— Невозможно, величайший! — заверил императора только что протиснувшийся в ложу распорядитель Игр, — Толпа и так разочарована твоим запретом спустить на нимф стаю павианов, среди которых пять обученных насильников. Я распорядился, чтобы не убивали и не калечили побеждённых амазонок. Если ты прикажешь, можно будет потом раздеть их и уже на них спустить этих павианов. Они тоже достаточно хороши собой, и зрители оценят по достоинству такое зрелище.
— Этого ещё только не хватало! — возмутилась Помпея Плотина, — Мало того, что женщины рискуют жизнью на потеху толпе, которую приохотил к этой гнусности всё тот же Домициан, так их хотят подвергнуть ещё большей гнусности?!
— Они не особо пострадают от насилия, если не будут сопротивляться, — пояснил распорядитель Игр, — Это же не быки и даже не львы с леопардами, а всего лишь павианы. Зато это будет выглядеть очень смешно, и зрители будут даже в большем восторге, чем от прежних боёв женщин с карликами, которые так любил устраивать Домициан. От рабынь и преступниц не убудет, если развлекут толпу, и пусть благодарят свою судьбу и милость цезаря за то, что что отделаются только унижением вместо смерти или увечий.
— Заткнись, мерзавец! — психанула императрица, — Марк, ведь унижение тех, кто сражался, рискуя жизнью, омерзительно вдвойне!
— Павианами мы их, разумеется, не унизим, — успокоил жену Траян, — Игры ещё не один день продлятся, и раз уж чернь требует непристойных зрелищ, пусть потерпит до последнего дня. Я подумаю, кого можно использовать для этой цели. У нас преступницы есть, приговорённые к арене, но не сгодившиеся для боя?
— Большинство из них стары и безобразны, и я хотел добавить их к тем иудеям, которые будут брошены львам послезавтра. Вместо них, если прикажешь, можно отобрать столько же молодых иудеек попривлекательнее.
— Виновных только в том, что оказались жёнами и дочерьми побеждённых нами мятежников? — съязвила Помпея Плотина.
— Вообще-то, великая, я как раз и предлагаю смягчить их наказание, заменив им львов павианами, — заметил распорядитель Игр.
— Я подумаю, — отмахнулся император, — Оставим это пока.
На арену вышла очередная группа женщин-гладиаторш, промаршировала вдоль трибун и поприветствовала Траяна стандартной фразой. Ну, чтоб идущие на смерть — это сильно сказано, поскольку из всех их предшественниц на этих Играх ни одна не только не убита, но и не искалечена, но в принципе, на арене всякое бывает. Предыдущая же группа удалилась, победительницы гордо, а побеждённые понуро, даже не подозревая, от какой участи они были только что спасены на императорской трибуне.
Разбившись на пары по жребию и рассеявшись по всей арене, дабы с любой из трибун можно было наблюдать хоть какой-то из их поединков вблизи, новые гладиаторши по сигналу трубы начали бой. Понятно, что больше показушный, поскольку императрица на дух не переносила женских смертей и увечий, а император её в этом поддерживал, но уродливых среди них не было, и двигались они ловко, так что зрителям, даже с учётом их показухи, было на что посмотреть. Об этом Траян позаботился в качестве компенсации за снижение риска. Маловероятно было увидеть кровь, разве только царапину или ссадину, зато сплошь и рядом под ловким ударом лопалась застёжка или завязка снаряжения одной из противниц, обнажая скрытые под ним формы. Собственно, именно это и считалось для них особым шиком — раздеть противницу в ходе боя по возможности донага, а после этого обезоружить её, но при этом не причинив существенных телесных повреждений. Почти на грани непристойности, чтобы зрителям понравилось, но не доходя до неё окончательно. И в принципе особо ловким гладиаторшам это удавалось. Во всяком случае, публика их бои не освистывала и не требовала крови или непотребств. Но до бесконечности, конечно, это римскую чернь развлекать не могло, да и должно было со временем ей приесться. Очень уж развратил гегемонов Домициан всевозможными извращёнными новшествами, а правил он пятнадцать лет, за которые столичные зеваки успели к ним привыкнуть. Роскошью же Игр поразить гегемонов Траян тоже не мог, поскольку финансы он унаследовал от своего предшественника Нервы далеко не в лучшем состоянии.
Прекратив конфискационный террор Домициана и получив поддержку сената, другой опоры своей власти Нерва не имел. Отказ от чрезвычайщины сократил доходы его казны, а расходы резко возросли. Нужно было компенсировать безвинно пострадавшим от Домициана их потери, нужно было задобрить недовольную убийством Домициана армию, которой тот на треть повысил жалованье, нужно было задобрить и столичных гегемонов внеочередной денежной раздачей, а преторианцев не удовлетворила и она, хоть они-то и получили больше всех, и им пришлось выдать на расправу убийц Домициана, а затем и откупиться ещё большей денежной выплатой, чтобы преторианцы смирились наконец с проклятием памяти Домициана, от которого не желал отказываться сенат. И как тут было свести концы с концами? А усыновлённому старым и бездетным Нервой в качестве своего наследника Траяну пришлось ведь и политику его продолжать, связанную с возросшими затратами, и лимес на Рейне обустраивать. По справедливости следует отметить, что его начал строить ещё Домициан, и проект оказался весьма толковым, так что Траяну нужно было только продолжить начатые работы. Но ведь и это тоже требовало немалых денег! А тут ещё и эти сиротские приюты, затеянные ещё Нервой и поддерживаемые его женой, на которые и хлебные пайки пришлось распространить, и денежные выплаты, аналогичные поддержке малоимущих римских горожан. Было отчего пухнуть императорской голове! До этих ли ему мелочей с непристойными зрелищами для черни в амфитеатре Флавиев? Но задетая за живое императрица не унималась:
— Не так-то легко отучить наших пролетариев от всех этих гнусных сцен, а вы, тартессийцы, ещё и потворствуете им в их низменных наклонностях, привозя в Рим этих разнузданных обезьян!
— Павианов, великая, доставляют в Рим и из Египта, — возразил Тордул, — Их бы не привозили, если бы их не заказывали ваши же устроители Игр. Что заказывают, за что платят, то им и доставляется. И для чего им нужно, на то и применяется. Поставщики-то тут при чём, если непристойные зрелища востребованы в самом Риме?
— А у вас не востребованы?
— В наших городах мало подобной черни, а по нашим законам и обычаям никто ничего ей не должен, и её запросы никого не интересуют. Если её развлечения преступны, попавшиеся на них либо получают за это свою порцию витисов, либо повисают высоко и коротко. В наших цирках показываются и животные, но в нормальных благопристойных номерах, демонстрирующих искусство дрессировщика. Страусов или оленей для езды на них в лёгкой колеснице выдрессировать труднее, чем обезьян на эти непристойности, но павианы у нас ни на что не дрессируются, а сидят в вольерах зверинца, где на них смотрят наши дети, и им на их примере объясняют поведение дурно воспитанных людей. Так оно получается и смешнее, и нагляднее, и доходчивее для мелюзги, а заодно воспитывается и презрение к дурным людям с обезьяньей натурой.
— То есть, ваши бестиарии не дрессируют обезьян-насильников?
— Им никто этого не заказывает. Атланты поставляют самых обычных молодых самцов, пойманных на воле или выращенных в питомнике в заказанном им количестве, а мы перепродаём римским устроителям Игр, и нас не интересует, для чего они им нужны. Дрессируют из них насильников женщин уже ваши бестиарии. С ними это легче, чем даже с собаками, поскольку обоняние у обезьян такое же слабое, как и у человека, и они больше полагаются на зрение, как и мы. А павианы — стадные и гаремные обезьяны, у которых их вожак владеет всеми самками стада и не подпускает к ним других самцов. Из-за этого их молодые самцы не упускают случая воспользоваться самкой из другого стада, а иногда и другого вида. Там, где два разных вида павианов соседствуют, такое вовсе не редкость.
— И при случае могут изнасиловать и женщину?
— Чернокожие из стран южнее Мавритании рассказывают о таких случаях, да и атланты не опровергают. По их мнению молодым павианам-самцам достаточно показать, как это делается у людей, чтобы они сделали при случае то же самое. Поэтому номера с изнасилованием павианами пьяных вакханок, которые тоже любил Домициан, несложны.
— Я слыхала, что были случаи увечий, а один и вовсе смертельный.
— Да, при сопротивлении павианы могут и рассвирепеть. Мой отец рассказывал мне, что после показа павианам, как это делают люди, их тренируют с помощью нанятых для этого дешёвых уличных потаскух, которые ничего не имеют против, поскольку им за это заплачено по их меркам щедро. Павианы привыкают к тому, что покорность отданной им женщины — в порядке вещей и возмущаются, когда такой покорности не встречают. А поскольку ваша чернь любит именно насилие и кровь — мой отец подозревает, что и этих вакханок обманывали, не говоря им, что их ожидает на самом деле. Их возмущение было натуральным и вызывало такое же ответное возмущение павианов, что и требовалось для наилучшего развлечения публики. Но при чём же тут поставщики обезьян, а рассуждая по справедливости, и обучавшие их бестиарии, которые получили приказ и были обязаны его исполнить? Намного омерзительнее на мой взгляд те, кто сознательно обманывал жертв этого гнусного представления, а ещё омерзительнее те, кто заказывал им это. А заказ был — в угоду вашей разнузданной черни, которая для меня омерзительнее и тех, и других. Я не хочу быть понятым превратно как порицающий римские обычаи. Это ваша Империя, ваш народ и ваша столица, и вам уж всяко виднее, чем мне, как ими следует управлять. Да и не знаю я, как теперь Рим мог бы выбраться из этого тупика. Тем более несправедливо было бы винить в нём вас, унаследовавших его от далёких предшественников. Но я очень не хотел бы, чтобы в таком же тупике оказалось и наше государство, и я очень благодарен нашим предкам, которые этого не допустили.
— Это ведь у нас ещё со времён самого первого Цезаря, которого вы называете Тем Самым? — поинтересовался Публий Элий Адриан, двоюродный племянник Траяна, да ещё и недавно женившийся на его внучатой племяннице.
— Увы, это началось у вас гораздо раньше, Публий Элий, — ответил Тордул, — Во времена Цезаря Того Самого хлеб для бездельников сделали вообще бесплатным, но и до него пять модиев в месяц продавались им по цене намного ниже рыночной. Эту порочную политику ввёл ещё демагог Гай Семпроний Гракх, и с тех пор вашей городской черни не обязательно очень уж напряжённо трудиться, чтобы прокормить и себя, и какую-никакую семью. И естественно, она с тех пор с удовольствием размножается и всерьёз считает, что содержать её — обязанность государства. Теперь, конечно, уже поздно идти на попятный.
— То есть, это нужно было отменить сразу же? Тогда почему этого не сделали?
— Ваши оптиматы пытались, но не сумели отстоять, а новые демагоги требовали всё больших и больших дотаций. Их отменил Сулла во время своей диктатуры, но он же и следил за тем, чтобы рыночные цены оставались доступными для работающего человека. Если бы после его ухода из власти хотя бы эта его политика продолжалась, ваша чернь не обленилась и не обнаглела бы, а всё общество не зашло бы в такой тупик. Но демагоги эту политику свернули, а Цезарь Тот Самый, захватив сокровища друидов в Косматой Галлии, решил, что он может позволить себе и кормить городскую чернь бесплатно, и развлекать её регулярно роскошными зрелищами. А в результате — приучил к безделью и наглости.
— Да, теперь это уже слишком поздно менять, — посетовал император, — Вам-то легче, Тордул Марций, ваши предки не допустили этой ошибки с самого начала, а вот мы — слишком глубоко в ней погрязли. И значит, политика Суллы теперь непригодна для нас, а нужна политика Цезаря с завоеваниями и содержанием городской черни за счёт добычи.
— Вряд ли это возможно до бесконечности, величайший. Цезарь Август ведь не просто так рекомендовал ограничиться достигнутым и не замахиваться на большее.
— Я бы с удовольствием, Тордул Марций, но не могу. Где взять деньги на наши государственные расходы, и где взять рабов для наших латифундистов? Ты же помнишь этот холодный прошлый год и его скверный урожай? Он был скверным и в Египте из-за низкого разлива Нила и засухи, и я выкрутился тогда с большим трудом. В нормальные годы Египет покрывает треть потребностей Рима в зерне — четыре месяца из двенадцати. И где гарантия, что такие неурожаи не повторятся вновь? Чтобы Рим меньше зависел от египетских урожаев, я обязал сенаторов не менее трети их состояний вложить в зерновое хозяйство их италийских латифундий, но для этого я должен где-то отыскать множество недорогих рабов, а где я возьму их без большой и победоносной войны?
— Которая заодно избавит тебя от этих обременительных для казны ежегодных субсидий Децебалу.
— Моя подготовка к войне с ним так хорошо заметна? — Траян сразу перешёл на турдетанский — медленно, подбирая слова и заменяя латинскими те, которых не помнил, — Солдаты заняты на строительстве дорог в Мёзии.
— В таком количестве? И просто так, чтобы были? — Тордул тоже разделял слова и заменял успевшие накопиться в нынешнем турдетанском языке русизмы аналогичными им латинизмами, — Было бы объяснимо, если бы ты основывал на перекрёстках этих дорог города, а через Дунай зачастили бы на север римские купцы. Да и либурны в Дунае были бы не так подозрительны, если бы сопровождали речные плоскодонки торговцев. Скрыть приготовления такого масштаба невозможно, величайший, как бы ты ни старался, но уж замаскировать их мирным обоснованием ты мог бы и получше.
— Децебал тоже не очень-то соблюдает условия мирного договора. Постройка новых крепостей вдоль Дуная, накопление своих войск, военный союз с маркоманами и роксоланами, но главное — набеги даков, особенно тот прошлогодний. Разве этого мало?
— Не о том речь, величайший. Поводов к войне Децебал дал тебе достаточно, но война будет тяжелее вдвойне, если ты не обеспечишь внезапности. А для этого все твои подготовительные действия должны иметь и невоенное объяснение. Вот ты строишь там новые дороги, а для чего они нужны там в мирных целях, если ты не строишь там городов и не расширяешь торговлю с Дакией? Где твои будущие ветеранские колонии в Мёзии? И где землемеры, ищущие удобную для обработки землю и нарезающие её для этих колоний и для латифундий твоих толстосумов? Где твои рудознатцы, ищущие там стройматериалы и другие полезные ископаемые? И заметь, величайший, это ведь не только для сокрытия от даков твоей подготовки к войне, это пригодится тебе и после неё для развития Мёзии.
— Я понял тебя, Тордул Марций, — кивнул император, — Да, ты прав, это следует сделать. И хорошая маскировка военных приготовлений, и задел для будущего развития сопредельной с Дакией провинции.
— Не помешало бы ещё изобразить работы по разметке лимеса вдоль Дуная, да и строительство начать тех сооружений, которые могут быть потом использованы и не для него. Но выглядеть это должно как начало строительства полноценного оборонительного лимеса — очень солидно и основательно, чтобы ни у кого и сомнений не возникло, что ты в это строительство вбухаешь колоссальнейшие средства. Это развеет подозрения Децебала.
