Шепард сел, его глаза оказались напротив глаз Светланы. Между ними — только пламя двух свечей, озарявшее их лица всполохами. Язычки гнулись, совсем немного колебались от дыхания двух людей. Двух любящих друг друга, верящих друг другу людей. Светлана поставила бокал на стол, взяла вилку. Начала есть. Как же вкусно... И ничего неполезного для неё. Благодарный взгляд любимой сказал Шепарду всё. Капитан тоже взял вилку, начал есть. Лёгкий стук приборов о посуду совсем не напрягал слух.
Она даже не помнила, кто первым начал говорить. Для неё это было неважно. Она слушала Джона, говорила сама, успевала кивать или отрицательно едва заметно мотать головой. Они снова вместе. Снова наедине. Снова вдвоём.
Светлана многое знала о проблемах Джона. О том, какие травмы он получил там, на Базе Коллекционеров. Алла сдалась и многое, очень многое ей рассказала. Не как командиру и старшему офицеру крейсера, не как высшему начальнику на борту военного корабля. Как подруге. Стрельцова понимала — блюдя клятву Гиппократа, Алла о многом умолчала. Да, она осматривала Шепарда, который пришёл к ней в её комнатушку в Штаб-Квартире на Омеге. Селезнева была верна себе — у неё любая комната совмещала в себе личную каюту и врачебный кабинет.
Джон пришёл к Алле, потому что этого попросила, а может быть, потребовала Чаквас. Карин, знавшая его возможности. Запредельные, нечеловеческие возможности. Которые он использовал столь редко. Не желая прослыть нелюдем, демоном, исчадием ада. Светлана понимала: он, вполне возможно, бережёт эти возможности для будущих схваток с Жнецами и их приспешниками. С теми армиями, которые, вне всяких сомнений, ринутся на десятки миров ключевых и обычных рас Пространства Цитадели. Бережёт, понимая, что их применить придётся только в самые критические моменты. Знать бы только, где и когда эти моменты будут действительно критическими. Знать бы.
Светлана читала в глазах Джона усталость и опустошённость. Лагерно-тюремный блок-уровень Базы Коллекционеров оставил в душе и сердце Шепарда незажившую глубокую, саднящую рану. Ему пришлось не только увидеть многое своими глазами, ощутить и услышать там, но потом ещё — просмотреть горы видеоматериалов, прочесть пачки ридеров, переданных ему, старшему помощнику командира фрегата обоими турианцами. Мордином, мотавшимся по палатам, устроенным в залах пленённого крейсера Коллекционеров. Многими другими сокомандниками. Пропустить этот ужас и ад через себя, своё восприятие.
Джон держался. И только Светлана знала, чего ему это стоит. Чего ему стоило не отдать приказ уничтожить этих четырнадцать Генералов Коллекционеров. Не отправить их в небытие следом за их соплеменником. Чего ему стоило не приказать уничтожить немногочисленных учёных, которых обнаружили в глубоком бункере за территорией лагерно-тюремного уровня. Скрывались. Думали, не найдут. Не заметят. Полухаски, покорные исполнители воли Жнецов и Генералов. Бывшие люди, бывшие азари, бывшие турианцы, бывшие саларианцы.
Светлана знала, как дрожал Мордин, врач и одновременно — спецназовец легендарной ГОР. Дрожал и не трогался с места, понимая, что если даст слабину — от пяти саларианцев-полухасков не останется и пепла.
Только ему, её Джону, турианцы Найлус и Сарен показали полный видеоматериал о том, что они нашли в лагере, где содержались пленные турианцы и турианки. Дети. Старики. Женщины. Девушки. Крайк и Артериус знали и верили — Джон выдержит. Он действительно выдержал. Выдержал три часа просмотра этого кошмара. Выдержал, потому что Сарен и Найлус были там сами и не только видели вживую всё это, но и чувствовали намного острее. Намного острее, чем это способна была передать любая видеозапись. Он тогда понял и турианцы-Спектры это почувствовали, что сам бы рвал на части этих умников-полухасков. Издевавшихся над женщинами и девушками турианками. Унижавших мужчин-турианцев.
Светлана как никто другой понимала, как страдал тогда её Джон. Страдал, вырастая в восприятии Сарена и Найлуса до размеров и мощи монолитного монумента. Не всякий и далеко не каждый турианец смог бы остаться в здравом уме, увидь он всё это даже в записи. А Артериус и Крайк знали, что для их старпома, для Шепарда, человека-Спектра это вдвойне тяжелей. Война Первого Контакта. Турианцы против людей. Люди против турианцев.
И тут — лагерь, лаборатории с распростёртыми на столах голыми телами турианцев и турианок. Яркий свет бестеневых ламп. Хищные жала хирургических лазеров. Полоски стали и металлов, способные резать, а при нужде — и кромсать кожу и плоть. Ломать пластины.
Маленькие турианцы и турианочки, запертые десятками в стеклянные кубы. Дрожащие, перепуганные. Но старательно, пусть и неумело, но скрывающие страх, помнившие, что они — турианцы, что они — воины. Независимо от возраста и пола. Независимо ни от чего. Они — гордая раса.
Тюремные камеры. Переполненные, смрадные. Всё для унижения, всё для того, чтобы сломать. Запугать. Затоптать. Коридоры, с полов которых не смывали кровяные полосы. Многих, очень многих волокли по этим плиткам после допросов, после пыток, после опытов, после издевательств.
Мордин побывал везде. Обошёл все камеры, все лаборатории, все блоки, все бараки. И никому не отдал то, что заснял там. Никому. Только часть, небольшую часть скопировал и передал. И этой части хватило, чтобы взорвать Экстранет. Количество копий этих материалов в кратчайшие сроки превысило миллиарды. Эти видеозаписи транслировались почти непрерывно. В разных вариантах, но — непрерывно. По большинству каналов. Никакой сенсации. Голая, жестокая реальность. Реальность врага, готового придти в пределы Млечного Пути. Готового уничтожить всех, кто имеет наглость быть органиком, быть разумным. Уничтожить всех, кто не пожелает сдаться, будет сопротивляться, будет воевать. А потом — уничтожить всех остальных.
Единственными, кто видел большую часть записей Мордина, были Андерсон и Шепард. И Светлана всё острее понимала, почему Джон так чётко, так определённо и так жестоко оставил её здесь, в привычном пространстве Млечного Пути. Оставил, зная, что её всё равно снимут с вахт, освободят от кучи обязанностей. Только для того, чтобы она выполнила своё основное, ключевое предназначение — выносила и родила детей. На время забыла, что она — офицер, командир и руководитель.
Она не заметила, как вместе с Джоном оказалась на диване. Свечи продолжали гореть, а они сидели рядом и смотрели... смотрели друг на друга. А потом... Потом она оказалась в объятиях Джона. Она плакала и не всегда, далеко не каждую минуту осознавала, что это были за слёзы — радости или горя. Всё смешалось. Она плакала, понимая, что только так в тот момент сможет показать своему Джону, как она его любит, как она за него боится и как она рада его видеть рядом. Да. Она плакала. И знала, что для Джона это — понятная и естественная реакция на окончание долгой и трудной разлуки.
Он встал, опустился перед ней, сидевшей на диване, на колени. И осторожно и бережно поцеловал её живот. Светлана обеими ладонями мягко удерживала голову Джона, приложившего ухо к её животу. Обнявшего своими руками её за талию. Какая там талия... Она будет, обязательно будет. Потом, когда она родит. Родит Джону детей. Его и её детей. А сейчас Светлана таяла: Джон тихо говорил со своими детьми. Мягким, едва слышным шёпотом. Говорил и чувствовал то, что они ему отвечают. Пусть это будет его личной тайной, что они ему отвечают. Равно как и то, что он им говорил. Это и его дети. Только его и её дети. Первенцы.
Потом будут, обязательно будут другие. У них обязательно будет большая семья — теперь Светлана в этом была абсолютно уверена. Детский смех, топот детских ножек, детские голоса очень долго будут сопровождать их обоих. Его и её. Всю их жизнь. А Жнецы... Жнецы будут уничтожены. Не изгнаны — уничтожены. Чтобы никогда больше не было никаких Циклов, никаких Жатв.
Шепард подхватил Светлану на руки и осторожно, медленно отнёс в спальню. Она привлекла его к себе, он подчинился. И окружающий мир для них перестал существовать. Она целовала его, покрывала лицо Джона поцелуями так, как хотела и мечтала всегда — не оставляя ни одного нецелованного места. Даже самого маленького. И млела, ощущая, как он успевает целовать её. Как он обнимает и прижимает к себе её, раз за разом доказывая ей без слов, что он по-прежнему любит её, что она для него — самая главная, самая ценная и самая лучшая.
Взгляд со стороны — Кайден
Кайден стоял у окна. Снова у него в руках — кружка с горячим витаминным напитком. И снова перед глазами та малолетняя азари. С очами, полными Огня Тьмы. Если бы не Дженнифер... Он бы не стоял теперь здесь. Биотичка, бандитка, преступница. И теперь — его, Кайдена Аленко, спасительница.
Он обязан ей жизнью. Больше чем жизнью — своей личностной целостностью. Мирала уже связывалась с ним. Пояснила очень многое. Эшли успели успокоить. Она почувствовала этот момент, когда он, Кайден, оказался на Грани. И теперь, вне всякого сомнения, ждёт, когда он, Кайден, сам выйдет с ней на видеосвязь.
Аленко знал, чувствовал, что Эшли не воспримет его желание поговорить только по аудио. Не согласится общаться с ним текстовыми терминалами. Только видео. Ему самому было очень важно увидеть Эшли воочию. Только так. Никаких аудио и текстов. Только видеть.
И всё же он боялся. Боялся, что взглянув на него, Эшли вспомнит тот момент. Момент Грани. Момент, когда она ощутила, что может навсегда потерять его — своего любимого. Отца её детей.
Разве он мог предположить, что Дженнифер успеет? Он ведь сам полез в эту лабораторию. Полез по глупости. Решил показать молодецкую удаль. Как же, без пяти минут командир десантного отряда группы высадки элитного легендарного фрегата "Нормандия", корабля Отряда. А потом хватило бы пяти миллисекунд, чтобы стать хаском. Навсегда.
Если бы не Дженнифер. Сверхлюбопытная и сверхбыстрая. Прошедшая такую подготовку, перед которой он, лейтенант-биотик — воспитанник младшей ясельной группы детского сада, а не профессионал-офицер. Кайден знал, что она, Дженни, любит Шепарда. Знал, что она любит всех нормандовцев, в том числе и его, Кайдена Аленко. Но Шепарда, без всякого сомнения, выделяет. Каким колдовством владел старпом фрегата — Кайден даже не пытался понять. Для него это было непознаваемо в принципе.
Минута истекала за минутой, а Кайден продолжал стоять у окна, отхлёбывать по глотку напиток и пытаться, стараться, стремиться подготовиться к разговору с Эшли.
Наконец он решился, набрал номер, утопил сенсор ввода и...
Когда он увидел лицо и глаза Эшли, он понял сразу всё. Она его любит и ждёт. И она рада, что он позвонил ей первым, как и полагается мужчине. Они молчали, смотрели друг на друга. Говорили не только взгляды. Говорили души. На своём особом языке. Она убедилась, что он, пусть и травмирован, но жив и здоров. Не ранен. И была рада и горда тем, что у неё муж — герой, что он — один из тех, о ком сейчас, вот в эти минуты говорят почти все каналы Экстранета. Все подружки — и гражданские, и опогоненные — обмирали от зависти, а она чувствовала себя счастливой.
И как никто знала, сколь зыбко это счастье перед лицом Грани. Мерцнувшей перед её Кайденом своей холодной линией. Поэтому она молча смотрела на Кайдена, давая возможность говорить с ним своей душе и своей сути. Не было больше острой на язык и неприступной, как турианская крепость, сержанта Уильямс. Была просто женщина. Любящая и боящаяся за своего любимого мужчину женщина. Носившая под сердцем его детей и знавшая, понимавшая, ведавшая — этот мужчина её не бросит, не оставит, не предаст, не причинит ей или её детям боль. Потому что он — истинный, настоящий. Перед ней. Перед ней одной.
Несколько часов Кайден общался с Эшли по видеосвязи. И ощущал, чувствовал, как она успокаивается. Значит, можно успокоиться и ему. Она и дети — в безопасности. На Цитадели. Она рассказала ему, что пока "Нормандия" ходила за "Омегу-четвёртую", ей очень помогала Светлана Стрельцова. Кайден понял. Понял то, что ему было доступно. И кивнул, вызвав сверкание в глазах своей любимой. Доброе, мягкое сверкание радостных "зайчиков".
После окончания сеанса видеосвязи Кайден заварил себе ещё несколько порций напитка. И теперь он был спокоен. Эшли любит его. Он — любит Эшли и своих детей. Не будущих — настоящих. Для него они — уже реальность. Значит, можно теперь отдохнуть. Пока отдых возможен. В жилом крыле Штаб-Квартиры было тихо — обитатели блюли тишину и порядок, понимая — многие утомлены и нуждаются в покое.
Через несколько минут он спал, едва прикрывшись покрывалом. Спал крепко и спокойно, без сновидений.
Взгляд со стороны. Дэвид Андерсон
Дэвид Андерсон расположился в кресле своего большого номера в жилом секторе Штаб-Квартиры на Станции. Ария и слушать не захотела его возражений — она чётко и ясно сказала, едва только он попробовал не согласиться с её выбором, что командиру фрегата-легенды не пристало ютиться в номере, достойном какого-нибудь коммивояжёра. Ему, — сказала матриарх азари, — нужно отдохнуть. Хорошо отдохнуть. И для этого лучше всего подойдёт большой и светлый номер, а не холостяцкая конура. А управлять кораблём и экипажем, управлять Эскадрой он сможет и отсюда — для этого ему будут созданы все необходимые условия. И ведь действительно создала. Все условия. И даже больше, чем все. Дэвид чувствовал её взгляд, понимал, чем он вызван. Но не отвечал. Сохранял спокойствие и отстранённость. Хотя... Какое там спокойствие.
На фрегате шли регламентные работы, корабль приобретал обычный вид, вовне и внутри исчезали признаки перегруженности. Команда и экипаж почти в полном составе переселились на станцию, на корабле оставались только дежурные и охранные смены. Большая часть необходимого была сделана ещё до входа на внешний рейд станции, теперь оставались небольшие, но важные мелочи и можно было бы отдохнуть, расслабиться, отключиться.
Раньше можно было бы. До Базы Коллекционеров. Теперь, увы, нет. И Андерсон, едва фрегат закрепился на внешнем рейде рядом с "Волгой", поспешил погрузиться в работу. Поспешил в Изоляционный уровень, чтобы ещё и ещё раз убедиться в том, что для спасённых было сделано всё необходимое и достаточное. Ещё раз убедиться, что ничего не было упущено, проигнорировано.
Трудно было оставаться на фрегате, когда большая часть экипажа и команды корабля штурмовала Базу, преодолевала сопротивление охраны и боевых подразделений Коллекционеров, освобождала узников, брала под контроль двигатели и реакторы этого каменно-металлического острова. Ещё труднее было остаться на борту, когда шёл бой с человекоподобным Жнецом. Очень хотелось лично разнести голову тому, пятнадцатому Генералу Коллекционеров. Очень хотелось. Но надо было руководить, организовывать, контролировать, обеспечивать. Делать то, что должен был делать командир корабля, даже в таких нестандартных условиях. Моро таки сумел присоединить фрегат к обшивке Базы. И обеспечить надёжную связь корабля с этим "островом".
А когда пошла информация от группы высадки... Стало не хватать времени. Катастрофически стало не хватать. Лавины данных, многочасовые записи, тексты, диаграммы, таблицы, графики. Столько нового. И — два новых корабля, захваченных в доках Базы. Два крейсера, так и не успевшие активироваться и ударить по "Нормандии". Потом в док пришёл третий крейсер. Пришёл, уже покорный своим новым хозяевам.
