Я пригорну тебе до свого серденька,
А воно палке, як жар."
Окончив петь, капитан снял пальцы со струн, коротко взглянул на кроганку, попытался было встать, но она жестом остановила его. В глазах Светланы стояли слёзы. Ничего не говоря, она встала, подошла к сидевшему другу, обняла его за плечи и прижалась к нему. Шепард ответил на объятия подруги, потом взял гитару и зазвучала другая песня.
"Як я малим збирався навесні
Піти у світ незнаними шляхами,
Сорочку мати вишила мені
Червоними і чорними
Червоними і чорними нитками."
Бакара слушала, как поёт капитан, зная, что он — сирота, что он совсем не знал ни материнской, ни отцовской ласки и понимала, что в его сердце и душе нет злобы и ненависти к женщине, отказавшейся от него сразу после рождения. Он, вполне возможно, простил её, нашёл в себе силы простить и, может быть, впервые тогда ощутил в себе ту силу, которая привела его на ту высоту, на которой он стоял.
"Два кольори мої, два кольори,
Оба на полотні, в душі моїй оба,
Два кольори мої, два кольори:
Червоне — то любов, а чорне — то журба.
Мене водило в безвісті життя,
Та я вертався на свої пороги,
Переплелись, як мамине шиття,
Щасливії сумні мої,
Щасливі і сумні мої дороги."
Светлана очень хотела верить, что встретив Джона накануне большой войны, она, рождённая в Империи, смогла хоть в малой степени дать Джону то, чего он был лишён с раннего детства. Она хотела верить, что как бы ни сложилась ситуация, она всегда будет рядом с Джоном, кому она поверила пусть не сразу, но до конца, поверила полностью. Он заслуживал её полной любви, потому что дарил свою любовь, свою мощь, свою силу, своё совершенство всем, не требуя ничего взамен, не ожидая за эти дары никакой платы. Даже дети угомонились, внимательно слушая родной голос и мелодию, столь созвучную их сути.
"Мені війнула в очі сивина,
Та я нічого не везу додому,
Лиш згорточок старого полотна
І вишите моє життя,
І вишите моє життя на ньому."
Кому как не Бакаре, кроганке-шаману было знать, что на самом деле истинной ценностью являются не имущество, не драгоценности, не кредиты, сколько бы их ни удавалось накопить за свою жизнь. Настоящей ценностью была душа разумного органика. А Шепард, коротко взглянув на Светлану, продолжавшую стоять рядом, уже заиграл и запел новую песню:
"Замок временем срыт и укутан, укрыт
В нежный плед из зеленых побегов...
Но развяжет язык молчаливый гранит,
И холодное прошлое заговорит
О походах, боях и победах.
Время подвиги эти не стерло:
Оторвать от него верхний пласт
Или взять его крепче за горло —
И оно свои тайны отдаст.
Упадут сто замков и спадут сто оков,
И сойдут сто потов с целой груды веков,—
И польются легенды из сотен стихов
Про турниры, осады, про вольных стрелков.
Ты к знакомым мелодиям ухо готовь
И гляди понимающим оком —
Потому что Любовь — это вечно Любовь,
Даже в будущем вашем далеком."
Бакара и Светлана слушали пение Шепарда, думая каждая о своём. Бакара стала острее понимать, насколько люди, как оказалось, много пережили за свою историю. Ведь и кроганы тоже долго воевали преимущественно холодным оружием — мечами, ножами, топорами. Это никуда не исчезло, создав из кроганов профессиональных воинов — сильных и умелых.
"Звонко лопалась сталь под напором меча,
Тетива от натуги дымилась,
Смерть на копьях сидела, утробно урча,
В грязь валились враги, о пощаде крича,
Победившим сдаваясь на милость.
Но не все, оставаясь живыми,
В доброте сохраняли сердца,
Защитив свое доброе имя
От заведомой лжи подлеца.
Хорошо, если конь закусил удила,
И рука на копье поудобней легла,
Хорошо, если знаешь — откуда стрела,
Хуже — если по-подлому, из-за угла.
Как у вас там с мерзавцами? Бьют?— Поделом!
Ведьмы вас не пугают шабашем?
Но не правда ли: Зло называется Злом
Даже там — в добром будущем вашем?
И во веки веков, и во все времена
Трус, предатель — всегда презираем.
Враг есть враг, и война все равно есть война,
И темница тесна, и свобода нужна,
И всегда на нее уповаем."
Рядом с Бакарой встал Рекс, появившись тихо и незаметно. Он слышал пение Шепарда ещё в коридоре, видел нескольких кроганов, остановившихся и слушавших песню, позабывших о своих делах и проблемах.
"Время эти понятья не стерло,
Нужно только поднять верхний пласт,—
И дымящейся кровью из горла
Чувства вечные хлынут на нас.
Ныне, присно, во веки веков, старина,—
И цена есть цена, и вина есть вина,
И всегда хорошо, если честь спасена,
Если другом надежно прикрыта спина.
Чистоту, простоту мы у древних берем,
Саги, сказки из прошлого тащим,
Потому что Добро остается Добром —
В прошлом, будущем и настоящем."
Помедлив, Шепард поудобнее взял гитару. Следующая песня была для кроганов малоизвестна:
"Шумел сурово Брянский пес,
Спускались синие туманы.
И сосны слышали окрест,
Как шли на битву партизаны.
Тропою тайной меж берёз
Спешили дебрями густыми.
И каждый за плечами нёс
Винтовку с пулями литыми.
В лесах врагам спасенья нет.
Летят советские гранаты,
А командир кричит им вслед:
"Громи захватчиков, ребята!""
Светлана поняла — Шепард пел эту песню специально для кроганов. Им предстояло драться в окружении, в блокаде, когда на планете будут постоянно появляться всё новые и новые контингенты войск Жнецов и их пособников. В таких условиях партизанская война становилась обязательной, необходимой мерой противодействия, давая возможность накопить силы и подготовиться к освобождению материнской планеты от захватчиков. Джон был прав — победа над врагом, вторгшимся на Тучанку могла принадлежать только самим кроганам и никому другому. Никакая посторонняя помощь не могла сделать то, что должны и могли сделать только сами кроганы.
"Шумел сурово Брянский пес,
Спускались синие туманы.
И сосны слышали окрест,
Как шли с победой партизаны."
Почти без паузы Шепард продолжил партизанскую тему и было видно, что новая песня более понятна кроганам:
"Ой, туманы мои, растуманы,
Ой, родные леса и луга!
Уходили в поход партизаны,
Уходили в поход на врага.
Эх!
Уходили в поход партизаны,
Уходили в поход на врага.
На прощанье сказали герои:
Ожидайте хороших вестей.
И на старой смоленской дороге
Повстречали незваных гостей.
Эх!
И на старой смоленской дороге
Повстречали незваных гостей.
Повстречали — огнём угощали,
Навсегда уложили в лесу.
За великие наши печали,
За горючую нашу слезу.
Эх!
За великие наши печали,
За горючую нашу слезу.
С той поры да по всей по округе
Потеряли злодеи покой:
День и ночь партизанские вьюги
Над разбойной гудят головой.
Эх!
День и ночь партизанские вьюги
Над разбойной гудят головой."
Появление в комнате лейтенанта Аленко и капрала Дженкинса было стремительным и в то же время — тихим и незаметным. Подойдя к Светлане, оба офицера учтиво молча поклонились ей, вставая рядом с Шепардом. Капитан, взглянув на них, взял новый аккорд и зазвучала новая песня, хорошо знакомая нормандовцам и, как надеялись отрядовцы, понятная для кроганов:
"Здесь птицы не поют деревья не растут
И только мы плечом к плечу врастаем в землю тут
Горит и кружится планета
над нашей Родиною дым
И значит нам нужна одна победа
Одна на всех мы за ценой не постоим
Одна на всех мы за ценой не постоим
Нас ждет огонь смертельный
И все ж бессилен он
Сомненья прочь уходит в ночь отдельный
Десятый наш десантный батальон
Десятый наш десантный батальон
Лишь только бой угас звучит другой приказ
И почтальон сойдет с ума разыскивая нас
Взлетает красная ракета
Бьет пулемет неутомим
И значит нам нужна одна победа
Одна на всех мы за ценой не постоим
Одна на всех мы за ценой не постоим
Нас ждет огонь смертельный
И все ж бессилен он
Сомненья прочь уходит в ночь отдельный
Десятый наш десантный батальон
Десятый наш десантный батальон
От Курска и Орла война нас довела
До самых вражеских ворот такие брат дела
Когда-нибудь мы вспомним это
И не поверится самим
А нынче нам нужна одна победа
Одна на всех мы за ценой не постоим
Одна на всех мы за ценой не постоим
Нас ждет огонь смертельный
И все ж бессилен он
Сомненья прочь уходит в ночь отдельный
Десятый наш десантный батальон
Десятый наш десантный батальон."
Эта песня была немного о нормандовцах, немного о волговцах и о всех разумных органиках, которые теперь должны были бороться с захватчиками на своих родных планетах в составе небольших подразделений, наносящих врагу урон и постоянно ослабляющих противника. Когда к голосу капитана присоединили свои голоса лейтенант и капрал, Рекс тоже начал подпевать, ощущая, как в душе усиливается уверенность в победе над Жнецами и их пособниками. Светлана и Бакара не подпевали, слушали, как поют мужчины
Без паузы Шепард сменил манеру исполнения. Аккорды стали резкими, бьющими по душе:
"Тёплое место, но улицы ждут
Отпечатков наших ног,
Звёздная пыль на сапогах.
Мягкое кресло, клетчатый плед,
Не нажатый вовремя курок,
Солнечный день в ослепительных снах.
Группа крови на рукаве,
Мой порядковый номер на рукаве,
Пожелай мне удачи в бою,
Пожелай мне
Не остаться в этой траве,
Не остаться в этой траве,
Пожелай мне удачи,
Пожелай мне удачи."
Кайден и Ричард подхватили припев песни. Бакара и Светлана слушали, их лица закаменели, обострились черты. Как бы там ни было, мужчины в бой всегда уходили первыми, а женщины оставались ждать и надеяться, воспитывать детей и хранить тепло очага.
"И есть чем платить, но я не хочу
Победы любой ценой,
Я никому не хочу ставить ногу на грудь,
Я хотел бы остаться с тобой,
Просто остаться с тобой.
Но высокая в небе звезда
Зовёт меня в путь.
Группа крови на рукаве,
Мой порядковый номер на рукаве,
Пожелай мне удачи в бою,
Пожелай мне
Не остаться в этой траве,
Не остаться в этой траве,
Пожелай мне удачи,
Пожелай мне удачи."
Взяв последний резкий аккорд, Шепард склонился над гитарой, пальцы уже не так быстро сновали по струнам и мелодия стала другой, спокойной и размеренной. Напряжение ожидания предстоящего боя, тяжёлого боя сменилось картиной восприятия неожиданной тишины, будь то пауза в перестрелке или в артобстреле:
"Как ни странно, в дни войны
Есть минуты тишины,
Когда бой затихает устало
И разрывы почти не слышны.
И стоим мы в дни войны,
Тишиной оглушены.
Так бывает в дни войны —
Нам в окопах снятся сны,
Снятся нам довоенные села,
Где в окошках огни зажжены.
И в землянках в дни воины
Дышат миром наши сны.
Как предвидеть наперед
Трудный путь стрелковых рот,
Кто дойдет до ближней переправы,
Кто до самой победы дойдет?
Как предвидеть наперед,
Что тебя на свете ждет?"
Продолжая тему затишья, Шепард взглянул на лейтенанта и капрала, те кивнули, предоставив капитану возможность самому спеть новую песню в сольном варианте:
"Соловьи, соловьи, не тревожьте солдат,
Пусть солдаты немного поспят.
Пришла и к нам на фронт весна,
Солдатам стало не до сна,
Не потому, что пушки бьют,
А потому, что вновь поют.
Забыв, что здесь идут бои,
Поют шальные соловьи.
Соловьи, соловьи, не тревожьте солдат,
Пусть солдаты немного поспят."
Светлана отошла от Джона, подошла к Бакаре. Кроганка взглянула на землянку, поняла её без слов и женщины, встав рядом, стали слушать песню. Кайден и Ричард поддержали Джона, хором спев припев к песне.
"Но что война для соловья,
У соловья ведь жизнь своя,
Не спит солдат, припомнив дом,
И сад зелёный над прудом.
Где соловьи всю ночь поют,
А в доме том солдата ждут.
Соловьи, соловьи, не тревожьте солдат,
Пусть солдаты немного поспят.
А завтра снова будет бой,
Уж так назначено судьбой,
Чтоб нам уйти, недолюбив,
От наших жён, от наших нив.
Но с каждым шагом в том бою
Нам ближе дом в родном краю.
Соловьи, соловьи, не тревожьте солдат,
Пусть солдаты немного поспят.
Соловьи, соловьи, не тревожьте солдат,
Пусть солдаты немного поспят."
И снова без паузы Шепард взял новый аккорд. Плавная, негромкая мелодия заполнила пространство комнаты. Поймав согласные кивки Кайдена и Ричарда, капитан запел:
"С берез неслышен, невесом
Слетает желтый лист,
Старинный вальс "Осенний сон"
Играет гармонист.
Вздыхают, жалуясь, басы,
И словно в забытьи
Сидят и слушают бойцы,
Товарищи мои.
Под этот вальс весенним днем
Ходили мы на круг,
Под этот вальс в краю родном
Любили мы подруг,
Под этот вальс ловили мы
Очей любимых свет,
Под этот вальс грустили мы
Когда подруги нет.
И вот он снова прозвучал
В лесу прифронтовом,
И каждый слушал и молчал
О чем-то дорогом,
И каждый думал о своей,
Припомнив ту весну,
И каждый знал — дорога к ней
Ведет через войну."
Знавшие эту песню Аленко и Дженкинс слаженно поддержали Джона:
"Так что ж, друзья, коль наш черед,—
Да будет сталь крепка!
Пусть наше сердце не замрет,
Не задрожит рука.
Пусть свет и радость прежних встреч
Нам светят в трудный час,
А коль придется в землю лечь,
Так это ж только раз.
Но пусть и смерть в огне, в дыму
Бойца не устрашит,
И что положено кому
Пусть каждый совершит.
Настал черед, пришла пора, —
Идем, друзья, идем!
За все, чем жили мы вчера,
За все, что завтра ждем."
Финал песни Шепард пел один. Аленко и Дженкинс внимательно слушали, скрывая овладевшие ими чувства и стараясь не проявлять эмоции:
"С берез неслышен, невесом
Слетает желтый лист,
Старинный вальс "Осенний сон"
Играет гармонист.
Вздыхают, жалуясь, басы,
И словно в забытьи
Сидят и слушают бойцы,
Товарищи мои."
Окончив играть, Шепард отложил гитару, встал. К нему подошёл Рекс, молча протянул руку. Шепард протянул свою, почувствовав крепкое приязненное рукопожатие. Бакара обняла Светлану. Слов не потребовалось. Это был не концерт, это было просто исполнение дорогих и понятных песен в кругу хороших знакомых и друзей.
Через несколько минут Рекс и Бакара ушли. Следом через четверть часа ушли Аленко и Дженкинс. Светлана подошла к Джону, стоявшему у стола и упаковывавшему гитару в чехол, обняла его и, прижавшись, замерла. Своим пением, своей игрой Шепард столько сказал ей лично, что она не испытывала потребности что-то говорить вслух, зная, что он поймёт её и без слов. Так они простояли несколько минут. Осторожно освободившись от обьятий жены, капитан сел за стол, включил инструментрон:
