Явик... Он первый объяснил ему, Андерсону, предельно доходчиво, что эти корабли — не что иное, как в самой малой степени трансформированные протеанские крейсера. Какой же мощью обладали протеане, если владели такими монстрами. А Явик пояснил, что таких крейсеров у Империи Протеан были сотни и тысячи... И Андерсон совсем по-иному стал воспринимать масштабы будущего противостояния с Жнецами. Совсем по-иному.
Всё оказалось намного серьёзнее и больнее. Шансы на успех приходилось выцарапывать уже сейчас... А дальше будет сложнее. Нельзя недооценивать противника, врага, оппонента. Тем более такого, что уже несколько раз, быть может — несколько десятков раз зачищал Галактику от разумной жизни под корень, оставляя только слишком слаборазвитые расы, в принципе не способные сопротивляться и атаковать.
Для него, Дэвида Андерсона, уже давным давно служба стала важнейшей частью жизни. Он, конечно, знал, чувствовал, что нравится многим женщинам и девушкам, но не считал возможным сейчас уделять внимание личной жизни. Не хотелось допускать в душу и суть угрозу новой потери, нового разрыва, нового непонимания. И потому он так хотел скрываться именно в простых одноместных маленьких номерах. Там было... привычнее. Напоминало о каюте на "Нормандии", совмещавшей в себе спальню и рабочий кабинет. Ему больше-то и не надо ничего. Этого вполне было достаточно для работы и для жизни. На фрегате всегда хватало задач и вопросов, всегда хватало проблем, которые требовали его внимания, участия, реагирования. А взаимоотношения с женщинами... могут и подождать. Не время сейчас. Не время.
Андерсон понял многое во взгляде Арии. Да, она, без всякого сомнения, влюбилась в него, командира фрегата "Нормандия". Влюбилась, как сама уже определила, безответно. Мудрая восьмивековая матриарх. Её трудно, почти невозможно обмануть, ещё сложнее — ввести в заблуждение. Возраст многого, очень много лишает, но очень многое и даёт. Даёт понимание. Понимание того, что ему, Андерсону, будет привычнее и необходимее любовь земной женщины, а не любовь матриарха азари. Любовь на закате жизни. Любовь в военное время.
И потому Андерсон молчал и не отвечал на столь явные, столь хорошо читаемые и понятые ему сигналы. Очень надеялся, что Ария поймёт правильно. Не будет осуждать. Простит. Ей нужна ровня. Явик подарил ей лет пятьсот жизни, чтобы она могла не только родить, но и вырастить своих детей. Быть с ними несколько веков, непреодолимых для него, Дэвида Андерсона.
Карин. Несгибаемая майор медслужбы, хирург от бога, вышедшая замуж за свою работу и с лёгкостью меняющая медотсеки крейсеров и фрегатов на врачебные кабинеты и лабораторные боксы крупнейших военных медцентров. Она, как и он, вероятно, уже устала от личностного одиночества, ведь даже Мишель она "дрессирует" как какую-нибудь конкурентку, а не свою коллегу-медика. Зато глотку любому перегрызёт за любого из нормандовцев. За тех, кого она знает досконально, как и полагается медику её класса и опытной, немало повидавшей женщине, обладающей чувствительностью высочайших уровней. Иногда Андерсону хотелось придти к ней в медотсек поздно вечером и просто вслух ясно в очередной раз признаться в том, что он к ней... неравнодушен. Просто признаться. Ей признаться, только ей. Постараться, чтобы об этом в очередной раз никто не узнал ни из числа нормандовцев, ни, тем более, из числа волговцев. Но разве такое утаишь? Нормандовцы не глупы, они сразу учуют такое. И придётся оправдываться, объясняться. Хотя, нет. Оправдываться и объясняться он не будет. Незачем. Это касается только двоих. Если Карин его в конце концов окончательно отвергнет... Что-ж. Её право. Как же всё же хочется объясниться. В очередной раз объясниться.
Нельзя. Статус командира фрегата не позволяет часто допускать такие вольности. Или, может быть, в связи с угрозой Жнецов, угрозой галактического масштаба отбросить эту "рамку" в сторону и всё же признаться? В очередной раз признаться? Как знать, сколько времени осталось для мира. А война... Война будет долгой. Если им, ему и Карин выпало служить и работать и даже жить на одном корабле, пусть и модернизированном, превращённом едва ли не в ударный крейсер, может быть — это какой-то знак? Может быть. Как знать, как знать.
Надо работать. Надо поработать. Есть немало ридеров с информацией, которую надо проанализировать, надо составить планы, уточнить многие детали... Андерсон подошёл к окну, выходившему на внешний рейд, бросил быстрый взгляд на красавец-фрегат, висевший в своём квадрате внешнего рейда. Там всё нормально. И для того, чтобы было там всё нормально... Да и не только там... Ему надо работать.
Взгляд со стороны. Ария Т'Лоак
На душе у Арии было неспокойно. Даже в своей квартирке восьмисотлетняя матриарх не могла обрести стабильность. Властительница целой огромной станции "Омега" жила в небольшой квартирке. Да, возможно, не по рангу. Не по чину. Не по статусу.
Но что сейчас ей по статусу, когда она увидела стольких обездоленных. В прямом смысле обездоленных. Не только азари, нет. Руководя разумными, которых другие разумные с лёгкостью именовали не иначе как криминальными элементами и шарахались от них как от прокажённых, поневоле перестанешь обращать внимание на расовые предрассудки. Поймёшь только одно — это разумные существа, органики. И они выбрали свой путь. А она — свой.
Хотя... какой там путь. После того, как ушла Лизелль... Слишком многое в душе Арии было сожжено. Дотла. Пепел был убран. Переработан. И эта душевная пустота стала привычной. Она и на Андерсона-то обратила внимание... Случайно, что-ли. А вышло ещё хуже. Влюбилась. Безответно. Ей ли, прожившей восемь человеческих веков, это не знать и не понимать?
Безответно. А так хочется обрести свою, как говорят люди, да разве только они — половинку. Поверить в то, что у тебя снова кто-то есть. Кто-то, кто готов делить с тобой и радости, и горе. Ария согласилась бы сейчас зачать ребёнка и даже не одного. Чтобы поверить в чудо. Чтобы понять, что она ещё... Ещё не старуха. Тысяча лет... Вот она, гарантийная тысяча. Двести лет — и всё. Если у неё, Арии Т'Лоак будут эти двести лет. С таким противником, как Жнецы... может и не быть.
Эта неизвестность. Эта неопределённость. Эта нестабильность. Выматывают. Всё чаще Ария вспоминала себя в молодости. Всё чаще обращалась мыслями к прошлому. Всё чаще. Ещё немного... И она захочет написать мемуары. Или — хотя бы начать их писать. Наверное, потому, в том числе, она и не стала особо сопротивляться Кай Ленгу, когда он... Словом, убивал её. Может быть в тот момент, она посчитала, что уже готова встретиться, воссоединиться с Лизелль в другом, ином мире. Оставив этот, где она была одинока.
Все разумные хотят власти и богатства, не задумываясь ни на секунду о том, что придётся им отдать, обрети они эти самые власть и богатство. Когда она последний раз спала без кошмаров? Когда она засыпала без снотворного? А ведь ей много снотворного нельзя — мало ли что может случиться на "Омеге", что может потребовать её участия, её присутствия, наконец. Когда она веселилась не по обязанности, не по протоколу, а просто так, для себя? Когда она чувствовала себя спокойно и свободно? Теперь, если подумать, то следует сказать, что никогда. Больно и грустно.
Где-то в глубине сознания крутился оранжевый маячок опасности. Беды. Будет ещё одна атака на Станцию. Обязательно будет. Длительная. Острая. Опасная. Жнецы не успокоятся, пошлют своих марионеток, сообщников. "Цербер"? Очень даже может быть, что и "Цербер". Да, Архангел и Патриарх сделали всё, чтобы вооружить как саму станцию, так и её постоянное население. Создать армию, способную не только к парадам, но и к реальным боям.
И всё ближе война. Война с Жнецами. Теперь, после низложения Коллекционеров это стало ясно. Это стало фактом. И этот маячок прямо указывал на то, что идут, отщёлкивая метрономом, последние минуты мирной жизни.
Скоро место мира займёт война. Очень скоро. А она, Ария Т'Лоак?... Она — одна. Даже если она выживет при атаке Жнецов на станцию, то что у неё впереди? Бесконечная текучка. Бесконечные заморочки. И — пустая маленькая квартирка, в которой только и сохранилась частичка Лизелль. Ария не меняла эту квартирку ни на какую другую — здесь Лизелль родилась. Здесь. Тогда... роды были неожиданными. Хоть и считается среди разумных органиков, что азари всесильны по части регулирования процесса беременности и родов, но природу обмануть и поставить под ярмо никому из органиков ещё не удавалось. Здесь. В этой комнате появилась на свет она, Лизелль. Придав жизни Арии новый, огромный, большой смысл.
А потом, когда она погибла... Из Арии словно вынули стержень. Она едва не сломалась. Только многолетняя привычка держать форму и лицо спасла её от краха. Личностного, профессионального. Любого другого. Она тогда поверила в то, что Лизелль... что её дочка "оттуда" ей помогает. Оттуда. Куда она, Ария, едва не отправилась стараниями чересчур последовательного Ленга. И помогает ей до сих пор, каждую ночь нашёптывая, что ещё не пришло её, её мамы время, что она ещё не полностью реализовала себя здесь, чтобы идти за Грань, что ещё не всё потеряно для неё.
Что ещё не потеряно, если она до сих пор одна... Если большинство окружающих, за очень небольшим исключением интересует не она, Ария Т'Лоак, а её статус, её власть, её положение, её деньги, наконец. Нет, Андерсона всё это не интересует — она это знает точно. Он понимает, что ей нужен партнёр на несколько сотен лет и не хочет сближаться с ней именно или, в том числе — по этой причине. Он верит, может быть, неосознанно, но верит, что Ария найдёт себе пару среди соплеменниц, соотечественниц и ещё будет счастлива. Люди ведь такие фаталисты бывают — любая азари обзавидуется. Верят, что вполне нормально иметь час счастья сейчас и века горя — потом, позже. Зато — час. Зато — счастья. А то, что потом века мыкать горе... Так ведь жизнь... она полосатая. Только вот такую полосу, как Жнецы... вряд ли многие органики преодолеют. Тем ценнее каждый день мира. Каждый последний день мира. Богиня... Как же мне одиноко...
Взгляд со стороны — Легион
Легион чистил снайперскую винтовку. Чистил привычно, точно, быстро. Ежедневно он чистил всё своё оружие. Параллельно обрабатывал поступающую информацию. Непрерывно находился на связи с Марком и Оливией, с волговцами и нормандовцами. Видел и чувствовал оба корабля отряда. Так, как это доступно только синтетам его уровня. Сейчас он соберёт винтовку, приберёт в чехол принадлежности и наступит очередь штурмовой винтовки и тяжёлых пистолетов.
Люди бы назвали это "вспоминал". Он же просто выделял часть процессорного времени и поднимал данные из банков памяти. Детальный анализ происшедшего за ретранслятором. Ещё один заход на анализ. Ещё один. И так — до бесконечности. Потому что синтету это доступно. Люди в таком режиме, равно как и другие разумные органики, долго действовать не могут — сгорают. От истощения и перенапряжения. Наверное, поэтому они создали сначала виртуальные интеллекты, а потом — и искусственные.
Легион вспоминал всё, с чем имел дело в своей жизни. Каждый раз вспоминал. Это позволяло ему отвлечься. Понять не только себя, столь разительно отличающегося от других гетов, но и тех разумных органиков, в команде которых он теперь жил и действовал. Этот Заретрансляторный Поход... позволил ему повоевать в полную силу. Редко когда ему приходилось столько стрелять, столько двигаться в боевом режиме. Наверное, органики правы, когда говорят, что "знают истину танки". Легион знал одну истину — враг должен быть уничтожен. Сам ярлык врага определял будущее носителя ярлыка. Однозначно определял. И ему, Легиону, была дана полная возможность уничтожать врагов. Не делая разделения по степени важности. Они все должны иметь только один конец. Все враги без малейшего исключения. Все. Без малейшего исключения.
Закончив чистку оружия, гет собрал принадлежности, прибрал на столе. Вышел из своей каюты, прошёлся по притихшему фрегату, провожаемый взглядами немногочисленных вахтенных. Уже многие декады он здесь. Среди органиков. Они считают его равным. Может быть. Может быть. Может быть их вера в то, что его, гета, синтетика, можно сделать равным им, органикам, и есть выход. Есть решение проблемы? Кто знает? Даже общность не пришла к единому мнению. А ведь у них не такое разнообразное программное обеспечение, как у него, разведывательно-исследовательской платформы истинных гетов. Их, гетов, сила в единстве? Или в разности? В однообразии или разнообразии. Может ли такое быть двумя сторонами одного целого? Почему нет? Вот те же органики хотят защититься от Жнецов, поскольку хотят выжить. Но что для них жизнь? Служение высшему благу и высшей цели? Незаметно. Столько грязи, которую сами органики определяют именно как грязь. Столько непотребностей, столько откровенного зла в их сообществах, сообществах органиков. А они считают это нормальным, утверждая, что без этого они не смогут развиваться? Развиваться. Пятьдесят тысяч лет у них было для развития. А развивались органики более-менее прогрессивно, интенсивно, нормативно даже — едва ли последние двадцать тысяч лет. А предшествующие этим двадцати тысячам лет тридцать тысяч лет ушли на доисторическое развитие. Просто ушли в песок. Между пальцами, как любят витиевато выражаться органические философы и деятели культуры.
Теперь время органиков может закончиться. Очень быстро и полно закончиться. Вполне сравнимо по скорости с окончанием времени синтетиков. Достаточно изменить один знак в двенадцатом разряде и один знак в восьмом разряде после запятой, чтобы синтетик-друг стал синтетиком-врагом. Нерассуждающим, полным врагом для любого органика. Просто потому, что органик не может быть другом синтетика. Просто потому, что органик — иной. А иных синтеты могут и убивать. Даже если иные старательно учили синтетов убивать друг друга. Ведь органики так боятся смерти. В большинстве своём боятся. Так воспитаны, так приучены. Жнецы вон выставили если и не синтетическую, то вполне марионеточную армию органиков — Коллекционеров, пустив под это дело массированное производство клонов этих жуков. Если органик может ещё пожалеть органика-предателя, то синтетик предателя-синтетика — никогда. Просто потому, что у него нет такой возможности — пожалеть врага. Если он пожалеет оппонента — он сам автоматически станет врагом для всех других. Тех, кто не пожалел.
Да, органики и синтеты могут сосуществовать. В масштабах одной большой галактики. Но вот слиться воедино в результате синтеза — это вряд ли. Не будет развития. Не будет разнообразия. Не будет изменчивости. А это — и для синтетика и для органика — смерть. Или основание для смерти. Или причина смерти. Как повезёт.
Да, он стрелял и стрелял много. В марионеток-органиков. В марионеток Жнецов. Стрелял, потому что знал — пока он на этой стороне — ему лучше стрелять. Потому что стрелять придётся в любом случае, на любой стороне. Так уж идёт развитие в этом мире.
Взгляд со стороны — Марк
Быть машинной копией капитана Шепарда — очень нелегко. Оглядываются, замечают сходство, считают то ли близнецом, толи вообще братом, то ли клоном. Не хочется никому ничего пояснять. Хорошо, по меньшей мере, что командовать не заставляют. Дают возможность заниматься любимым и привычным делом — перемалывать терабайты и гигабайты данных. Самых разных. Сортировать, сопоставлять, распределять, анализировать. А стрелять... Пусть этим занимается Легион. Ему это сподручнее. Марк больше специалист по силовым методам — прижать там кого-нибудь, стенку проломить, дверь высадить. Заложено это в нём. Спецназовцев так часто считали тупыми, что этот стереотип восприятия закрепился намертво. Между тем спецназовец всегда разный. Иначе он просто не выживет. Шаблоны вредны. Надо иметь огромное количество вариантов действий и уметь менять эти варианты очень быстро и незаметно для оппонента.
