— При проведении допроса я, как представитель контрразведки, обязан соблюдать процессуальные нормы, — сухо сообщил Ричардсон. — В связи с чем тестовые и контрольные вопросы будут заданы.
— Понятно, — сказал Ветров. — Место рождения: планета Земля, страна Россия, город Москва. Дата рождения: двадцать пятое июля две тысячи пятого года. По старому летоисчислению.
Судя по тому, что за мельканием шкал и цифр на дисплее внимательно следил флотский лейтенант в бронескафе, именно он исполнял функции техника. Точнее, совмещал с обязанностями начальника конвойной группы. Чтобы сбить его с толку и обмануть хитрые программы, Антон по традиции при ответах на контрольные вопросы ненадолго активировал форсаж. На доли секунды. Чего хватало для создания непреодолимых помех при настройке аппаратуры.
Первый круг контрольных вопросов быстро закончился. Ветров почувствовал легкое покалывание в области венозных сосудов на руке. А затем — некоторый душевный дискомфорт. Помощи знания-понимания не требовалось, чтобы догадаться об укольчиках 'волшебной химией'. Что незамедлительно подтвердил майор Ричардсон.
— Уведомляю, что вам сделана инъекция с веществами, позволяющими фиксировать реакции организма на контрольные вопросы. Кроме того, после завершения второй фазы тестирования, в организм будут введены химические и медикаментозные средства для растормаживания сознания и подавления волевых центров. С перечнем вводимых препаратов можно ознакомиться по отдельному ходатайству после завершения процедуры допроса.
Сервис уровня 'запредельный'. Обычно Ветрова конторские заплечных дел мастера обслуживали попроще. Не мешай рукам фиксаторы и датчики, он бы поаплодировал. Антону подумалось, что потребуйся контрразведчику распились пленника на части и накормить окровавленными ошмётками собак, майор известил бы о данном намерении подозреваемого с неизменной деликатностью. И права обязательно бы разъяснил. Вообще, организация работы спецслужб на суперкрейсере внушала уважение. То, с какой скоростью экса захомутали, проверили на вредоносные носители и приступили к допросу, впечатляло. Не говоря уже о формализме и вежливости контрразведчика.
Далее началась комплексная часть процедуры. И снова тестовая банальщина: где родился, где крестился, с кем встречался, на ком женился? Теперь экс юзал форсаж на постоянной основе, отключал его только на очень короткие промежутки времени, а отвечал контрразведчику, жестко контролируя собственные реакции и скорость речи. Было непросто.
Наконец добрались до главного.
— Поясните, при каких обстоятельствах вы оказались на борту рейдера серии си-ар десять? И почему покинули корабль на спасательной капсуле?
Антон вывалил на слушателей свой героический эпос. С того момента, когда произошло нападение халифатской эскадры на 'Стремительный'. Естественно, выдал сюжет в рецензированном и слегка купированном варианте. Без упоминания фактов применения собственных талантов, контрабордажа рейдера и уничтожения пиратов. В кратком изложении история выглядела примерно так: в лагере военнопленных на Втором Ветрову повезло, при доставке в блок 'Джи' сломался фиксатор на руке, экс освободился, отнял оружие, уничтожил группу медиков и с помощью других заключенных перебил дежурную смену, взяв под контроль часть секторов зоны. Затем пленники дождались прибытия балкера, проникли на него, осуществили захват корабля и направились в районы космоса, контролируемые Федерации. Дальше удача отвернулась. Нарвались на пиратский рейдер, снова попали в плен, а когда пираты совершили ошибку и вышли из прыжка на границе системы Ньюланда, Ветров воспользовался паникой пиратов, убил конвоира и сбежал на спасательной капсуле.
Понятно, что история довольно сомнительная. Мутная. Самая слабая часть связана с балкером. Куда он делся? По версии Антона, беглецы совершили контрабордаж пиратского рейдера, и, пока там шёл бой, сковывая вражеских бойцов и не давая расстрелять корабль с близкой дистанции, их товарищи сумели удрать. Здесь, вообще, вилами на воде писано, но ничего более изящного Ветров придумать не сумел. Зато относительно бодро и уверенно отвечал на уточняющие вопросы. Относительно — поскольку препаратные процедуры не предусматривают бодрости и уверенности, в принципе. По причине подавления волевых центров.
Дослушав Антонову сагу, носитель аристократической фамилии из Бюро не преминул отпустить саркастическую реплику:
— Удивительная история. Сказочная. Ветров, тебе за геройства впору второй Боевой Крест на шею вешать. А то и звезду Героя вручать вместе с медалью Сената.
Предполагалось, что Антон находится под жёстким контролем в связи с воздействием химических и медикаментозных средств, потому Ветров не отреагировал на слова Бисмарка-Шёнхаузена. Равно, как и контрразведчик. Складывалось впечатление, что у язвительных выпадов конторского капитана судьба такая — быть проигнорированными.
Майор Ричардсон комментировать эпос экса не стал, а перешел к деталям.
— Отвечали ли вы правдиво на заданные вопросы?
— Да.
— Скрывали ли вы сейчас в свободном изложении какие-либо значимые обстоятельства?
У Ветрова неожиданно возникло острое желание брякнуть 'да', подтверждая факт утаивания информации, но он успел себя одёрнуть. Увеличил скорость переключения форсажа и ответил отрицательно. С чем был связан такой неуместный порыв, экс и сам не уразумел. То ли пресловутые препараты пробили ментальную броню режима 'slow-motion', то ли захотелось схохмить внезапно. А знание-понимание запрашивать было некогда. Майор Ричардсон продолжал процедуру.
— Давал ли вам кто-либо указания по поводу вероятного допроса в БФБ или контрразведке по поводу пребывания в лагере военнопленных и на борту рейдера серии си-ар десять?
— Нет.
— Имели ли место факты внушения, гипноблокады, психологической обработки для подготовки к вероятному допросу органами контрразведки или БФБ?
— Нет.
— Проводились ли в отношении вас кем-либо специальные мероприятия для нейтрализации последствий препаратного допроса? Использовались ли для этого химические, биологические, технические, медикаментозные либо иные средства?
— Нет. Нет.
— Имелись ли за последний год у вас личные контакты со спецслужбами иностранных держав?
— Да.
— Где именно и при каких обстоятельствах?
— В лагере военнопленных на Втором. Имел контакт с давэем Третьего департамента Министерства безопасности Поднебесной по фамилии Юн.
Антону стоило чудовищных усилий скорректировать ответ, но кличка 'Вобумингай' с языка не слетела.
— В чем выразился контакт?
— Давэй был пленен при захвате части помещений лагеря, и я с ним общался.
— По какому поводу?
— Для получения от него информации о числе сотрудников администрации, вооружении, графике прибытия судов на спутник.
— При общении Юн предлагал вам сотрудничество? — вмешался в допрос Бисмарк-Шёнхаузен.
— Нет.
— Иные контакты с представителями спецслужбам иностранных держав, помимо давэя Юна, были?
— Возможно, на фильтрационной базе, но точно не помню.
— Почему?
— После черепно-мозговой травмы, полученной при абордаже халифатцами рейдера 'Стремительный' я был не полностью дееспособен в связи с проблемой личностной самоидентификаии.
И далее виток за витком: вопросы, короткие, в основном, однозначные ответы, чаще отрицательные. Повторные, перекрестные, провокационные вопросы и те же самые ответы. Антон постепенно уставал. Переключение форсажа и постоянная калибровка собственных реакций и скорости речи отнимали много энергии. Вдобавок вложенный в сознание код становился 'весомее' и давил на мозг. В глазах не темнело, в обморок экс не падал, но контролировать процесс было тяжело. Словно ведро в горку тащишь. Или мешок с песком.
Наконец, вопросы иссякли.
— Вводите блокиратор, — приказал майор.
Ветров снова ощутил покалывание на внутренней части предплечья. Ввели вещества, нейтрализующие ранее упомянутые Ричардсоном химические и медикаментозные средства для растормаживания сознания и подавления волевых центров, что свидетельствовало о завершении экзекуции. Антон едва удержался от облегченного выдоха. Все жилы вытянули, сволочи.
— Отчет готов? — спросил контрразведчик у лейтенанта.
— Да. Я сбросил на ваш адрес.
— Что с показателями?
— В основном — стандарт. Отклонения зафиксированы, но в рамках погрешности. С учетом, того, что испытуемый — интуит, отклонения объяснимы. Однажды имело место ярко-выраженная реакция.
— Когда именно?
— При ответе о фамилии давэя Третьего департамента Министерства безопасности Поднебесной.
— Любопытно! — обрадовался истинный ариец. — При повторном допросе надо заострить внимание.
'Скотина Вобумингай, умудрился и после гибели свинью подложить', — подумал Антон.
— Что я сделаю и без ваших ценных рекомендаций, капитан, — поморщился контрразведчик.
— Мало ли, вдруг забудете, — усмехнулся Бисмарк-Шёнхаузен.
— Я никогда ничего не забываю.
— Превосходно, — не стирал с лица маску доброжелательности блондин. — Копию протокола вместе с отчетом мне отправите?
— Уже.
— Тогда мне здесь делать больше нечего. До встречи.
Любимец фортуны, женщин и начальства удалился, а лейтенант принялся отсоединять экса от устройства. Антон при этом изображал легкую дезориентацию и слабую 'оглушенность', поскольку по опыту знал, что это обычная реакция организма на введение растормаживающих сознание и подавляющих волю препаратов, а затем — нейтрализатора. В ходе допроса Ветров анализировал собственное состояние с помощью знания-понимания и сделал вывод, что сегодня применялись явно не самые тяжелые и вредоносные для здоровья средства. Обошлось без 'комплекса'. Пленника по облегченному варианту допросили. Милосердно.
Антону было с чем сравнивать. Ведь после 'комплекса' наступает не слабое оглушение, а вполне себе сильное. Даже у него — авурха, наделенного экстраординарными способностями. Большинство допрашиваемых после комплексного тестирования прямиком в медицинские капсулы следуют. Причем не на своих двоих, а на каталках. А некоторые, случается, и в реанимационные отделения. А тут экса особо не истязали. До поры.
Когда Ветрова отцепили от датчиков и поставили на ноги, он сделал вид, что немного очухался и обратился к контрразведчику:
— Господин майор, извините, можно вопрос?
Один из рядовых потянул экса к выходу, но Ричардсон жестом приказал ему остановиться.
— Говорите.
— Подскажите, каков мой статус?
— Я вам объявлял.
— Безусловно, но мне не понятно. Вы сначала сказали, что я задержан в соответствии со статьями Уголовного уложения Федерации и Харлемской конвенцией о ведении военных действий. А потом уведомили, что будет произвёден допрос в качестве подозреваемого. Я служил в отделе дознания Бюро, разницу знаю, потому и прошу пояснить.
— Пока задержанный, — словно кость голодной собаке брезгливо бросил Ричардсон. — У вас все?
— Да. Спасибо.
— Увести.
Слова майора Антона порадовали. Статус задержанного указывал на то, что серьезные преступления к эксу контрразведка и Бюро не примеряли. А мелочь, типа попадания в плен, не самый страшный грех, чтобы там Ветров недавно не плел своим соратникам по побегу. Не подвиг, естественно, но и лютое злодеяние, вроде государственной измены. Правонарушение из разряда оценочных. Впрочем, при желании контрразведка или БФБ могли посчитать попадание в плен значимым проступком. Из разряда уголовно-наказуемых. И мнение компетентных органов зависело от привходящих обстоятельств. Судя по реплике Ричардсона, на сей раз они были благожелательными для потенциального 'преступника'.
С другой стороны, одна мелочь настораживала. Почему при Антоне открыто обсуждали детали процессуального действия? И Ричардсон, и Бисмарк-Шёнхаузен, и безымянный для Антона техник-конвоир-лейтенант не могли не осознавать, что в условиях облегченного препаратного воздействия допрашиваемый многое понимает. И на ус мотает. Для чего техник завел речь о стандартности отклонений и ярко-выраженной реакции? И ни майор, ни капитан его не одернули. Более того, Ричардсон задал наводящий вопрос, опять же, игнорируя присутствие 'не отключенного до конца' задержанного. Лишь слегка оглушенного. И лейтенант в лоб ответил о выраженной реакции при упоминании Третьего департамента Министерства безопасности Поднебесной. А на десерт истинный ариец и контрразведчик выдали пикировку после совершенно неуместного для ситуации напоминания капитана.
Нестыковочка. Характерная. Это не оговорки, не пренебрежение вниманием арестанта, не случайность. Профессионализм, дотошность и скрупулёзность майора Ричардсона не позволяли считать обсуждение при задержанном явно процедурных вопросов, не предназначенных для посторонних ушей, огрехом работы. Ветров еще допускал, что лейтенант или аристократ-ариец могли манкировать инструкциями и циркулярами, но контрразведчик каждой своей репликой опровергал подобную вероятность. Человек, истово соблюдающий протокол и каждое свое решение подкрепляющий ссылками на нормы закона, едва ли бы поддержал развговор на 'пикантную тему'. И знание-понимание настаивало на том, что Ричардсон, службист до мозга костей.
Более того, завершающая пикировка выглядела так, будто затеяна намерено, дабы находящийся в некоторой дезориентации арестант сумел её уловить и запомнить. И ощутимо отдавала фальшью. Находись Ветров реально в состоянии частичной дезориентации, которую предполагали допрашивающие сотрудники БФБ и контрразведки, ему действительно понадобилось бы некоторое акцентирование для фиксации и запоминания. А поскольку Антон больше изображал немощь и адекватно оценивал происходящее, включая суть диалогов, то завершающая фаза допроса показалась эксу спектаклем. Постановкой.
Соответственно, контрразведчик и его коллеги выполняли заданный алгоритм действий. Обмолвки были похожи на заранее согласованный, многократно обкатанный, отрепетированный сценарий, не более и не менее.
Опыт, логика и воспоминания о прочитанном в учебниках по тактике ведения следствия подсказывали: модус операнди флотских службистов имеел определенную цель. Вывести задержанного из равновесия. Смутить, насторожить, заставить поволноваться. Кинуть камешек в воду и посмотреть на расходящиеся круги. Сейчас оставят арестанта в одиночестве, где он потомится, словно кусок говядины в духовке, попереживает, дойдет до нужной кондиции, а позже за Антона возьмутся по-взрослому. С огоньком. А завершившийся допрос явно был разогревочным. Не предварительным, конечно, но всерьёз за экса еще не брались. Знание-понимание с данными выводами соглашалось.
Мысли материализовались. Ветрова вновь подхватили под белы рученьки, очевидно, учитывая его неважную форму после процедуры допроса, и аккуратно отволокли в не очень просторную каюту, где из мебели в наличии имелись лишь двухуровневые откидные лежаки вдоль стен. В количестве трех. Итого шесть койко-мест, но занятых не было. Исключительно свободные. На потолке стандартная осветительная панель с внешним регулированием, плюс полуоткрытая ниша санузла. И створка входной двери. Вот и весь натюрморт. Точнее — интерьер.
