что только от земледелия доходы благородны и респектабельны. Ну, земледелие имеется в виду в более широком смысле — сельское хозяйство, доходы с земли. А ремесленный эргастерий вроде наших мануфактур — уже не так почётен, а торговля и вовсе у их знати предосудительна, хоть и не так, как ростовщичество. В виде традиции так было всегда, но с Ганнибаловой войны у римлян и закон принят, по которому сенаторам запрещается иметь доходы не с земли, а от этих других видов деятельности. Они их, конечно, всё равно имеют, как и мы, но мы открыто, а они — тайно, через друзей и клиентов из числа тех же публиканов. Но ведь их же ещё и замаскировать надо под доходы от земли, а если латифундия невелика, разве объяснишь ей большие денежные доходы? Поэтому им и нужно много земли, чем больше, тем лучше.
— Так всё-таки, почтенный, правы были Гракхи или неправы?
— Смотря в чём, ребята. Проблема разорения римских крестьян и сокращения из-за этого призывного контингента для римской армии давно назрела и перезрела. И в этом Гракхи, конечно, были правы. Правы они были и в том, что быстро восстановить численность римского крестьянства можно только путём наделения землёй тех римских пролетариев, кто может и хочет получить землю и крестьянствовать на ней. Но способы, которыми они решали эти проблемы или предлагали их решить, не годились никуда. И это не глупость, а умысел совершить именно эти мероприятия независимо от того, решат они главную проблему римского общества или нет.
