— То-то и оно, — снова тяжко вздохнул центурион, — Двадцать лет отслужи, да и не сразу ещё отставку дадут, а как дадут, не сразу ещё и землю получишь, а как получишь — голую же абсолютно. Вообще в палатке жить придётся, пока времянку какую-нибудь не соорудишь глинобитную. Так мне-то что, я привычный, а как жениться прикажете? Кому ты интересен из приличных семей, такой жених в тридцать семь лет и бездомный? То ли дело раньше было? Служишь шесть или семь лет, получаешь надел — не такой, конечно, как сейчас, и тоже голый, но тебе двадцать один год! Ну, пускай двадцать два или даже двадцать три, тогда ведь землю тоже не сразу давали. К двадцати пяти годам построился и обжился, и чем ты тогда не жених? Завёл нормальную приличную семью, надел в аренду сдал, чтобы семья не бедствовала, а сам снова вербуешься в армию, служишь в ней ещё семь лет и получаешь ещё один надел. К тем же тридцати семи и его уже до ума доведёшь, и семья нормальная, дети подрастают, уже помощники. А на второй срок ведь ты уже не зелёный новобранец, а ветеран. Если салабонов много, а центурионов не хватает, могут и тебя сразу на центурию поставить, а это же и жалованье другое, и надел после службы, а если и не поставят сразу, так при первой же центурионской вакансии твою кандидатуру рассматривают — хорошие шансы в центурионы выслужиться. Ну, если на войне не убьют и не искалечат, конечно. Многие тогда два срока служили и два надела получали, а кто-то даже три ухитрялся. Самый лучший сам возделываешь и обустраиваешь, другой сдаёшь в аренду и деньги за него получаешь, а через двадцать лет после получения можешь его и вовсе продать а к своему наделу соседней земли прикупить — поди плохо?

— Цезарь Август, конечно, наш император, и не нам, давшим ему присягу, быть недовольными его военными законами, но теперь такой возможности у нас больше нет, — поддержал начальника опцион.

— А главное, до самой отставки мы уже не вправе обзавестись семьёй, — добавил Авл, — А после неё — на ком жениться? Хорошие невесты разобраны, для свежих мы сами уже старики, а шлюх этих окололагерных в жёны брать, как и приходится многим — ну что это за жена, и что с ней за семья? Я вообще подумывал, не купить ли хорошую рабыню из варварок, научить быть римлянкой, пока служу, а выйдя в отставку, освободить и взять в законные жёны. Раньше-то многие так делали, но пять лет назад Цезарь Август запретил освобождать раба раньше, чем после двадцати лет владения им. И получается теперь, что для освобождения рабыни при выходе в отставку я должен был купить её сразу при своём поступлении на службу. Но откуда деньги на хорошую девчонку-рабыню у новобранца, и когда и где ему жить с рабыней нормальной семейной жизнью? Да и дети ведь прижитые рабами бы считались, и освобождать их, а потом официально усыновлять — это тоже ведь целая история получается. Сына до двадцати лет ни на римлянке не женишь, ни на службу не устроишь, поскольку раб, дочь замуж за римлянина не выдашь, поскольку рабыня. А в двадцать лет кто она будет? Перестарок уже! А если детей с рабыней не заводить, чтобы рабами не считались, то самой-то ей сколько будет? Допустим, шестнадцатилетнюю я её купил бы, так через двадцать лет ей будет тридцать шесть, и каково ей будет в такие годы рожать? Это разве нормальная римская семья получается?

— А свободную варварку взять, так она же не римская гражданка, — развил тему Тит, — И сам брак незаконный получается, и дети от него римского гражданства иметь не будут, и зачем он тогда такой нужен? Вот и получается, что остаются для нас одни только наши римские шлюхи. Вот и женись на такой, с которой если и не половина, то четверть легиона переспать успела, включая и твоих же сослуживцев по центурии, помешищем для всего легиона будешь, и моли Юнону, чтобы ещё и бесплодной не оказалась, как водится частенько за шлюхами. Но и таких расхватывают, если не стары ещё и не безобразны, так они же ещё и капризничают — у них выбор шире, чем у нас. А из кого нам тут выбирать?

— Ну так не первые же вы такие? — хмыкнул Турмс, — Вот ты говоришь, Авл, что дочурка-вольноотпущенница от рабыни в двадцать лет перестарок. А для кого перестарок, если ветеран в тридцать семь лет в отставку выходит? Вот выйдешь ты в отставку, так что, не возьмёшь с удовольствием двадцатилетнюю? Вы ведь не первые в отставку выходите, даже не десятые, и наверняка есть уже такие, как раз вас и дожидающиеся.

— Ага, дожидаются они! — буркнул центурион, — Такую — да, ты прав, я взял бы с удовольствием, да только где же такую найдёшь, когда они все давно просватаны? Ей ещё года три или четыре в рабынях ходить, а жених давно имеется, только её двадцатилетия и дожидающийся, и как тут вклинишься? Это очень повезти должно ветерану, чтобы такая ветеранская дочурка к его отставке бесхозной оказалась. Ну, сам понимаешь, я не говорю о тех, которые пусть себе и дальше бесхозными остаются, ведь столько даже я не выпью! — и они с опционом расхохотались.

— Так это нам, солдатам, ещё навстречу идут ввиду особых условий, — добавил Тит, — А так-то на гражданке закон в полную силу действует — раб не только двадцать лет прослужить у одного и того же хозяина должен, но и ему самому должно быть не меньше тридцати лет от роду. Хорошо вам, тартессийцам! И солдатам у вас семью иметь можно, и рабыню подходящую в любой момент освободить можете, если не захотите брать в жёны капризную или дурнушку из свободнорожденных. А у нас — все лазейки перекрыты!

— Ну, я не хочу критиковать политику и законы самого Цезаря Августа, который всё-таки наш самый большой друг и самый главный союзник, — ухмыльнулся Турмс, — Но сенату следовало бы и повнимательнее изучать законопроекты своего принцепса, прежде чем единогласно принимать их. На гражданке вашей — это понятно. Во-первых, с этими бесплатными хлебными и денежными раздачами вашим неимущим гражданам куда ещё наращивать их число за счёт вольноотпущенников? А во-вторых — ты прав, кто женится на стерве или корове, если можно купить и освободить для женитьбы хорошую рабыню? Но для армии, да ещё и в таких варварских дырах, ваш сенат мог бы сделать исключение, если бы больше думал о пользе дела, чем об угождении уважаемому всеми нами Цезарю. Опять же, не хочу, чтобы это выглядело похвальбой, но наш Малый Совет никогда бы не предложил настолько непродуманного закона, а Большой — никогда не принял бы его.

— То-то вы повсюду хороших рабов ищете, да всё больше детвору, да больше девчонок, чем мальчишек набрать норовите, — заметил Авл, — Ты ведь сенатор, Турмс?

— Я ещё не дорос, но мои дед и отец — да, положение занимают у нас такое же, как у вас ваши сенаторы.

— Я это и имею в виду — из сенаторской семьи и сам будущий сенатор. И при этом ты не поленился и не побрезговал ни сюда приехать, ни даже в Алисо, куда наших сенаторских сынков и на цепи не затащишь. Из Алисо ты привёл десятка два, не меньше. Здесь десяток отобрал, и мне рассказывали, как ты перебирал предложенных тебе. Так не отбирают для рудников или латифундий, да и какие работники из мелюзги? Да и слыхал я, что хороший раб у вас недолго рабом остаётся. А тебе самому столько и не нужно, да и всему вашему семейству тоже. Значит, не только для себя?

— И не столько. Подходящих людей много не бывает, особенно хороших невест. Так зачем же наши люди будут выбирать плохих, когда можно найти и отобрать хороших в других странах? Животных-то все хорошей породы хотят иметь, а человеческая порода разве не важнее? Поэтому — да, отбираем подходящих для нас отовсюду. Много таких где найти? Вот, где находим понемногу, там и отбираем. Немножко и у вас здесь отобрали.

— Твоя наложница тоже из таких? Шикарная, умеете отбирать!

— Хельга? Давно уже конкубина. Но — да, девчонкой была из таких, только не из ваших здешних, а из тех кимвров, которые у пролива в Венедское море.

— Ещё и свободная, значит? И при этом ездила с тобой и в Алисо и, говорят, не капризничала ни там, ни в дороге? И где вы только таких находите?

— А вот так и отбираем единицами из сотен. Только наши антропологи сейчас в Аквитании задействованы, так что сюда кроме меня направить было некого. А я методике отбора обучен, но не силён в германских языках, и когда нужно поговорить с дикарями о чём-то сложном, Хельга помогает в качестве переводчицы.

— А была из таких же рабынь?

— Да, купили мелкой ещё девчонкой, как и эти, которых покупаем у вас.

— Вот так вот и получается, Авл, что мы тут воюем с варварами, захватываем у них рабов, но в отставке нам и жениться-то толком не на ком, а тартессийцы скупают по дешёвке самых лучших и даже рабынь имеют шикарных, — хмыкнул Тит, — Вот готов хоть на аурей поспорить, что и из этих купленных у нас несколько таких же красоток вырастет, которых мы не в состоянии разглядеть и отобрать для себя. Хорошо устроились друзья и союзники! Не сочти за обиду, Турмс, но сам по совести рассуди, разве не так?

— Ты абсолютно прав, Тит, и мне правда в глаза не колет. Да, так всё и есть, мы пользуемся здесь вашими трудами и вашим риском. Но разве ваш римский работорговец заплатил бы вам за этих германских шмакодявок больше? Но у нас и их жизнь сложится лучше, и тех наших людей, которым не придётся жениться на негодных для нормальной благополучной семьи невестах.

— Да я разве в претензии? Ты-то правильно всё делаешь, о своих заботишься, и ваше правительство о своём народе заботится, как оно и должно быть по справедливости. Обидно только, что по твоей кимврке вижу, какими станут вот эти — для вас, а не для нас.

— Да, из-за несовершенства ваших новых законов. Бесплатный хлеб для римских неимущих граждан обременителен для казны, и Цезарь Август не хочет увеличения числа нуждающихся в нём, отчего и провёл эти ограничения на освобождение рабов. Об армии — ему самому подумать при этом за всеми его государственными заботами было некогда, а сенат и думать не стал, спеша угодить ему. Или, возможно, не хотят оставить без женихов всех этих негодных невест-римлянок, которых вы никогда не взяли бы замуж, оставайся у вас выбор. У нас политика заботы о своём народе — каждому турдетану по хорошей жене, а у вас, по-видимому, каждой римлянке по хорошему мужу. А в результате — да, добытые вашими трудами и кровью красивые и некапризные варварки осчастливят не вас, а наших людей. А ведь могли бы — вас самих, добывших их, будь ваши новые законы продуманнее.

— Тут ты прав, и этот новый закон — как мечом по яйцам для нас, — хмыкнул Авл, — А вот зачем ты со своей кимвркой аж в Алисо отбирать этих девок поехал, когда их всё равно привели бы и сюда? Разве здесь это не удобнее? Или послал бы туда кого-нибудь из своих людей, а сам здесь проверил и принял бы его работу.

— Я бы так и сделал, если бы было кому поручить. Но это всё равно, что заказать отбор вашим. А у нас говорят, если хочешь, чтобы дело было сделано хорошо, сделай его сам. Я учился многому, в том числе и отбору, а мои люди — нет. Я знаю, на что обращать внимание и о чём спрашивать — не так хорошо, как наши антропологи, чья служба именно в этом, но лучше, чем ваши работорговцы, отбирающие просто двуногий рабочий скот, а не будущих сограждан. Поэтому кроме меня самого — некому. Да, здесь намного удобнее, но сюда рабов ваши из Алисо уже рассортированными пригоняют, а там они ещё семьями как есть. Как обратили ваши в рабство за недоимки, так и пригнали всей семьёй. А я ведь, чтобы понять, что из той или иной шмакодявки вырастет, должен и на мать её взглянуть, и на тёток по отцовской линии, и поговорить с ними, и много чего у её родни выяснить. Там такая возможность есть, а здесь она откуда? Только по тем, которых из ближайшей округи ещё семьями сюда пригнали. Поэтому и пришлось самому с Хельгой туда ехать. Ну так я ведь зато уверен в результатах отбора, а не принимаю кота в мешке. Разве это не стоит тех неудобств, которые нам пришлось для этого потерпеть?

— Я так и подумал, что для тебя дело вовсе не в этой пустяковой разнице в цене, — кивнул центурион, — Видишь, Тит, чем тартессийские сенаторы отличаются от наших? С одной стороны, нашими неурядицами пользуются, и это обидно, но с другой-то стороны, разве мы сами не хотели бы иметь таких сенаторов вместо наших жирных обленившихся тупиц? Ну вот за что боги дали таких сенаторов тартессийцам, а не римлянам?

— Ну так я же и сказал, что обидно, но к нему-то какие у меня претензии, когда он правильно всё для своих делает? Да, жаль, что не наш, и не о нас заботится, но такова уж наша судьба, с которой не поспоришь. Римская Германия — для тартессийцев! — и оба римских вояки невесело рассмеялись.

Частично завоёванная в ходе давних ещё походов Друза Германика, младшего из пасынков Октавиана, а частично признавшая римскую власть во избежание завоевания, римская Германия номинально охватывала все земли между Рейном и Эльбой, но римской администрации и гарнизонов ещё не имела, если не считать отдельных военных лагерей, а управлялась признавшими римскую власть собственными вождями, которые подчинялись вместе с римскими войсками лагерей пропретору провинции.

В принципе-то за восемнадцать лет можно было добиться и большего освоения новой зарейнской провинции, если бы её было решено учредить сразу, но её бедные даже по сравнению с Косматой Галлией земли не привлекали римских поселенцев. Сам Цезарь ходил за Рейн только для замирения германских вождей, зачастивших со своими набегами на завоёванную им Галлию, установив Рейн как естественную границу римских земель, а двадцать лет назад и Друз Германик сам вторгся туда только в ответ на германский набег. Опять же, замиряя воинственных местных вождей и вовсе не помышляя ни о какой новой провинции. Зачем бедная Германия наместнику Галлии? Но выходило так же, как и везде. Новые набеги требовали новых военных походов, и накопленный опыт подсказывал, что только постоянная римская оккупация замирит дикарей окончательно, как замирила она кельтиберов в Испании и кельтов в Галлии. А оккупация требовала немалых войск, и их требовалось кормить, и за чей счёт это делать? Вот так и образовалась к востоку от Рейна два года назад римская Германия, нужная лишь для того, чтобы удержать под контролем воинственных вождей и их беспокойных соплеменников. И хотя пропретором провинции был назначен Публий Квинтилий Вар, успевший хорошо зарекомендовать себя на Востоке легатом Сирии при подавлении беспорядков и целого восстания в Иудее, здесь и условия были совсем другие, и что сделаешь с совершенно дикой страной за жалкие два года?

Поэтому и не было покуда в Германии никаких римских городов, а были только военные лагеря, крупнейшим из которых был лагерь Алисо на рейнском притоке Липпе, а сам Вар, если ситуация не требовала его присутствия, предпочитал управлять провинцией из обустроенного гораздо лучше лагеря Ветера на западном берегу Рейна, формально ещё из Галлии, хотя на окрестных землях и были уже поселены помимо римских ветеранов и принявшие римское подданство германские общины. Кроме речного пути Алисо и Ветеру связывала и идущая вдоль берега Липпе дорога в виде широкой просеки через лес, дальше же в лагеря помельче вели только узкие просеки, но в Германии и это считалось дорогами.