— Здорово, брат!
— Привет, Ник! Ты как тут оказался?
— Немедленно садись на место! — потерял терпение деятель в сером комбезе. — А то я капитана позову.
— Ладно, я сейчас, а то меня тут сейчас ремнем придушат, — посетовал Ковальски и исчез за массивными спинками кресел. Послышался невнятный бубнеж, в котором можно было различить лишь отдельные возгласы, типа 'дай поменять', 'капитана вызову', 'сигарету убрал', а спустя полминуты Ник плюхнулся на свободное место позади Антона и победно выдохнул:
— Разрешил пересесть.
'Серый комбез' с недовольной мордой проверил ремни-лямки у Ветрова и его товарищей и двинулся дальше по отсеку. А на панели загорелась надпись: 'Внимание, старт!'.
То ли у Антона уже привычка к транспортировке на челноке выработалась, то ли встреча с Ковальски подействовала, но полет экс перенес гораздо лучше, чем в первый раз. Хотя перенес — слишком громко сказано, скорее — время прошло незаметнее. И от невесомости не тошнило, и перегрузка, показалось, не столь сильно в кресло вдавливала. По меньшей мере, эти факторы не мешали общаться с Ником.
Наговорились эксы вволю. Оказалось, что на марш-броске Ковальски подхватил вирус какой-то экзотической лихорадки и угодил в госпиталь. Вместе с еще одним неудачником, упавшим в яму и заработавшим кучу переломов. В госпитале Ник провалялся несколько недель. Понятно, что дожидаться больных и травмированных никто не собирался, и рекрутов из учебного лагеря Ковальски давно отправили в действующие части, а Ника присоединили к другой группе новобранцев. Вот так он попал на тот же корабль, что и Антон. Учитывая, что приятелей Ковальски раскидали по гарнизонам на разных планетах (кроме переломанного неудачника, который 'загорал' в госпитале), а новыми по вполне объяснимым причинам (перелеты, гибернация и прочее) обзавестись было сложно, то встрече с Ветровым Ник обрадовался чрезвычайно. Он едва из штанов не выпрыгивал и весь путь до поверхности рот практически не закрывал. Рассказывал о лагере, о жизни в прежнем времени, травил байки, строил версии о том, куда их направляют. В общем, болтал больше, чем Раванелли. Тот, кстати, тоже попытался пару раз вступить в беседу, но потом уразумел, что сказать ему толком ничего не дадут и оставил эти поползновения, переключившись на третирование Власичека. Антону Ник тоже почти не оставлял 'пространства' для того, чтобы чем-то поделиться, удавалось лишь иногда вставить пару реплик в поток словоизвержения. А так приходилось отделываться 'хмыканиями', 'угуканиями' и прочими односложными возгласами. Впрочем, Ветров с пониманием отнесся к 'словесной диарее' Ковальски. Очевидно, последнее время у Ника было туго с общением. Вот и отрывается. И даже, удивительно, на любимую тему курева ни разу не съехал.
Ковальски иссяк ближе к приземлению. Вернее — к посадке, поскольку точку назначения рекрутам никто не объявил. Финальная 'контрольная' байка, рассказанная под аккомпанемент ревущих движков и приправленная нарастающей перегрузкой, видимо, и Нику показались лишней. И он умолк. Когда же челнок, пару раз содрогнувшись, замер, а шум двигателей начал стихать, Ковальски не спешил снова открывать фонтан словоизвержения. Наговорился, что ли?
Вообще, после посадки в отсеке было на удивление спокойно и тихо. Ковальски молчит, Раванелли — тоже, другие рекруты лишь изредка перебрасываются короткими негромкими репликами. Ни суеты, ни толкотни, ни ругани, ни команд. Прямо умилительная картина умиротворения. И не слышно криков типа: 'Встали!', 'Бегом на выход!', 'Шевелись, кому говорят!'. Правда, и кричать некому — ни сержантов, ни кураторов... Потому рекруты особо не спешили. Практически все сидели на местах, разве что ремни расстегнули. И дисциплинированно ждали 'начальство'.
Начальство не замедлило появиться. Не успели новобранцы заскучать, как в отсек проникла целая группа сержантов-федератов, которые тут же принялись командовать, устраивать переклички, сбивать в бойцов в группы и выводить из челнока. Антону поначалу почудилось, что сержантов целый взвод — не меньше, такую бурную деятельность они развили, но на поверку выяснилось — всего пятеро. Или аж пятеро — с какой точки зрения на это посмотреть.
Здоровенный усатый сержант, остановившийся в проходе неподалеку от Ветрова, объявил:
— Слушаем меня! Сейчас те, чьи фамилии назову, откликаются. Потом по моей команде встают, берут вещи и попарно направляются к левому выходу. Ясно!
Не дожидаясь ответов, здоровяк стал зачитывать фамилии бойцов, заглядывая в блокнот. Как ни странно — бумажный, а не электронный.
— Адамс?
— Я.
— Гриневич.
— Здесь...
— Говард? Говард есть? Так, значит, в хвосте или в первом отсеке...
Неподалеку стоял второй сержант, правда, значительно меньших габаритов и без усов, и тоже называл фамилии. А дальше горланил еще один унтер. Из-за переборки доносились похожие возгласы. Не надо быть Ломоносовым, чтобы догадаться — сержанты распределились по отсеку, а точнее — по челноку.
Добравшись до фамилии Ветрова (очевидно, Антон был в списке последним), и услышав очередной, двадцатый по счету отклик — в данном конкретном случае — 'я', здоровяк удовлетворенно крякнул:
— Угадал, большая часть тут...
И убрал блокнот в карман. Оглядел рекрутов, а затем и озвучил уже 'полюбившиеся' команды:
— Кого назвал — подъем! Стоим, две минуты ждем! Сейчас еще десяток найду и приведу, а потом — на выход.
— А я? — выкрикнул Ковальски. Он и несколько рекрутов рядом с Ветровым продолжали сидеть, поскольку усач-здоровяк не назвал их.
— Стоп, ты кто?
— Рекрут Ковальски, господин сержант! — подскочил Ник.
— Не ори, оглохнуть можно, — поморщился здоровяк.
— Рекрут Ковальски, — повторил австралиец, уже гораздо тише.
— Слышал уже, — проворчал сержант и снова достал из кармана бумажный блокнот. — Твоей фамилии в моем списке я не вижу. Тебя, наверное, за вторым батальоном закрепили. Или за третьим. Так что, сиди, жди, когда твой сержант подойдет.
— А можно мне с вами? Просто я в госпитале провалялся и моих в части давно отправили, а тут с ребятами сдружился...
— Не знаю, — почесал затылок усач. — Ладно, сиди пока, а я заодно с Хоффарбером поговорю, глядишь, поменяем тебя.
Здоровяк потопал в первый отсек, а к его группе подошел тот самый сержант 'без усов и небольших габаритов'. Озвучив восемь фамилий и забрав двоих рекрутов, он тоже отправился в первый отсек. Затем по очереди к переборке подошли еще несколько сержантов и отметились аналогичными действиями
Отсеки челнока стали напоминать муравейник. Нет, скорее — торговый зал крупного супермаркета. Кто-то куда-то двигался, кто-то стоял, кто-то сидел, кто-то тащил вещи. Наконец, вернулся усатый и привел с собой восемь рекрутов.
— Кобыльски!
— Ковальски, господин сержант!
— Ну, да... короче, поменял я тебя у старины Хоффа в списках — теперь ты в первом батальоне служить будешь.
— Спасибо, господин сержант!
— Да не ори ты! — урезонил Ника здоровяк. — А то я уже жалеть начинаю, что с тобой связался.
Антон хоть и не готов был заорать вслед за австралийцем, но тоже обрадовался, что служить они вместе будут. Старый знакомый, все же. С учетом даты рождения — очень старый.
— Так, разбились по парам, взяли вещи и за мной, на выход!
На сей раз никакого рукава не было — спускались по трапу. И рекруты активно глазели по сторонам — не каждый день на чужую планету ступаешь. Один Ветров, наверное, в первую очередь обернулся и посмотрел на челнок. Сейчас получилось его разглядеть. Слухи не обманули. Действительно — громадина. Только по трапу шагали минуту — спускались с высоты пятиэтажного дома. Это каким же исполином должен быть гиперскачковый корабль?
Впрочем, масштабы вызывали некоторое удивление, но не более. Вообще, Антон заметил, что у него нет особо ярких эмоций. Ни восторга, ни восхищения, ни изумления. Казалось бы, другая планета, лопнуть и не встать, для человека из далекого прошлого событие экстраординарное. Другие рекруты успевают и головами крутить, и языками цокать. И это жители двадцать восьмого века, пусть и набранные, по большей части, из глухих уголков Федерации. Что уже про эксов говорить. Вон, у Ковальски аж фонтан красноречия заткнуло, глаза по полтиннику, на морде полная восторженность нарисована.
А Ветрову было как-то... нет, не фиолетово, конечно, но и в зобу дыханье не сперло. Антон и раньше обращал внимание, что стал менее эмоциональным, чем... в 'свое время'. Еще в криоцентре впервые о собственной 'бесчувственности' подумал. Да, там он психовал, переживал, нервничал. Все же и 'пробуждение' стресс изрядный, плюс неизвестность по поводу синдрома своего редкого, будь он неладен, а вдобавок обнаружить, что вместо пятнадцати-двадцати лет почти семь сотен 'проспать'... Это, мягко выражаясь, не чай на портки пролить. Хотя и чай, пролитый на портки, порой... заставляет проявить эмоциональность. А тогда сам бог велел... Однако нервничал Антон как-то... не сто процентов. Без куража, без надрыва. Будто по обязанности. Раньше-то он бы в подобной ситуации из штанов выпрыгивал, а тут лишь 'слегка разволновался'. Перегорело что-то внутри. И не понять, то ли еще до посещения криоцентра, после разговора с врачом, то ли уже после 'пробуждения' в новом времени. Если эмоциональная сдержанность — последствие криопроцедур, тогда скорее не выгорело, а вымерзло.
Ветров усмехнулся своим мыслям. Отморозок нашелся, с истекшим сроком годности. Отморозок или нет, но реагировал экс на прибытие в новый мир очень сдержанно.
Да и сама планета поводов для восторга и изумления не дала. Практически разочаровала. Заурядное голубое небо, укутанное белыми облаками, за бетонным панцирем космодрома виднеются зеленые насаждения вполне 'земного вида', вдалеке поля и холмы, покрытые растительностью. Ничего тебе экстраординарного, ни неба фиолетового, ни травы оранжевой высотой в десятки метров, ни трех солнц над головой. Правда, светила не было видно за облаками, но Антон почему-то не сомневался, что оно похоже на земное. И погода — около плюс двадцати по Цельсию, небольшой ветерок. Даже воздух казался обычным — разве что запах некий инородный ощущался. Но на то и космодром, чтобы тут ароматы странные витали. Если бы не космические челноки на взлетных полосах, то опять-таки можно было подумать, что с Земли они не улетали. Впрочем, космодром и на земле построить не грех. Единственное, что не давало разыграться Антоновой паранойе — легкость в теле. Ветров чувствовал, что весит явно меньше, чем на Земле. Килограмм на десять, а то и пятнадцать. Хотя данные ощущения можно было списать на последствия перегрузки. Поэтому Антон решил не делать скоропалительных выводов.
Сразу с трапа рекрутов рассадили по автобусам. Да, не по вертолетам-самолетам, а именно по автобусам. Притом — довольно изношенным и несовременным на вид. Антон не удивился бы, встретив подобный рыдван на сельской дороге двадцать первого века, но здесь, на космодроме другой планеты... это выглядело в полном смысле слова постмодернистки. Да что там двадцать первый век — тот, автобус, куда посадили Антона и его товарищей, вполне мог кататься по дорогам и в середине двадцатого столетия. Ретро-вариант. А если учесть скрипящий покоцанный пол, оторванные ручки окошек, полурастерзанные сиденья, сизый дым из выхлопной трубы... К тому же автобус снаружи был покрыт подозрительным составом, похожим на растрескавшуюся глину. И это на фоне громад космических кораблей, зданий космопорта. Впечатления картина вызвала неоднозначные.
Так и не соизволивший представиться усатый сержант доложил что-то капитану и двум лейтенантам, стоявшим у крайнего автобуса, а потом заскочил в кабину и махнул водителю:
-Поехали!
Водитель завел мотор.
Колонна автобусов выехала с космодрома на довольно приличную асфальтовую дорогу. Практически — шоссе. И почти без колдобин. С правой стороны от дороги расстилались поля, а с левой — виднелись лесные заросли. Причем растения очень сильно напоминали земную флору. Хвойные деревья перемежались лиственными и кустарником. И чудилось — обыкновенные елки, сосны, ясени и клены растут вдоль дороги. Хотя за полную аналогию Антон бы не поручился — из окна автобуса сложно разглядеть, к примеру, форму листьев. А так — лес и лес, стволы — коричневые, листья и трава — зеленые. Правда, иногда попадались 'странные' деревья: то с фиолетовыми плодами, то с серыми иголками. И сразу вспоминалось, что планета — не Земля...
Через пятнадцать минут колонна въехала на территорию города. Поля и заросли сменились рядами аккуратных коттеджей, а затем многоэтажками. По улицам раскатывали автомобили, бродили пешеходы, гуляли дамы, катались велосипедисты. Магазины, аптеки, кафе, вывески, стенды, реклама. Кое-где даже светофоры стояли. Типичный земной провинциальный городок. Тихий и мирный. Притом не современный, а шестивековой давности. Антону, несмотря на всю 'заторможенность — отмороженность', прямо-таки захотелось ущипнуть себя. Вдруг городок ему снится.
Очевидно, аналогичные, только намного более сильные чувства испытывали и другие рекруты, потому что их лица, как говориться, выражали... И разговоры смолкли. После посадки от переизбытка чувств бойцы и без того не слишком активно общались. По большей части — обменивались толчками и репликами вроде: 'Ого!', 'Гляди!', 'Охренеть!'. А тут, вообще, стихли в изрядном ошеломлении. Готовились к заброске в 'горячую точку', лезть под пули и импульсные разряды, а тут эдакая пастораль.
Настроение новобранцев не укрылось от сержанта, и он поинтересовался:
— Что, нравится город?
Кто-то, кажется — Ник, прокашлял нечто утвердительное:
— Агхва.
А Рико добавил куда более членораздельно:
— Не то слово.
Усач усмехнулся.
— Не расслабляйтесь, ребята, вам не тут служить. До нашего форта еще четверть тысячи миль. И там... куда веселей. Сейчас приедем к штабу гарнизона, пересядем, и вперед.
— Господин сержант, — Раванелли прочистил горло и осмелился задать интересующий всех вопрос: — А где мы?
— Город Монтевиль, материк Этана.
— А планета?
— Вам что, не сказали? — удивился сержант.
Рекруты принялись активно мотать головами и нестройно высказываться:
— Нет.
— Никто не говорил.
— Не знаем...
Усач хмыкнул.
— Ну, тогда... добро пожаловать на Лауру.
Рекруты замолчали.
В наступившей тишине брань Саймона показалась... неприлично громкой. Хотя ругался он вполголоса. Если отбросить эмоциональную часть тирады и заменить содержательную часть цензурными синонимами, то смысл высказывания Саймона сводился к простому — 'полный финиш'.
ГЛАВА 6
— Какого демона!
Замигавший индикатор комма заставил Смита вздрогнуть и чертыхнуться. Последнее время ничего хорошего от подобных вызовов он не ждал. И раньше-то по коммуникатору с полковником связывались не для того, чтобы объявить о выигрыше в лотерею или дополнительной премии, но, однако же, звонки были по большей части нейтральными. А ныне вызов мог означать лишь неприятности. Или руководство обеспокоилось, желает на ковер вызвать, отодрать за отсутствие результатов, или подчиненные очередные хреновые новости сообщить рвутся, или из других подразделений Бюро кто-нибудь мечтает свою погань в 'инквизицию' скинуть. Иные варианты маловероятны. Поэтому даже смотреть на монитор не хотелось. Но деваться было некуда.