Старец оглянулся на свежезахваченную парочку так, как смотрит затравленная крыса на кота, что загнал её в угол — с презрением и ужасом и забубнил:
— О-о, Кинтон, они невероятно хитры и коварны, уж можешь мне поверить! — Он поднял указательный палец к небу, и продолжил с надрывом. — Я собираюсь поведать тебе, что они замышляют, и какие меры необходимо предпринять, чтобы обезвредить их раз и навсегда! Но если они услышат, что я тебе расскажу — они непременно придумают, как всё это обойти, поменяют детали плана на ходу и всё равно сбегут!
Натужно попыхтев, видимо, этим жестом сопровождалась у часового работы мысли, он нехотя оттолкнулся лопатками от дерева, недвусмысленно сжал руки в кулаки, похрустел костяшками пальцев и добавил угрожающе:
— Хорошо, старик. Но если это один из твоих тупых розыгрышей — пеняй на себя. — И не торопясь подошёл ближе к целителю. — Ну?
Монарх глубоко вдохнул и выпучил глаза, точно взаправду собирался поведать охраннику некую сокровенную тайну. Он даже успел открыть для этого рот, но тут его зрачки пробежались вверх и вниз, чтобы оценить получившееся между ними расстояние, и когда целитель понял, что часовой стоял от него намного дальше, чем требовалось, то вместо слов до ушей Кинтона долетели звуки приступа безудержного, сухого, судорожного кашля. Старец заходился на разные голоса и лады, хрипел, сипел, и конвульсивно глотал воздух. Последний раз Кель слышал подобный кашель, когда один пациент уже вот-вот собирался оставить этот мир позади, и выглядел соответствующе, но, к счастью, и в тот раз они с учителем сумели справиться даже с настолько запущенным случаем. Старец всё продолжал заливаться, а охранник в это время скрестил руки на груди, и начал нетерпеливо топать ногой. В конце концов, он не выдержал:
— Сука, ну ты будешь говорить или нет?! Прекращай уже! — Яростно выкрикнул он несколько громче положенного.
Монарх напрягся так, словно приложил все имевшиеся у него силы на то, чтобы подавить приступ. Приложив кулак ко рту, он заговорил, надрываясь:
— Кхе-кха, прости, Кинтон, кха-укхы. Вода не касалась моих уст уже, кхе-кхе-кхе, уже много часов. В глотке пересохло так, а-а-а-кхы-а-кха-а-кха. — Целитель принялся жалобно подвывать. — У-у-у-й. Кинтон, прошу тебя, сжалься над стариком, кха-хкха. Принеси попить.
Поиграв желваками, охранник, не говоря ни слова, развернулся на пятках, и зашагал прочь, ненавистно бормоча себе под нос что-то неразборчивое:
— Грёбанный старик... бесово отродье... я солдат, а не мальчик на побегушках!.. Пошло бы оно всё...
Неуставные телодвижения подчинённого не прошли мимо зоркого глаза вожака разбойников. Приметив удаляющуюся от поста фигуру часового, Ультон задрал подбородок, и позволил себе даже повысить голос:
— Кинтон, куда это ты намылился?!
Охранник ответил, с трудом подавив раздражение, ибо грубить великану было себе дороже:
— Да у старика в глотке пересохло! Вон как заходится! Того и гляди, сдохнет! Пришлось покинуть пост, чтобы ему воды принести!
Великан удовлетворённо кивнул:
— Добро. — После чего немедленно вернулся к обсуждению чего-то со своими соратниками. Наверняка нехорошего.
Как только часовой скрылся из виду, Джил тут же свирепо зашипела на Монарха:
— Представление, конечно, получилось отличное, браво. Но как ваше, без сомнения, непревзойдённое актёрское мастерство хоть как-то поможет нам выбраться отсюда? — Её тон совсем не располагал отсутствия вербального ответа.
Обернувшись, целитель лукаво прищурился, ухмыльнулся, и вертикально приложил указательный палец к губам и носу:
— Не переживайте, дорогая моя, скоро всё прояснится. Просто глядите. — С видом затейника, замыслившего очередную шалость, прошептал старец, затем вновь нацепил на себя отрешённо-напуганный вид и отвернулся.
Кель же не стал никак комментировать представление. Сообразив, что ему вот-вот доведётся увидеть что-то действительно потрясающее, он широко раскрыл глаза в предвкушении.
Когда Кинтон вернулся, он нёс в руках кружку с отломленной ручкой и обколотым ободком, доверху наполненную водой. Он приблизился к месту заключения Монарха, но отдавать питьё пока что не собирался. Приподняв руку так, чтобы целитель мог видеть воду, но не мог до неё дотянуться, он спросил требовательно:
— Теперь-то ты заговоришь?
— Разумеется, кха-кха. Я же человек слова — Ответил старец, наклонившись, и изобразил, что потянулся к кружке ослабшей, дрожащей рукой, в глазах его читалась мольба.
Часовой кивнул и сделал шаг вперёд, так, чтобы сосуд с живительной влагой оказался в зоне досягаемости целителя. Тогда Монарху пришлось притвориться, что у него не осталось сил даже для того, чтобы полностью распрямить локоть. Охранник натужно выпустил воздух через ноздри от злости, и гортанно рыкнул. После чего сделал ещё один шаг вперёд, вследствие чего очутился от "клетки" целителя на расстоянии вытянутой руки последнего.
Внезапно у старца открылось второе дыхание. Он распрямил руку настолько стремительно, что со стороны выглядело так, точно она выпрыгнула из рукава мантии. Не успел Кинтон и глазом моргнуть, как Монарх резко стукнул его нижней частью ладони по лбу. Послышался глухой удар, а голова охранника естественный образом собралась запрокинуться назад. Но Монарх успел надёжно обхватить её за макушку своими сухими, костлявыми пальцами, не позволив бандиту одёрнуться. Их глаза засветились. Только у целителя они оставались недвижными, и источали ровный, мягкий свет, в то время как зрачки разбойника хаотично меняли размер, а радужки мерцали с непредсказуемой частотой — то реже, то чаще, а пару раз и вовсе то начинали светиться ярче, чем у старца, то совсем затухали. Шея бандита расслабилась, отчего голова начала заваливаться на бок, но Монарх не позволил ей выскользнуть, и продолжил удерживать на месте, впившись мёртвой хваткой. Руки Кинтона безвольно повисли, отчего большая часть воды шумно выплеснулась из кружки на землю, а остатки, журча тихим ручейком, полились следом. Плечи головореза плавно опустились, но притом ноги и мышцы спины продолжали твёрдо удерживать его тело в строго вертикальном положении. Монарх глубок вдохнул и прикрыл веки. А когда он их распахнул, руки, голова и плечи Кинтона затряслись мелкой дрожью. Изо рта, ушей, глаз и носа разбойника вырвались яркие лучи света. Кель представил, какие ещё отверстия на теле бандита начали светиться, отчего сдавленно хрюкнул, в почти успешной попытке подавить подкравшийся к горлу смешок. Взгляд старца устремился в пустоту — он выглядел так, словно ему пришлось сосредоточить всё своё внимание на чём-то действительно важном. Пока охранник бился в конвульсиях, Монарх не произнёс ни слова. Наконец Кинтон перестал трястись, и безжизненно обмяк на пару мгновений, при том не разжав пальцев. Похоже, он не упал только благодаря тому, что целитель держал его за голову. Кель немало удивился силе, что осталась в мышцах старца, и одобрительно покачал головой. Охранник воспрял, покорно опустил взгляд, и протянул кружку с остатками воды целителю.
Тот принял подношение свободной рукой и покружил сосуд в воздухе, чтобы в темноте по звуку определить, осталось ли внутри хоть что-нибудь. Раздосадованный результатом, Монарх поцокал языком и прошептал:
— Какая жалось, почти ничего не осталось, едва хватит промочить горло. — После чего в три маленьких глотка осушил кружку окончательно. Довольно крякнув, целитель вернул сосуд в руку охранника, которую тот всё так же держал вытянутой, и произнёс. — Итак, Кинтон, для начала я хотел бы попросить тебя вернуть эту кружку туда, откуда ты её принёс. Ведь это было бы весьма и весьма невежливо, взять что-то, и потом не вернуть на место. Конечно же, это помимо того, что, если ты вдруг решишь не относить посуду обратно, Ультон может что-то заподозрить. — Глядя в пустоту немигающим взглядом, охранник едва заметно кивнул. — Замечательно, благодарю тебя, Кинтон. И ещё, не будешь ли ты так добр, чтобы сделать мне ещё одно небольшое одолжение? Как выполнишь моё первое поручение, тебе нужно прислониться к тому месту, где ты стоял и нёс дозор ранее, и потом принять свою любимую позу, ту самую, с подогнутой ногой, и постоять так, пока я не отдам тебе иного приказа. Шевелиться, передвигаться, говорить, или как-либо реагировать на происходящее вокруг я, к большому сожалению, но только лишь твоему, вынужден запретить. Это понятно? — Охранник ещё раз кивнул. — Прекрасно! — С лёгким сарказмом промолвил Монарх. — О! Чуть не забыл, позволяю тебе дышать и периодически моргать, по мере надобности. Можно выполнять!
Кинтон в очередной раз молча утвердительно кивнул. Только после этого целитель разжал пальцы. Головорез в два шага отпрянул от руки старца. Его глаза всё ещё продолжали светиться, но постепенно вернулись к своему первоначальному виду. То же произошло и с радужками Монарха.
Охранник постоял так ещё пару мгновений, до того, как его взгляд остекленел, потом развернулся, и пошёл в указанном целителем направлении совсем странными, строевыми шагами, после каждого из которых он делал небольшую паузу. А когда вернулся с пустыми руками, то встал туда, куда и как ему велели, и равномерно засопел с открытыми глазами.
Джил стало как-то не по себе от увиденной картины, ведь, как известно, магию она недолюбливала с самого детства, особенно в подобных паранормальных её проявлениях.
Кель же, напротив, пришёл в неописуемый восторг. Его брови взмыли вверх, а глаза распахнулись ещё шире, чем обычно. Он даже не сдержался и поаплодировал старцу, но сделал это совсем тихонько, чтобы не привлекать лишнего внимания, просто легонько пошлёпав пальцами левой руки по ладони правой.
Монарх убедился в том, что всё сделал правильно, развернулся обратно к пленникам, заметил выражение на их лицах, улыбнулся, довольный произведённым эффектом, и глубоко наклонил голову, как бы поклонившись.
Лекарь припал к сети, уставился на целителя, и уточнил голосом, полным восхищения:
— Вы ведь только что применили гипноз?!
Монарх кивнул.
Девушка же не разделяла экстаза юноши, и уточнила без энтузиазма:
— Но ведь вы волшебник? И применили колдовство. Чему здесь удивляться?
Кель бросил на Джил возбуждённый взгляд, и поспешил её поправить:
— Он не волшебник. Он — маг! Волшебник — это самая первая ступень на пути развития колдуна! А Монарх, судя по мантии, маг света — целитель! Но гипнозом, чаще всего, на настолько высоком уровне овладевают только приверженцы школы магии тьмы!
Старец снисходительно улыбнулся:
— Кель прав, моя дорогая Джил, статус волшебника я получил, как только приступил к обучению. Теперь же я с гордостью могу заявить, что я самый настоящий маг. И весьма и весьма, не побоюсь добавить это слово, искусный. — Монарх с грустью во взгляде погладил свою белоснежно седую голову. — К сожалению, мой знак отличия, моя любимая шляпа, потерялась на пути в эту злосчастную крепость. — Целитель с негодованием осмотрел лиственные стены лагеря. — Поэтому так уж вышло, мне нечем подтвердить свои слова, и тем не менее, это никак не мешает мне продемонстрировать вам свои умения на деле.
Артистка, однако, не поняла, что до неё пытались донести:
— Вы о чём вообще?
Лекарь поторопился похвастаться знаниями:
— Когда маги только-только открывают свои врата души — им присваивают звание "волшебника". Чаще всего это дети или отроки, но случается и так, что колдовство начинают изучать и гораздо более взрослые люди. Освоив несколько заклинаний на достойном уровне, волшебник получает следующий ранг, и становится адептом. Изучив искусство управления собственной душой и преобразования маны в значительной степени, адепт переходит в разряд мага. А вот титул мага имеет уже гораздо большее количество градаций, и для того, чтобы быстро на глаз определять уровень того или иного колдуна — в гильдии решили ввести в обращение остроконечные шляпы, украшенные вышивкой, соответствующей рангу мага. Но все эти звания имеются значение только между колдунами и в самой башне, а простые люди предпочитают не забивать себе голову всей этой ненужной ерундой, и называют магом любого, кто хоть в какой-то степени владеет колдовством.
— Понятно. — Сдержанно буркнула Джил. В этот раз Кель говорил нормальным, а не поучительным тоном, поэтому у неё хватило терпения спокойно дослушать его речь до конца. — Очевидно, я отношусь к этим самым "простым людям".
Густые брови Монарха сами собой приподнялись от удивления:
— Вы увлекаетесь магией, юноша? Возможно даже, с момента нашей последней встречи, успели вступить в гильдию? — Он обхватил свой подбородок большим и указательным пальцами, запустив всю пятерню в свою густую, взъерошенную бороду. — Однако я не чувствую в вас каких-либо активных потоков маны. — Целитель озадаченно хмыкнул. — Тогда это ещё более странно, ведь совсем немногие за пределами гильдии настолько хорошо осведомлены о нашей системе рангов. Это может означать либо что вы, мой дорогой друг, ещё не успели пройти обряд открытия врат, либо собираетесь самостоятельно открыть свои врата, чтобы получить возможность сдать экзамен и заслужить стипендию. Иначе я не представляю, зачем ещё кому-то извне интересоваться подобным, если он не собирается иметь каких-либо дел с гильдией.
Юноша обрадовался, что ему удалось произвести впечатление на старца, причём, он не собирался делать этого намеренно, и не особо-то и старался:
— Вы невероятно проницательны! Хоть в гильдии я и не состою, но мне безумно интересна магия и всё с ней связанное, и словами не выразить, как бы я хотел сделать её смыслом своей жизни, но... — Вспомнив о дефекте собственной души, Кель опечаленно опустил глаза. — Но, к сожалению, так уж вышло, что даже картофельные очистки больше предрасположены к магии, чем я.
Монарх почему-то с недоверием посмотрел на юношу, и собрался что-то ответить, но тут в их разговор вмешалась Джил:
— Тысяча извинений, право слово, неловки прерывать вашу высокоинтеллектуальную беседу, — артистка театрально положила руку на грудь, и, виновато-невинно захлопав ресницами, выпалила язвительно, — но ваш пустой трёп не по теме как-то поможет нам сбежать?! — Лекарь с целителем оба посмотрели на девушку. Старец молча смущённо покачал головой, а юноша пару раз открыл рот, намереваясь что-то сказать, но каждый раз беззвучно его захлопывал, так и не найдясь, что ответить. Горделиво подняв подбородок, Джил добавила строго. — Вот именно. Я так понимаю, нам с вами теперь в любом случае по пути. По дороге у вас будет время, чтобы расчесать языки аж до крови, но перед этим нам нужно выбраться отсюда, так что давайте ближе к делу.
Целитель опустил голову и извинился:
— Вы совершенно правы, моя дорогая Джил. Это моя вина. Видите ли, я имею весьма и весьма дурную привычку постоянно отвлекаться во время разговора на смежные темы, а иногда и вовсе, излагая свои размышления, уходить в невероятно спутанные и дальние дебри, припорашивая изложение излишними словесными оборотами и подробностями.