— Конечно, мечтаю, — отозвался он. — Но исключительно потому, что черной завистью завидую размерам твоего гардероба...
— Тебе обеспечить такой же? — фыркнул я.
— Отвали, — отмахнулся Гарри. Я кивнул — время для очередной дружеской перебранки выбрано было, мягко говоря, неудачно. Хотя, с другой стороны, она помогла нам несколько разрядить напряжение.
— Ладно, есть идея... — пожал плечами я. — Надеюсь, я не спалю при этом всю комнату к лешевой матери... — Наклонившись, я поднес палочку к "паутине", и наложил довольно-таки слабенькое Инсендио — скорее, просто для того, чтобы посмотреть, нельзя ли огнем убрать покров, не прикасаясь к нему. Почему-то мне казалось, что способностью прилипать к рукам эта ткань не ограничивалась, так что контактировать с ней не было ни малейшей охоты...
Результат превзошел все ожидания. "Паутина" занялась довольно быстро, бодро поддавшись пламени — и вдруг, в один момент, полыхнула вся, целиком, вспыхнув ярким, ослепительным огненным цветком. Но не успели мы испугаться, как огонь так же внезапно сошел на нет, и в следующее мгновение угас, оставив вместо серебристо-серой ткани лишь осыпавшийся с тихим шорохом пепел. Вспышка пламени неизбежно повлекла за собой и движения воздуха, часть пепла разлетелась по комнате, заставив нас затаить дыхание. Вдыхать этот пепел было невыносимо страшно.
Однако дышать пришлось волей-неволей, и почему-то нам и в голову не пришло закрыть лица хотя бы рукавами, не говоря уже о заклятии Вентиляции. Правда, лично я отважился все-таки вздохнуть только тогда, когда сероватое облачко пепла совсем развеялось, а воздуха в легких не осталось в принципе. Выяснилось, что ничего опасного пепел собой не представлял — я ощутил лишь легкий горелый запах, и ничего более. Тем временем внимание Гарри, а потом и мое, привлекло нечто, открывшееся после исчезновения покрова.
Для того, чтобы все как следует рассмотреть, пришлось обойти вокруг и вернуться на небольшое, сравнительно чистое пространство перед исчезательным шкафом. Оттуда мы смогли наконец увидеть во всей красе то, что скрывалось под тканью-паутиной. Основанием для этой своеобразной композиции служил старый письменный стол со сломанной дверцей одного из отделений, висящей на одной петле. На нем, развернутые друг к другу, помещались два раскрашенных стула — серебристо-зеленый и красно-золотой. Раньше такие стулья стояли за факультетскими столами в Большом зале, но постепенно бОльшая часть из них пришла в негодность, и их заменили скамьями, которые были теперь. Чудом уцелевшие, такие стулья остались стоять теперь только во главе столов, да еще, кажется, как-то я натыкался на похожие в одном из пустующих кабинетов, куда составили старую мебель.
Впрочем, весь этот своеобразный постамент мы осмотрели бегло, отметив то, из чего он состоял, только краем общего сознания. Гораздо более занимательным казался предмет, венчающий "сооружение". А именно — бюст сурового на вид мага, глядящего вперед с отвагой и вызовом на горделивом, мужественном лице. Почему-то он показался мне знакомым, хотя узнать человека по скульптуроному изображению не так просто, как кажется. К тому же что-то все-таки портило впечатление, производимое бюстом. Мне потребовалось несколько мгновений, чтобы осознать, что же именно кажется мне неправильным. Неизвестный шутник — хотя, надо полагать, что как раз нам-то он был вполне известен, — подверг голову мага частичной трансфигурации, приделав ему ослиные уши довольно внушительных размеров, торчком стоящие на макушке. Я бы прыснул, если бы не одно "но". Надетая на эти уши, словно на замысловатую высокую прическу, на челе гордого волшебника слабо поблескивала серебристая диадема Ровены, безошибочно узнаваемая по иллюстрациям. Видимо, неизвестный художник все-таки не погрешил против истины — впрочем, это было вовсе неудивительно, ведь и поисковые чары сработали. На какой-то момент мы с Гарри оба снова задержали дыхание, и я подспудно ощутил, как наши сердца одновременно замерли. Чисто инстинктивно я нашарил и сжал ладонь Поттера, и он в ответ тоже вцепился в мою руку. По моему телу пробежала дрожь, и тут Гарри судорожно выдохнул.
— Нашли... — снова прошептал он, и на сей раз я безмолвно с ним согласился. Вцепившись в мою ладонь, Поттер несколько минут не двигался, а потом, тяжело вздохнув, перевел на меня тяжелый взгляд. — Ну, кажется, мы у цели. Надо Рона предупредить, — сказал он, выпуская из палочки в потолок сноп красных искр. Почти сразу же стрелка-указатель заколебалась и растворилась в воздухе. — Осталось лишь каким-то образом снять диадему оттуда, — заметил Гарри, опуская палочку.
— Ага, — отстраненно кивнул я, мрачно усмехаясь. — А Волдеморту не откажешь в чувстве юмора, — замети я. — Хотя, на мой вкус, шуточка — так себе, примитивная.
— Шуточка? — непонимающе нахмурился Гарри.
— Посмотри, — я указал на основание бюста.
— "Годрик Гриффиндор", — прочитал Поттер. Действительно, узнать Основателя было сложно: как и Салазар в Тайной Комнате, Годрик был изображен совсем не так, как на гравюрах и картинах, к которым мы привыкли. Или просто все дело в различиях между объемным изображением и графическим? Гарри сглотнул и поморщился. — Ослиные уши как символ глупости, несмотря на прибавляющую ума диадему? — прокомментировал он, окинув взглядом изваяние еще раз.
— Да, остроумие аж зашкаливает... — отозвался я, разделяя его гримасу. — Впрочем, думаю, это своего рода дань тому, что реликвию Гриффиндора найти Волдеморту не удалось. Что-то типа того, что, раз так, то хотя бы образ Годрика будет хранителем одного из его крестражей.
— Наверное, — не очень уверено кивнул Гарри.
— Ладно, что делать будем? — поинтересовался я.
— По-моему, эти уши не дадут так просто ее снять, да? — заметил Поттер, разглядывая диадему, пристроенную на голове Основателья его факультета.
— Думаю, что нет, — согласился я. — А если попробовать трансфигурировать их обратно?
— Ты знаешь, как это сделать? — фыркнул он. Я прикусил губу. Заклятие-то было не сложным, но уверенности в том, что оно сработает, не было.
— Ну, можно попробовать, — не очень уверенно проговорил я, направляя палочку на голову статуи. Однако, как я в глубине души и предполагал, Волдеморт не был бы Темным Лордом, если бы тут все было так просто. Заклятие не сработало — очевидно, на изваянии лежала какая-то противомагическая защита.
— Есть еще светлые мысли? — с оттенком ехидства поинтересовался Гарри.
— Твоя очередь, — буркнул я, ощущая иррациональную обиду на это ехидство. Поттер задумчиво почесал кончик носа, оглядываясь вокруг.
— Не вижу ничего тяжелого, — пробормотал он. — А то можно было бы просто попробовать отбить одно ухо, или даже оба.
— Угу, — скептически пожал плечами я. — Вот только, сдается мне, что такой подвиг и Хагриду был бы не под силу. Наверняка и такой вариант наш красноглазый "друг" предусмотрел.
— Да, думается, ты прав, — согласился Гарри. — Впрочем, не может быть, чтобы выхода не было. Он может быть трудным и запутанным, призванным ослабить противника, как ловушки в пещере медальона, но все равно, его не может не существовать.
— Поттер. Если мы будем действовать так, как предполагал Волдеморт, каковы наши шансы выбраться живыми? — мягко поинтересовался я. Гарри тряхнул головой, словно отбрасывая размышления, и невозмутимо пожал плечами.
— Нам совсем не обязательно делать то, что он предполагал, — сказал он. — У нас есть козырь в рукаве. А точнее, в твоем кармане.
— А? — Я вспомнил о свертке с клыком василиска, который забрал у Рона и убрал в карман. Осторожно вытащив его, я нерешительно потер пальцами краешек бархатной, теперь уже непромокаемой материи, и с сомнением посмотрел на Гарри. — Ты хочешь попробовать расколоть диадему прямо на нем?
— Ну да, — невозмутимо кивнул Поттер, пожимая плечами. — Подстрахуешь?
— Что? — я непонимающе посмотрел на него, а потом — на импровизированный постамент бюста. Гарри совсем не так высок, чтобы с пола достать до головы Годрика, значит... Значит, ему придется забраться, как минимум — на стол, чтобы дотянуться. — Гарри, ты с ума сошел! — воскликнул я. — Охранных чар тут может и не быть, но могут и быть, и мы не знаем, что именно может их спровоцировать! Если они вдруг начнут действовать, ты окажешься в самом эпицентре!
— Назови другой выход! — сердито рыкнул Гарри, и я тоже почти зарычал со злости, сердито срывая обертку с ядовитого клыка. План созрел в голове в мгновение ока: я резким движением спихнул Поттера со своего пути, и, ухватившись за серебристо-зеленый стул, подтянулся, и вскарабкался на стол, а оттуда — на слизеринский стул, цепляясь за ушастое изваяние Отца-Основателя Гриффиндора. Вообще, я оказался прав относительно невозможности его свалить — его устойчивость показалась мне не очень естественной. Каким бы тяжелым ни был мраморный бюст, под моим весом он должен был хотя бы пошатнуться — уж больно ненадежным был его "насест". Однако скульптура стояла прочно и надежно, будто являлась единым монолитом со своим шатким постаментом. — Дрей! — возмущенно крикнул Гарри, в его голосе и мыслях были негодование и даже обида.
— Остынь, герой, тебе еще самого Лорда хватит! — рявкнул я. — Мало не покажется! А с тем, чтобы ткнуть клыком в железку, любой дурак справится!
— Наконец-то ты начал адекватно себя оценивать! — ядовито отозвался Поттер, но беспокойство в его голосе было чересчур явным, чтобы обижаться на столь нелестную оценку. А кроме того, моя слизеринская сущность с ним была всецело согласна. И куда меня опять понесло?! Поттер-то герой, а я-то куда лезу?!
Я хмыкнул, и, взявшись за клык поудобнее — так, чтобы он не скользил в руке, и чтобы не касаться ядовитых пятен обнаженной кожей, примерился. По ободку диадемы шла тонкая гравировка, складывающаяся в слова, а само украшение было, наверное, когда-то изящным и сверкающим, но теперь несколько веков, которые оно хранилось в полуразрушенном подземелье в Албании, сделали свое дело. Сияющее серебро гоблинской работы слегка потемнело — не так, конечно, как темнеют обычные серебряные украшения, гоблины — это вам не маглы-ремесленники! И все-таки сырость и грязь заброшенного подземелья (сам я его не видел, но не сомневался, что там было именно так — сыро и грязно) сделали свое дело.
Было вполне очевидно, куда следует нанести удар. Почему-то, существование крестража казалось мне связанным в данном случае с циклической формой украшения. К тому же, "Тайны Наитемнейшего Искусства" утверждали, что для того, чтобы уничтожить часть души, заключенную в крестраже, предмет следует повредить таким образом, чтобы его больше нельзя было починить. Выходит, нужно нанести диадеме максимальный урон, покорежить ее, а лучше вообще расколоть надвое. А может, достаточно вообще даже не ударить — а просто капнуть несколько капель яда? Судя по тому, что произошло с дневником, он действительно очень и очень разрушителен...
Бросив взгляд на свою предполагаемую жертву, я заморгал от удивления. Металл диадемы, казалось, завибрировал и раскалился от предчувствия гибели. Серебристое украшение словно налилось красным, и неожиданно ярко проступили выгравированные на нем слова "Ума палата — дороже злата". И внезапно где-то совсем рядом — а может, внутри моей головы? — зашелестел опавшими листьями тихий голос:
— "Ума... Подумай, Драко Малфой — эта вещь добавляет человеку ума... — мягкий, бархатистый голос, с вкрадчивыми интонациями был мне незнаком, однако почему-то будто бы завораживал, заставляя прислушаться к нему. — Зачем же уничтожать такое сокровище? Многие — очень многие, куда более мудрые маги, чем ты, отдали бы все, что у них есть, за счастье обладать этой вещью... Используй ее по назначению, мальчик! О да, я вижу в тебе большой потенциал... ты сможешь понять многое, чего раньше не знал... Ты сможешь увидеть то, что скрыто от тебя... Просто используй ее, Драко! Возьми ее, завладей ее могуществом!..."
— Что? — я замер, прислушиваясь к себе.
— "Ты увидишь... увидишь.. Позволь мне помочь тебе! Направить тебя... Ты станешь мудрее, ты станешь прозорливее... никто не сравнится с тобой... Мудрецы были великими во все времена, а с моей помощью твое величие затмит самого Мерлина..."
Я помотал головой. Что за бред? Стать мудрее... Да я и так, вроде, не жаловался на свои мозги. Конечно, перспектива обставить Грейнджер в своеобразном соревновании за звание лучшего ученика школы, была заманчивой, но с некоторых пор номинальная победа перестала казаться мне привлекательной. Если уж побеждать, то побеждать честно, потому что ты лучший, а не потому, что вовремя нашел способ схитрить. Хотя вообще-то, раньше я об этом бы не задумывался, и вряд ли погнушался бы даже и не совсем честной победой. Может, я повзрослел — иначе откуда во мне такие убеждения, интересно знать? От Гарри? Ну точно, от Поттера... Похоже, Узы между нами работали не только в качестве мысленной связи и способа определить местонахождение друг друга. Кажется, они исподволь меняли и нас — Гарри набирался от меня слизеринского хладнокровия, язвительности и способности рассуждать логически даже в трудную минуту, а вот во мне неведомо откуда просыпались гриффиндорская бесшабашность, горячность и... честь? Не пресловутая честь рода, знакомая каждому чистокровному с пеленок, и призывающая пуще всего в жизни беречь свое собственное и семейное достоинство — а непоколебимая, твердолобая и поистине гриффиндорская ПОРЯДОЧНОСТЬ? Странный голос продолжал нашептывать что-то о том, что мудрость ведет к величию, и что при помощи диадемы я смогу добиться такой славы, о которой не смел и мечтать... И вдруг до меня дошло, что это такое. Крестраж — любой, даже эта диадема, — это не только защита, но и оружие. Осколок души Темного Лорда искушал меня, так же как Том Риддл из дневника искушал в свое время Джинни, предлагая помощь, содействие, сочувствие... От потрясения, вызванного осознанием этого, я едва удержался на ногах, и, пошатнувшись, ухватился за тяжеленный бюст Годрика, чтобы не упасть. Подтверждая мои предположения о том, что все сооружение магически укреплено, оно снова даже не пошатнулось под моим весом — что было почти невозможно, учитывая неустойчивость конструкции "постамента".
Но теперь мне стало легче. Помимо гриффиндорской чести и порядочности, удивлявших и меня самого, теперь мне помогало избежать искушения и элементарное слизеринское благоразумие — привычное и понятное, усвоенное мною чуть ли не с молоком матери. Использовать диадему по назначению означало всего лишь предоставить Темному Лорду очередную марионетку. Никакого величия, никакого ума тут и в помине не предполагалось — меня очень скоро постигла бы та же самая участь, которую уготовил в свое время для Джинни Том Риддл из дневника. Напитать своей жизненной силой осколок его души, заключенный в диадеме, и позволить ей завладеть мной — вот и все, чего он от меня хотел. Мне стало даже отчасти смешно. На что рассчитывает этот огрызок человека? Он всерьез полагает, что я такой дурак, чтобы повестись на эту чушь?
