— Два года назад, когда ты подрался с ним и набил ему морду в школе, он тоже не жаловался на тебя отцу-царю. И что с того? Нашлось кому донести. Не так-то легко мне было тогда уладить этот скандал. Вместе с дедом Максимом к нему ходили...

— Ну так ты и ремня мне тогда всыпал за это неслабенько! За дело, не спорю, но ведь как мелкому сопляку!

— Тебе и сейчас следовало бы всыпать ремня, не будь ты уже совершеннолетним и воином, побывавшим в настоящем деле.

— Сейчас-то за что? Я же его только по-НАШЕМУ, а так — пальцем не тронул.

— Не за это. Тогу на плече оправь, орясина! Виден кончик чехла МАШИНКИ. А этот ваш дурацкий петушиный бой — уладим. Надеюсь, твоя новая рабыня того стоила?

— Стоила, папа! Такие — большая редкость, особенно среди финикиянок. Ноги...

— Не утруждай себя описанием — мне уже рассказали и без тебя. Я понимаю, что преувеличили раза в полтора, не меньше, но вкус у нас в роду — наследственный.

— Да пойдём, я тебе её просто покажу — мы ведь уже почти пришли, — они уже успели миновать ворота Мегары и приближались к бывшему особняку их предка.

— Потом покажешь — времени у нас достаточно. А сейчас — похвастайся-ка лучше той башней, что вы захватили.

До захваченного турдетанами участка мегарской стены было недалеко. В расположенных прямо в её толще просторных казармах уже успели разместиться турдетанские отряды, а на соседнем участке южнее — римские. Кто-то из легионеров, поднятый товарищами на щитах повыше, писал мелом на стене имена всей компании, уведомляя всю цивилизованную Ойкумену о том, что здесь были они, отважные герои Марк, Авл, Луций, Гней и Секст, бравые солдаты Первой центурии Второго манипула принципов прославленного Второго легиона. Но на башне, с которой турдетанские союзники поддерживали стрельбой штурмовавших стену гордых квиритов, несколько выше — явно конные своего товарища наверх подсаживали — красовалась крупными буквами лишь одна короткая, но красноречивая для ПОНИМАЮЩИХ надпись...

— Взрослые люди, а как малые дети! — проворчал отец сквозь ухмылку, — Ну и зачем вы ЭТО здесь написали?

— Так ведь забор же, папа! — хохотнул Турмс, — И очень хороший забор! НАШИ хотели отметиться коротко, но весело и ёмко, не так, как эти напыщенные хвастуны римляне, ну я и решил, что вот ТАК — будет удачнее всего...

— Он решил... Как малые дети! — повторил отец, — Римляне видят и читают — об этом подумали?

И точно, в их озорную надпись уже вглядывался тоже пришедший к месту недавнего подвига уже знакомый им римский трибун Тиберий Гракх.

— Не пойму, что за слово, — озадаченно проговорил он, — Вроде бы, буквы наши — икс, игрек, а вот третью не могу прочитать...

Пока смущённый Турмс морщил лоб, придумывая, как выкрутиться из щекотливой ситуации, за него это сделал отец:

— Это имелась в виду буква "зет". Три последних буквы алфавита — мы, турдетанские римляне, обозначаем так конец долгого и тяжёлого дела, когда проблема решена окончательно и никогда больше не возникнет вновь.

— А почему буква "зет" так странно написана? — не понял римлянин.

— У моего оболтуса дрогнула рука, и буква получилась "опрокинутой". Потом он попытался исправить — вон чёрточка сверху, но понял, что уже не удастся, и оставил всё как есть.

— Дрогнула рука? Вот уж чего никогда не подумал бы о Турмсе и вообще о ваших бойцах! Дядя ставит их в пример нашим солдатам, как надо сражаться...

— Одно другому не мешает. У меня в его годы тоже иногда дрожала рука — у нас это наследственное, гы-гы!

— Ну, в этом мире совершенны только боги, а мы — простые смертные, — кивнул с умным и понимающим видом Тиберий Гракх.

— Теперь понял, оболтус? — съязвил отец снова по-турдетански, когда римлянин ушёл к своим, — Ну-ка, позови своих друзей и найди мне хороший жирный мел!

Ловко взобравшись, невзирая на мало приспособленную к подобным действиям тогу, на поднятые севшими для этой цели на коней однокашниками сына щиты — как раз на уровень надписи, Волний обратился к нему на известном лишь в их узком кругу языке:

— Po spravedlivosti za eto rebyachestvo po tebe plachet horoshaya rozga. No, raz uzh ti eto sdelal, i rimlyane eto uzhe videli — day-ka, i ya tryahnu starinoy, gi-gi! — и под смех всей компании почтенный римский гражданин и префект турдетанских союзников старательно обвёл надпись сына пожирнее.

После, спустившись обратно на твёрдую землю, он добавил на том же языке:

— Znal bi ti, oryasina, KAKOGO remnya ya shlopotal ot deda Maksima v shkole, kogda napisal ETO na doske pered urokom latini! Ne za to, chto ETO napisal, a za to, GDE i KOGDA napisal. No eto bilo uzhe doma, a v shkole on otmazal menya pered rimlyaninom tak zhe, kak i ya tebya seychas...

Потом отец снова перешёл на турдетанский:

— Война с Нумидией теперь вряд ли затянется надолго. Миципса понял, что его замысел провалился, и Карфагеном ему не овладеть. Какой для него теперь смысл продолжать войну? Скорее всего, вашу алу Сципион Эмилиан скоро отпустит домой. Помнишь ли ты о том, что твоё поколение — уже третье поколение римских граждан в нашем роду? Все последние годы дед Максим мечтает дожить до того дня, когда твой ЗАКОННЫЙ старший сын наденет на палец перстень римского всадника и облачится в тунику с узкой пурпурной полосой. Твой дед крепок не по годам, как и вся наша порода, но стоит ли заставлять его ждать слишком долго? Думал ли ты о женитьбе?

— Папа, разве нельзя подождать ещё год? Куда ты так торопишься?

— Арсиноя уже полгода, как вошла в возраст невесты, и брак с царской дочерью — немалая честь даже для нас. Прилично ли заставлять самого царя и его дочь ждать целый год?

— А нельзя ли нам не заставлять их ждать и обойтись немножко меньшей честью?

— Что ты хочешь этим сказать?

— Пусть лучше Арсиноя осчастливит великой честью кого-нибудь другого, а через год в возраст невесты войдёт Навия.

— Это ещё кто такая?

— Тоже дочь Миликона, только...

— От наложницы? И что ты в ней нашёл? Чем тебе плоха ЗАКОННАЯ дочь нашего царя и полнородная сестра его наследника?

— Эта Арсиноя — спесивая и капризная дурочка. По-НАШЕМУ едва говорит, кроме тряпок с побрякушками, светских сплетен и Цирка ничем больше не интересуется, в школе всегда списывала у других, как зима — вечно простуживается. В седле едва держится, нашу МАШИНКУ даже в руки взять боится, плавает как курица. А вдобавок, у неё ещё и волосы жидковаты, и ноги коротковаты.

— Ну, ты уж преувеличиваешь.

— По сравнению с Навией — не сильно. Да ты ведь видел её и сам — на детских скачках в Цирке — третьей пришла к финишу из всей сотни. А в Бассейне — первой. И учится...

— Всё, дальше можешь и не продолжать — вспомнил. Может быть, ты и прав... Нелегко будет убедить царя сделать такой кульбит, но деду Максиму он не откажет...

— Да что там сложного? Всего-то год подождать...

— Всего-то год подождать? — передразнил его отец, — Действовать надо, а не ждать! Твои дети должны стать римскими всадниками! Надо, чтобы Миликон её узаконил, а по римским законам дочь от наложницы — вообще не дочь. Чтобы ваш брак признали законным и римляне — надо, чтобы царь удочерил её официально, а слыханное ли это дело в нашей стране? Сама-то девчонка, кстати, как к твоему сватовству отнесётся?

— Отлично отнесётся, папа! Мы с ней последний год ОЧЕНЬ дружны...

— Ну, хоть в этом ты облегчил нам с дедом Максимом задачу. Хлопот с тобой...

— Так ты одобряешь мой выбор? А дед Максим одобрит?

— Одобрит, не беспокойся. Чего тут не одобрить-то? У нас это наследственное...

Лето 144 г. до нашей эры, Азорские острова.

— Максимов! И это — ты, внук своего великого деда?! Ты что, прямо с утра ко дню рождения готовиться начал, а?! — язвительно окликнул Велтура центурион-инструктор, — Чтобы так талантливо промазать, мне пришлось бы выжрать, наверное, добрую половину той амфоры карфагенского, которой ты хвастался! И это — не закусывая! Что за хрень с тобой происходит?! Я бы ещё понял тебя, если бы ты был в натуре пьян!

— Иди ты на хрен! — пробормотал Велтур себе под нос, борясь с ноющей головой — так бывало всякий раз, когда он чересчур увлекался глубокой проработкой эфирки с захватом и поля клеток тушки, забыв о поддержании энергобаланса.

— Чего-чего? — вкрадчиво переспросил мучитель, выразительно поигрывая узловатым виноградным витисом. В качестве орудия наказания он в их элитной учебке не применялся и служил просто традиционным начальственным жезлом, но ведь и "губа" — удовольствие ниже среднего. Ведь хрен посмотрят же и на отца с дедом, и на день рождения, да ещё и совершеннолетия! Вот возьмёт сейчас Клещ, да объявит трое суток ареста, и это ещё гуманно будет — если префекту всей учебной когорты стуканёт, так тот своей властью и на неделю в кутузку упечёт! Но хоть трое суток, хоть вся неделя — один хрен звиздец долгожданному празднику! Потом-то, конечно, не хуже отметят, но потом — это ж уже совсем не то. Млять, до чего ж не вовремя накатило!

— Да колбасит его не по детски! Не видишь, что ли?! — вступился за Велтура приятель-однокашник, — Перемедитировал он вчера! Тебя от такого вообще скукожило бы на хрен!

— Разговорчики в строю, Валодов! Ладно, если так — будем считать, что мне послышалось. А ты, Максимов, перезаряжайся и иди в конец очереди, да потрудись привести себя в порядок. Пока — незачёт! Да твой брат покраснел бы сейчас от стыда за тебя! Весь барабан мимо — это ж суметь ещё надо!

— Не весь — двумя задел...

— ЧЕГО?!

— Есть незачёт! — вымучил он положенный ответ, направляясь в конец шеренги. Нет, в целом-то Клещ, как прозвали они инструктора на младшем курсе, когда он в натуре лютовал — мужик нормальный и справедливый, но когда крупно облажаешься — вот как сейчас, например — так вполне своё прозвище оправдывает. А колбасит ведь нехило, даже защита с эфирки слетела на хрен — вон и походка-то тяжёлой стала, а не такой "летящей", как обычно у них в роду на зависть всем прочим...

— Акобалов! К барьеру! — Гискон Акобалов, сосед по комнате в казарме, вышел и отстрелялся на "отлично" — все шесть пуль в "яблочко" мишени влепил. Один за другим выходили к барьеру юнкера, и даже всегдашние отъявленные мазилы хоть пару пуль, да всаживали в "яблочко". Вот это переколбасило его, млять!

Шесть выстрелов — дело недолгое, и очередь двигалась быстро. Велтур сосредоточился, прокачивая эфирку и спешно латая прорехи в защите, а затем и соединяя эти свеженаложенные заплатки прочной энергетической связью с прежними. Это ведь только новичку, едва начавшему сталкиваться с откатами, кажется, что наработки при этом пропадают, а на самом деле никуда они не пропадают — вглубь уходят, в поле клеток тушки, а может быть, если там уже накопилось достаточно, уже и в саму тушку. Судя по лёгкому ознобу, как раз очередная порция наработанных энергоструктур в генетику тушки переходит, улучшая породу на светлое будущее, но вот конкретно сейчас, в данный момент — выпихивая вместо себя в эфирку прежнюю генетическую бяку. Ну, не такую уж и бяку, если объективно разобраться, кто-нибудь иной ещё и позавидовал бы такой бяке, но для него — теперь — это уже самая натуральная бяка, полностью себя исчерпавшая и подлежащая замене. Благо, это уже не так трудно, как в первые разы — теперь-то уж и сама генетика помогает латать дыры. Да и исходная наследственность сказывается — новички свои главные энергопотоки дыханием раскачивают, а ему достаточно просто сконцентрировать внимание на крайних чакрах, и лишь небольшую часть внимания — основная в формировании и наложении заплат задействована. Так, порядок — антиграв восстановился, походка снова прежняя, родовая максимовская. Нытьё в башке тоже проходит, и уже практически исчез этот омерзительный металлический привкус во рту, от которого больше всего предостерегали отец и дед. Теперь только убрать ещё на хрен эти позывы к кашлю, без которых не обходится ни один откат, и подавление которых вынуждает напрягаться, отвлекая от текущей задачи. Ведь он будет стрелять последним, а значит — на глазах у баб, учебная центурия которых стреляет после них и уже идёт к стрельбищу. Вот срамотища-то будет, если он опять — уже при них — облажается! Он, Максимов, внук самого основателя их "магической" науки! На хрен, на хрен!

Порода есть порода. Он справился ещё за три человека до выхода к барьеру, но решил подстраховаться. Нащупал заплаты послабее, укрепил, протестировал энергобаланс эфирки, подправил небольшие остаточные перекосы. Они его уже не подведут, но надо ведь показать класс! Плевать ему с высокой башни на мнение баб вот из этой выпускной центурии, но у них ведь языки без костей, а в младшей центурии практически у каждой родственницы и хорошие знакомые. Здесь вообще все знают всех — если не лично, то через кого-то из своей компании, а в младшей бабьей центурии обучается Нерия Акобалова, младшая сестра Гискона. Факта лажи уже не скроешь — бабы знают, что его очередь в первом десятке, и раз последним стреляет — значит, в свою очередь облажался, но это со всяким бывает, да и откаты энергетические, опять же, но второй раз, да ещё и прямо на глазах у сплетниц — это явный перебор будет...

— Подопри второй рукой! — милостиво разрешил Клещ, когда Велтур наконец вышел к барьеру. Охренел он, что ли?! На глазах у баб — и по-бабьи стрелять?! Зыркнув на явно издевающегося центуриона так, что тому даже слегка не по себе стало, он демонстративно переложил револьвер из правой руки в левую и принял стрелковую позу левшей.

— Перед девушками рисуешься? Ну-ну! — съязвил инструктор, — Смотри, третьей попытки не дам! — настоящих левшей среди юнкеров едва набиралось десятка полтора, и ни одного из Максимовых среди них не было.

— Ага, понял, — прицеливаясь — с полусогнутой руки, как отец учил, Велтур уже погрузился в транс, сливаясь с револьвером, пулей и мишенью в единое целое...

— Ну, ты даёшь! — услыхал он краем уха, уже выходя из транса.

— Я никому не даю. Это мне дают, — схохмил он машинально, даже не вникая, кому, собственно, отвечает, — А я не извращенец, чтобы кому-то давать.

Предложенной ему трубы для разглядывания результата он даже не взял. Чего её разглядывать, эту большую рваную дыру? Не в центре "яблочка", правда, ближе к правому верхнему сектору, но один хрен на "отлично" — ага, с левой руки и с малораспространённой манерой стрельбы. Типа, вот что можно сделать из обыкновенного стандартного РУС-3 "Удав" с нормальным стволом средней длины — на два или три стандартных просвета вентилируемой надствольной планки — и без дульного тормоза.

— Смотри-ка! Ну, везунчик! — снова съязвил инструктор, — Кхе-кхе! Эээээ! Прекрати! Кхе-кхе! — поймав кураж, Велтур разом оторвал и впендюрил ему все его вампирьи присоски в его же эфирку, отчего тот закашлялся, а затем телекинезом задрал ему подол туники так, что ещё немного, и стали бы видны трусы — ага, на глазах у всей бабьей центурии!