— С этим — да, должны справиться, — задумчиво согласился префект, — Навряд ли мы восстановим в нашей армии утраченные навыки борьбы с боевыми слонами, но страх перед ними мы уменьшим до такого, который они смогут преодолеть. Для этого — да, нам вполне достаточно и цирковых слонов.
— Вы говорите, лошади боятся любых слонов? — поняла наконец-то Мамея, — А почему бы тогда не напугать нашими слонами конницу персов?
— Мама, ну не выйдет же это с ними, — терпеливо ответил ей Александр, покуда опешивший от этой глупости префект претория хватал ртом воздух, не находя слов, — У них же свои слоны есть, и уж свою-то конницу они ими обкатают наверняка. И после их индийских слонов наши африканские их лошадей уж точно не испугают. Разумеется, это было бы соблазнительно, всё-таки конница — их основная сила, а пехота доброго слова не стоит, но Ардашир со своими слонами лишил нас этой возможности. Нам главное, чтобы наша конница их слонов не слишком боялась, и если мы добьёмся хотя бы этого, даже это будет для меня прекрасным подарком судьбы.
— Ладно, я женщина и ничего в этом не понимаю! — Мамея лениво изобразила самокритику, которую давно уже никто за чистую монету не принимал.
— Ну, не наговаривай на себя, величайшая! — ожидаемо польстил ей Гай Аттий, — Не всякий мужчина и солдат так быстро поймёт военный вопрос, как его поняла ты!
— Делайте, как знаете и считаете правильным, — смилостивилась императрица и махнула рукой, — Вам виднее, как поставить на место обнаглевшего персидского царька. А ещё лучше — завоевать наконец этот Восток. О. если бы только не проклятый Макрин!
— Мама, у дяди Каракаллы всё равно не было шансов завоевать Восток. Не тот он уже, каким был во времена Александра Великого и Дария, да и наша армия требует не такого снабжения, которым довольствовались тогдашние македоняне, — заметил её сын, — Что толку от этой ряженой под македонскую фаланги, с которой дядя собирался дойти до Индии? Макрин — предатель и негодяй, но этот негодяй, если уж говорить начистоту, спас Империю от военной катастрофы.
— Какой катастрофы? Крах грозил самим парфянским Аршакидам!
— Да, после кампании Септимия Севера, величайшая, — подтвердил префект, — Но святотатство самого Каракаллы в Арбеле и вероломная попытка убить Артабана заставили забыть о раздорах и вновь объединиться всех парфян. Продлись та война в глубине земель Парфии, мы потеряли бы всю нашу армию, а с ней и все наши восточные провинции.
— Не все, но Сирию потеряли бы точно, — поправил его Александр, — И сейчас бы я не в Месопотамию поход планировал, а в Сирию для её отвоевания. А крах Аршакидов — да, он случился и без нас, но это был крах именно Аршакидов, а не их царства, и лучше бы уж они оставались у власти, чем этот персидский Ардашир. Он уже почти объединил под своей властью всю бывшую Парфию, и его верховную власть — признали. Пехоте персов, этим принудительно набранным мужланам, не выстоять против наших легионов, но у него остаются всё те же конные лучники парфян, которые всегда были нашей главной головной болью на Востоке, а панцирных катафрактов стало ещё больше, чем было у парфян. Я тут ряженую фалангу дяди Каракаллы высмеивал, но из-за персидских катафрактов мне шесть легионов самому по-македонски перевооружать приходится. Их ведь только сариссами в три человеческих роста и остановишь. А теперь ещё и эти индийские боевые слоны!
Со времён Траяна римских императоров не оставляла мечта о завоевании новых земель на богатом Востоке, в том числе сказочной Индии. И дело тут было не только и не столько в стремлении переплюнуть славу Александра Великого, хотя и от неё, конечно, не отказались бы. Но это так, заодно. Были причины и попрагматичнее, и поважнее. Парфия угрожала безопасности Сирии и Египта, двух самых доходных провинций Империи, и эту опасность хотелось ликвидировать раз и навсегда. За Парфией — не прямо сразу, но уже не так уж и далеко — Кушанское или Индо-Скифское царство, та самая Индия, которой в своё время достиг и Александр Великий. Ещё при Флавиях из Империи, если Плиний Старший не преувеличивает, в уплату за индийские товары ежегодно утекало золота более, чем на пятьдесят миллионов сестерциев. Каждый год! Империя столько не добывала, и где тут на такую торговлю напастись драгметаллов? Между тем в самой Индии, как уверяет Плиний Старший, эти же товары стоили чуть ли не в сотню раз дешевле. Грабёж среди бела дня! И как тут не мечтать о завоевании Индии хотя бы для получения этих индийских товаров по индийским же справедливым ценам?
Но главное — даже не эти предметы роскоши и экономия на них, а рабы. На что годны криворукие варвары? Бери больше, кидай дальше, ничего сложнее и ответственнее им поручить нельзя. Да ещё и лентяи, за которыми нужен глаз, да глаз. Риму нужны рабы трудолюбивые и искусные в продвинутом хозяйстве, а за такими — только на Восток.
Халдеи из Месопотамии, мидийцы, эламиты, собственно персы в узком смысле, бактры с согдами, ну и, конечно же, индийцы — вот кто нужен Риму для того, чтобы в него вернулось благословенное процветание старых добрых времён. Начиная с Траяна римские армии периодически вторгались в Месопотамию, захватывая там рабов нужного Империи качества, но на всё хозяйство Империи их было слишком мало, только дыры ими заткнуть на самых ответственных и кропотливых работах, которых не доверишь, если есть дело до результата, пленным или покупным северным варварам. Для процветания нужно больше, в разы больше, но ни продвинуться дальше на восток подобно Александру Великому, ни даже саму Месопотамию надёжно удержать — не вышло ни у кого. Преимущества римской армии перед старинной македонской в дальнейшей экспансии Рима на восток обернулись непреодолимыми недостатками. Римский легион не может самообеспечиваться местными ресурсами, а требует стандартных видов довольствия, на Востоке отсутствующих, нужен подвоз из Сирии, и всё упирается в логистику. Римских дорог вне Империи нет, а то, что называют дорогами парфяне, годится только для вьючных караванов, на которых много не перевезёшь. Гужевой же транспорт не справляется со снабжением из-за слабости лошадей и медлительности волов. Они и на римских-то дорогах оставляют желать лучшего, а уж на этих караванных тропах — тем более.
Можно выиграть все сражения в кампании, пока хватает припасов, но нельзя обеспечить всем необходимым размещённые в захваченной стране легионы, без которых её не удержать. А не удержав Месопотамию, не превратишь её и в базу снабжения войск для дальнейшей экспансии. Вроде бы, и близки Мидия и Персия, даже вторгнуться в них можно передовыми отрядами, но достаточных для их захвата сил туда уже не ввести. А без их захвата и превращения в базы снабжения на Индию остаётся только облизываться. Соблазнительный был период, когда Парфянское царство после похода Септимия Севера затрещало по швам и было на грани распада, нажми только посильнее, и оно развалится, и Каракалла был бы близок к успеху, если бы не возмутил всех парфян разорением гробниц их царей и знати. Повторять его ошибку Александр Север не собирался, но повторить его успехи теперь будет намного труднее. Ардашир, сын Папака и внук Сасана — основатель новой, уже персидской династии, ещё не обозлившей подданных поборами, произволом и катастрофическими просчётами в политике. За него они будут сражаться охотнее, чем за дискредитировавших себя поздних Аршакидов, а главное — никуда не исчезают и всё те же проблемы с логистикой. Завоевать же богатый Восток — жизненно необходимо Риму.
Теперь — ещё необходимее, чем прежде. После убийства брата и соправителя Геты оставшийся единовластным правителем Каракалла должен был задобрить всех, от кого зависело сохранение и укрепление его власти. И армии он увеличил жалованье, и для римской черни — раздачи, а чтобы она всё-таки не бездельничала, а работала — в очередной раз повысил размер минимальной заработной платы римского гражданина, за которую с удовольствием нанялись бы работать многие, если бы их хоть кто-то за неё нанял. Но где было найти таких дурных работодателей? И раньше-то римских граждан нанимали мало, поскольку хватало рабов и приезжих перегринов, и обходящихся дешевле, и работавших старательнее избалованных римлян, а теперь и вовсе перестали нанимать. До сих пор у римской черни излюбленное мошенничество — выдать себя за приезжего перегрина или за продаваемого раба, поработать какое-то время, а потом привести нескольких свидетелей, которые подтвердят, что он — римский гражданин, труд которого должен быть оплачен в положенном по закону размере.
А главным ударом по экономике Империи оказался эдикт Каракаллы о римском гражданстве для всех свободных перегринов, живущих в общинах со своим собственным самоуправлением и гражданством. Теперь то же самое творится и в провинциях, и хорошо ещё, что бесплатного хлеба и денежных раздач требовать пока ещё не додумались, но ведь додумаются же рано или поздно. Каракалле, конечно, объясняли, чем опасно его решение, но тот на полном серьёзе намеревался завоевать Восток и дать Империи множество новых рабов оттуда. Это у дураков предшественников не получалось, а у него — получится!
Но, хотя какие-то шансы на успех у него и были, второго Александра Великого не вышло и из Каракаллы. Сам же все свои шансы и испортил, да так испортил, что потом не мог спасти положения и Макрин. Смог только контрибуцией откупиться, разорив и без того далеко не полную казну, зато сохранив восточные провинции. А внутри Империи он вернул прежние размеры удвоенных Каракаллой уплачивавшихся римскими гражданами налогов на наследство и на освобождение рабов, обессмыслив тем самым и финансовый эффект от эдикта Каракаллы. Ну, частично. Тот ведь перед сенатом обосновывал решение ещё и финансовой выгодой — перегрины этих налогов не платят, а платят другие, которых казне мало, но если обложить перегринов ещё и ими, не дав гражданства, не полыхнут ли тогда восстаниями провинции? На это отцам-сенаторам возразить было нечего, а удвоение этих налогов тоже стерпели, утешая себя тем, что их ведь платят теперь и новые граждане, бывшие перегрины. Но конечно, стерпели только сквозь зубовный скрежет, как и те новые граждане, которых Каракалла и не думал освобождать от прежних перегринских налогов. А восточный поход Каракалла провалил, Макрин от провала не спас, а двоюродный брат, Антонин Бассиан Элагабал взять реванш на востоке даже и не пытался, и спасибо ему за это, поскольку страшно же представить себе, в какую катастрофу вверг бы Империю этот избалованный роскошью и помешанный на восточных культах извращенец!
Впрочем, и сам он не хотел, и кто бы ему позволил? Фактически ведь правила за него их общая бабушка Юлия Меса, да его мать, тётя Юлия Соэмия, а уж им ли было не знать ему цену как полководцу? Это ему не роскошествовать, не жён менять, извращений не учинять и не внедрять чуждые Риму восточные культы. Да кто вообще императором бы его признал, если бы армия была довольна Макрином, а Юлия Соэмия не поразвратничала в своё время с Каракаллой, на что и сослалась, выдав сына за плод этой любовной связи. И ведь прокатило! Солдатня даже к инцесту между двоюродными братом и сестрой так и не придралась — то ли плевать им было, то ли войска и не поверили в отцовство Каракаллы и тем более наплевали, лишь бы своего императора вместо Макрина на трон усадить. Но так или иначе, не усядься тогда на трон его не стоивший доброго слова двоюродный братец, и ему самому не сидеть бы теперь на нём. Спасибо хоть, добилась бабушка его усыновления им, и не пришлось матери придумывать уже своей собственной кровосмесительной связи с кем-то из покойных двоюродных братцев. Был острый момент, смертельно опасный для них с матерью, когда Элагабал почуял угрозу и решил избавиться от них, ну так зато ведь и сомнений у преторианцев не возникло, кого предпочесть надоевшему всем извращенцу. Но и наследство от него досталось — не всякому врагу такое пожелаешь!
О финансах — вообще приличных слов на ум не приходит, одни ругательства в духе солдатни или портовых грузчиков. Богатые металлом руды в золотых и серебряных рудники выбраны почти полностью, от бедных слишком мала отдача, а утечка за пределы Империи драгоценных металлов продолжается. И только ли в безумной расточительности беспутного двоюродного братца тут дело? Ещё при Каракалле, в годы молодости матери, мода у богатых римлянок завелась пудриться золотой пылью, которую после этого нельзя было собрать для повторного использования. Разбавления золота в ауреях не допустили и золотое содержание в них сохранили прежним, но только потому, что ауреи на экспорт в обмен на восточные товары вывозятся. Но вес аурея снижался неоднократно, и теперь его только на вес и принимают даже внутри Империи.
Серебряный же денарий дискредитирован окончательно. Марк Аврелий был вынужден разбавить в нём серебро медью до четверти, Септимий Север — уже до сорока процентов, а при двоюродном братце меньше половины серебра в денарии осталось. А по серебряному содержанию ведь и ценность. Ну, ввёл Каракалла свой антониниан весом и номиналом в два денария, а что толку? Серебра он в него исходно меньше заложил, той же медью разбавив, а курс принудительно к двум денариям приравняв, но это же только в казённых расчётах, а на свободном рынке торговцев разве обманешь? Цены в этих новых антонинианах сразу же стали повыше, чем в денариях, а налоги все сразу же повадились антонинианами этими платить по официальному курсу. Элагабал как раз к тому составу антониниана и денарий привёл ради упрощения монетной чеканки. Порча же монетного серебра порядку в финансах уж точно не способствует, да и куда уж дальше-то денарий портить? Ему самому уже и на снижение налогов пойти пришлось, на треть их величину уменьшив, иначе непосильны они становились для подавляющего большинства римских налогоплательщиков. Экономить почти на всём теперь приходится кроме армии и раздач столичной черни, а цены регулировать в духе двоюродного дяди он не стал. Понятно же, к чему это привело бы? Когда стали его просить о снижении цен на говядину и свинину, он запретил забой коров и свиноматок, как и их ещё не выросшего приплода, после чего за пару лет цены снизились и сами по причине изобилия мяса на рынке.
Но монете ценность и такими методами не вернёшь. Где взять недостающее для этого серебро? Не допустить дальнейшей порчи денария и антониниана пока-что удаётся, но о возврате им достойного серебряного содержания не может быть и речи. Денарий его собственной чеканки в сравнении с персидской драхмой Ардашира — это же стыд и позор Империи! Серебро называется! Даже по цвету металла сразу же видна чересчур большая примесь меди в римской монете, в то время как в персидской выдержан стариннвй общий стандарт эллинистического мира не более пяти процентов меди в серебряном монетном сплаве. И где только серебро на свои драхмы перс берёт? И как тут не мечтать завоевать наконец страну со столь богатыми серебряными рудниками?
Тем более, что войны, похоже, и не избежать. Набеги персов и парфян и после посольства к Ардаширу не прекратились, а наоборот, участились, да и не привезло от него посольство обнадёживающего ответа. Новый царь царей считает себя потомком древних Ахеменидов и претендует на все их прежние владения, то бишь на весь римский Восток. А монеты нового, уже парфянского образца намерен чеканить не только серебряные, но и золотые — не иначе, как переливать и перечеканивать их собрался из тех римских ауреев, которые от Макрина в виде контрибуции получил, да от индоскифов в виде дани. Они же с малабарского берега по всей Индии расползаются, в том числе и к индоскифам. Римское золото, которого так не хватает самому Риму! Ну, не всё оно, конечно, на восток уходит, добрая половина на запад к атлантам через тартессийцев, но чего на него облизываться, на это утёкшее за океан золото? И не дотянуться до него без океанского флота, которого нет и никогда не было у Рима, и не поймут атланты такого юмора, если и дотянешься вдруг каким-то чудом. Как-то раз, при Каракалле ещё, когда гигантская волна из океана смыла всё на испанском и мавританском побережьях, и у двоюродного дяди соблазн возник тех тартессийцев захватить, так и войска у них в Бетику и Тингитанскую Мавританию вошли помощь пострадавшим провинциям оказать, и флот атлантов за их спинами замаячил.
