— Уже начали, но наши отбрыкались. В праздник желудей угостили и римскую делегацию и желудёвой кашей, и специально для них выпеченным желудёвым хлебом. А как они откажутся, когда у нас и все вожди Большого Совета их лопают, и правительство, и царь? Ну так и приготовлено же было так, что реально вкусно, если не каждый день это лопать. Попробовали они, вкус одобрили, а наши им — методичку по готовке разных блюд из желудей, специально для них на латынь переведённую и каллиграфическим почерком набело переписанную. Типа, издавайте у себя, а дубов у вас и своих полно, и если зерна вам не хватает, то вот вам наш испанский способ выхода из положения, — расхохотался и центурион, и слыхавшие разговор юнкера-миномётчики.

— И что они, отстали, досточтимый? — спросил один из юнкеров.

— А чем им было крыть? Сенаторы же. О нашем ежегодном празднике желудей они наслышаны, теперь увидели и сами, что реально едим жёлуди все. То бишь ни разу не издевательская показуха. О том, что и у нас тоже урожаи зерновых не ахти, римский сенат знает, обязательной продовольственной помощи в договоре о дружбе и союзе ни слова не прописано, а о поставках в Тартесс зерна с Азор и Канар кто же им скажет? Сенаторы в курсе всего, что им положено знать как сенаторам, так что лишнего и не потребуют. Вот поэтому нам и предпочтительнее иметь дело с оптиматами, а не с демагогами популяров, которых объективная реальность не гребёт.

— По идее, кимврская угроза должна бы хорошо припугнуть этих горлопанов? И чем сильнее будут кимвры, тем сильнее должна припугнуть?

— Будем надеяться. И хотя главная цель нашего нахождения здесь не эта, заодно в случае успеха нашей миссии достигается и она, ребята. Если, конечно, Бойориг разумен и не полезет на рожон. По идее, не должен бы он оказаться дураком.

— Но в Италию попереться ему дури хватит?

— Недооценка реформы Мария. Ну так а с чем ему сравнивать её, если наёмных армий его племя до сих пор ещё не встречало, у римлян она появилась впервые, а четыре обычные римские армии он успешно громил, и уважения они ему не внушают? В кризисе традиционная римская армия, в котором он её как раз и застал. Такими же он и две новые себе представляет — четыре лучших побил, неужто две остаточных не побьёт?

Их беседу прервал отдалённый сигнал традиционной для местных кельтиберов изогнутой керамической трубы, в ответ которой прогнусил сблизи турий рог, принятый в турдетанской армии. А затем из-за холма показалась голова колонны движущейся рысью кельтиберской конницы. Хорошо все вооружены, явно дружинники вождей, а не простые ополченцы. А вот за ними — ага, уже и ополченческая конница, судя по численности, а за ней, судя по топоту, и пехота. Ополчение, конечно, но это — кельтиберское ополчение. И мечи — ага, одинаковой у всех длины, намекающей на одинаковость их заготовок.

— Высокородный Тиресий, вождь Терманции! С ним высокородные Мегаравик и Литеннон, вожди Коленды и Нуманции, — доложил посыльный, — Высокородные Олиндик, вождь лузонов, Авар, вождь вакцеев и Никоронт, вождь кантабров!

— Хайль Аргантоний! — рявкнули выстроившиеся по сигналу рога тартессийцы.

— От имени моего правительства и моего царя приветствую вас, высокородные! — выкрикнул Арунтий по-кельтиберски, выбросив руку вперёд и вверх, — Не был ли труден ваш путь сюда?

— Да какие трудности, Арунтий, с двух-то шагов? — ухмыльнулся главный вождь ареваков, спешиваясь и передавая поводья коня дружиннику, — И к чему церемонии, когда виделись на днях? Поприветствуй вот лучше высокородного Ролдэна, прибытие которого я обещал тебе от его имени, — он указал на тоже спешившегося спутника, — Кони васконов не так резвы, как наши, а тропы у них круче и каменистее. Поэтому высокородный Ролдэн сожалеет о том, что его войско немного припозднится, но надеется на твоё понимание. Ну, наши бойцы тоже не все ещё подошли — если бы мы ждали всех, то не выехали бы сюда до самого вечера! — вожди ареваков рассмеялись.

— Приветствую тебя, высокородный, — кивнул Арунтий васкону.

— Наши тропы в самом деле потруднее, но для хорошего дела не жалко утрудить ноги коня, — отозвался тот на медленном, но правильном кельтиберском, — Затрудняет меня не это. Что за груз доставил ко мне морем купец галлеков? Какие-то ящики длиной с меч и очень тяжёлые. Купец сказал, что ему заплачено вперёд и приказно выгрузиться у меня, а чей это груз, и кто явится ко мне за ним, он не знает. Кто скажет мне, кому его передать?

— Передай его своим кузнецам, высокородный, — ухмыльнулся Арунтий, — Как с ним обойтись, они сообразят и сами, а что из него сделать — решат вместе с тобой.

— Я так и знал! — расхохотался Тиресий, — Я же говорил тебе, Ролдэн, что скорее всего, этот груз предназначен для тебя! И поэтому не будет тебе ни тех шести десятков из моих полос тартессийского железа, которые ты хотел у меня купить, ни тех двух десятков, которые я был согласен тебе продать. Обойдёшься! У тебя теперь и своих не одна сотня!

Впавший в ступор вождь васконов хлопал глазами, осознавая услышанное, его засыпали советами, на какие кирки, лопаты или мотыги его кузнецы могут теперь начать перековывать мечи и фалькаты его ополченцев, которые первыми получат лучшее оружие от его дружинников, которые в свою очередь получат ещё лучшее из этой тартессийской тигельной стали. Арунтий ждал, когда вожди ареваков закончат, чтобы лениво и небрежно добавить о следующей партии по весне, когда утихнут зимние шторма, и этим сразить его окончательно, но судьба распорядилась иначе.

— "Альбатрос" на связи, досточтимый! — сорвала его предвкушения радистка.

— Префект Максимов слушает. Приём!

— К авангарду кимвров приближаются силы дикарей втрое крупнее. Дружина их вождя более пяти сотен, пехоты более трёх тысяч, очень большой обоз. Вождь авангарда с двумя десятками своих выехал навстречу их вождю. Приём!

— Хорошо, продолжайте наблюдение. Обо всех изменениях докладывайте сразу. Конец связи! Похоже на то, высокородные, что уже сегодня нам с вами нанесёт визит сам Бойориг, главный вождь кимвров, — он перешёл на понятный всем кельтиберский, — Я уже пообщался с Лугием, вождём их авангарда, а перед этим позаботился и о том, чтобы даже их выход на эту равнину не показался им лёгкой прогулкой. Бойориг уже будет знать, как мы представляем себе наилучший для всех исход событий, и теперь нам остаётся только надеяться на его благоразумие...

91 год до нашей эры, Рим.

— Зачем они устроили этот балаган? Всё ведь на самом деле было совершенно не так, — Хедвига поморщилась, — Я понимаю, что этой небольшой арены никак не хватит для размещения большого количества бойцов, да и дорого это, но если уж они празднуют, как они считают, победу над моим народом, и считают это частью обучения своей молодёжи военному делу, могли бы изобразить всё и поправдоподобнее.

— Не воспринимай эту театральщину всерьёз, — хмыкнул Марул, приобнимая за талию свою наложницу-тевтонку, — Это у них как патриотическое воспитание, а кому при нём интересна правда? Римской черни, большинство которой никогда и не видело живого, свободного и вооружённого кимвра, тевтона или амброна, нужно просто зрелище битвы, в которой свои побеждают чужих, хотя бы отдалённо похожих на тех, кого они изображают. Представление ведь даже к годовщине Акв Секстиевых не приурочено, и я почти уверен, что придумывавший эту постановку театрал не утруждал себя абсолютно ненужными ему консультациями с ветеранами. Ему заказали эффектное зрелище для ротозеев, в которых он толк понимает, и что ему было заказано, то он и сделал, как знает и понимает. Правды в этой постановке нет и десятой доли, но гегемонам, скорее всего, понравится.

— Но зачем тогда вообще приплетать Аквы Секстиевы? — пожала она плечами.

— Чистая политика. Устроитель этих Игр курульный эдил Марцелл друг Красса Оратора и вместе с ним сторонник Мария, а тот поддерживает законопроекты нынешнего плебейского трибуна Марка Ливия Друза. А они очень неоднозначные даже в глазах этой черни, и на время летнего перерыва между заседаниями сената и народными собраниями ведётся борьба за симпатии избирателей. Обозвали это зрелище Аквами Секстиевыми, и если оно толпе понравится, это сработает на авторитет Мария, а вместе с ним — и Друза.

— Это же не бой будет, а избиение, — заценила Хедвига, — У тех, кто изображает мой народ, не настоящее оружие моих соплеменников, а какое-то странное. Оно даже на железное не похоже. Приглядись сам повнимательнее.

— Да, я знаю. Дерево, выкрашенное под металл. Но какие тевтоны, такое у них и оружие. Твои соплеменники там если и есть, то несколько человек от силы, дожившие до этого дня каким-то чудом. Многие вообще темноволосы и даже смуглы, больше похожи на нас или вообще на мавров, чем на ваших германцев. Если среди них мелькнёт вообще чёрный из Африки южнее мавров, я и этому не удивлюсь. Набрали осуждённых на казнь преступников, какие попались, вручили бутафорское оружие и поставили перед выбором — либо в этой пародии на бой погибнуть, либо быть затравленными собаками.

— А кто тогда изображает римлян?

— Скорее всего, осуждённые не на казнь, а на рабство солдаты из числа римлян и латинян. Строй знают, оружием владеть обучены и за шанс заслужить прощение, не особо рискуя жизнью, драться будут охотно и всё сделают так, как им велено.

— И такие кровавые спектакли нравятся римской черни? — поразилась тевтонка.

— Римляне считают это разновидностью настоящих гладиаторских боёв. Одна из их особенностей как народа. Нам этого, наверное, не понять, но знать их — надо.

Разумеется, ничего общего с реальными Аквами Секстиевыми представленная на арене резня не имела. Ну, почти. Когда смертники, изображавшие германцев, ринулись со своим бутафорским оружием на своих вооружённых как нормальные легионеры якобы римских противников нестройной толпой, те сразу же метнули пилумы и сомкнули щиты, пустив в ход гладиусы. Не было ни предварительного выезда вперёд римской конницы с притворным отступлением, ни легковооружённых застрельщиков, ни отдельных когорт — две трети ряженых римлян выстроились грубым подобием фаланги в четыре шеренги, а одна треть — три десятка пеших и полтора десятка конных — поскакала и побежала вдоль спины Большого Цирка для захода в тыл всем полутора сотням ряженых германцев — это имелись в виду войска, выделенные Марием в засаду и ударившие в тыл тевтонам, чем и ограничивалось всё сходство с реальным сражением. Марул, сын Арунтия, ещё в Корпусе детально разбиравший с сокурсниками реальные Аквы Секстиевы, с трудом сдержал смех, когда ряженым главным силам пришлось выручать запыхавшуюся ряженую засаду.

Двенадцать лет назад произошло это сражение, а на следующий год Верцеллы, он школотой ещё был, а к юнкерским годам и от римских ветеранов подробные сведения были собраны, и от купленных на невольничьих рынках тевтонов и кимвров. Даже не быв там и не видя той реальной бойни, Марул знал о ней поточнее и поподробнее, чем даже его наложница, наблюдавшая за событиями с обозной телеги ещё мелкой шмакодявкой и кое-что видевшей собственными детскими глазёнками. Вот кому реально повезло из тех очевидцев с той проигравшей стороны, так это ей. Ну, не одной, конечно, были и другие, но мало их таких оказалось из всей массы тевтонов с амбронами, а через год и кимвров. Бабы ведь у них тоже отчаянные. И римские ветераны подтвердили, и с той стороны, что после истребления войска при штурме обоза и с оружием бабы на победителей бросались не все, но и далеко не единицы, и самоубивались многие, перед этим детей убив, дабы и они плена и рабства избежали, так что тех, которые попали таки на невольничьи рынки, ещё и не так-то легко было взять живыми и хотя бы относительно невредимыми. Хедвиге крупно повезло — и не убили, и не изувечили, и слишком мала была, чтобы как баба кого из победителей или работорговцев заинтересовать, и испанцам приглянулась, и отбор их прошла, весьма непростой и отсеявший многих. Как потом к ним в дом попала — это уже, как говорится, другая история, до которой тогда ещё дожить надо было...

Окончательный исход постановки был, конечно, предрешён, но мелкие детали оставались в воле случая. И это не упущение постановщика, всё это работало на подогрев зрительского интереса. С цельнодеревянным копьём шансы против солдата со скутумом, в кольчуге и шлеме крайне малы, но какие-то всё-же есть. Деревянным, но острым концом можно руку или ногу зазевавшемуся противнику повредить, а при особо редких ловкости и везении — и в глаз его поразить, если не убив, то изувечив, а главное — выведя из строя. Дубиной при удачном ударе можно и шлем промять, а выдернутый из убитого товарища римский пилум пробьёт при удачном броске и скутум, и кольчугу. Против строя никаких шансов на победу, но собственную жизнь не за просто так отдать, а на искалеченного, а то и убитого противника разменять какие-то шансы судьба предоставить вполне могла. И их ряженые варвары не упускали. Один убитый наповал, один живой, судя по возне с ним, но непонятно, спасут его или нет, а в настоящем бою был бы заведомый покойник, шестеро раненых не смертельно, но из строя выбывших — несли потери и ряженые римляне. И это главные силы, которые в строю, а когда с тыла на ряженых тевтонов налетела без строя и запыхавшаяся от бега вокруг всей арены ряженая засада, тех оставалось ещё достаточно, чтобы заняться и ей. Двух лошадей конникам завалить ухитрились, одного из всадников — не было видно за их спинами, как именно с ним разделались, но орал он, как кошак, когда его рвут собаки — так же истошно и так же недолго. Остальные конные повернули назад, чего при реальных Аквах Секстиевых не было, и кое-кто из зрителей их освистал, а сосед Марула презрительно сплюнул.

Набежавшим следом за ними пешим, не успевшим отдышаться и построиться, пришлось ещё хуже. Человек пять свалились, двое без признаков жизни, половина так и не метнула толком пилумы, когда на них развернулись все уцелевшие ряженые тевтоны, сообразив, что с этими проще будет продать жизнь подороже. Кончилось это бегством от них всего засадного отряда, его преследованием всеми варварами и преследованием уже их бегом и безо всякого строя ряжеными главными силами, а в результате — безобразной свалкой, в которой ряженая римская сторона одержала верх уж точно не за счёт строя и хвалёной римской выучки. Просто их оставалось к тому моменту намного больше, да и вооружены они были уж всяко не дрекольем. Но потери победители понесли и там, хоть и не разглядеть было за дальностью, какие именно. Кое-где на зрительских скамьях даже смеялись, навлекая на себя праведный гнев ортодоксальных урря-патриотов, в паре мест потасовки случились, и одна, кажется, не обошлась без членовредительства. На арену тем временем выбежал и театрал-постановщик, размахивавший руками, топавший ногами и оравший ничуть не тише убиваемых — представление явно выбилось из его сценария, и в конце концов он навёл порядок — победители построились, уводя немногих пленных баб.