Казалось бы, все мои проблемы — а точнее, бОльшая их часть, — благополучно разрешились вскоре после пробуждения Поттера. Гарри чувствовал себя прекрасно — а если честно, то уже на второе утро по нему было и не сказать, что он три недели пролежал почти что в коме. Хотя, было бы странно, если бы после ночи с Блейз он не сиял, как новенький галлеон. Хорошо хоть я догадался приглушить связь между нами, когда понял, что между ними происходит. Идея "подержать свечку" меня, мягко говоря, не особенно привлекала — особенно когда речь шла о моей почти сестре и моем лучшем друге. Если подумать, мне вообще полагалось возмущаться на весь Хогвартс и отстаивать "доброе имя" Блейз. Хотя, конечно же, я доверял Гарри, и пока считал за лучшее не вмешиваться — ну, во всяком случае, ПОКА. Посмотрю на его поведение, решил я с некоторой долей иронии.
По большому счету, отношения с Блейз стали для Гарри настоящим спасением. Если бы не она, кровавый список жертв Войны мог загнать Поттера в настоящую затяжную депрессию. Он и так несколько дней был сам не свой после посещения могил, и все еще время от времени замирал и опускал взгляд при неосторожно оброненной фразе, пробуждающей горькие воспоминания. Да и вряд ли от этого есть другое лекарство, кроме времени. Но все-таки любовь поддерживала его, не давая окончательно предаться грусти и начать винить во всех смертях только себя — что для нашего "героя" было вполне характерно.
Уже на следующий день после того, как он очнулся, мы с ним наведались к Дамблдору и рассказали директору о предположении Аматиссы, что мои руки можно вылечить с помощью все того же Гриффиндорского меча. Дамблдор настроен был скорее скептически, однако возражать не стал — тем более что Гарри прямо-таки лучился энтузиазмом. Что касается меня — я и сам не мог сказать, чья точка зрения кажется мне ближе. С одной стороны, я доверял опыту и мудрости директора, а с другой... Уверенность Поттера в том, что все получится, была такой заразительной!
Честно говоря, у тому времени как Дамблдор вытащил меч Гриффиндора из стеклянного ящика, (который, как и директорский стол, уже восстановили после учиненного нами "погрома"), основным чувством, владевшим мной, был страх. Он тесно переплелся с надеждой на исцеление и волнением, и пробирал до костей — неудивительно, что Гарри сочувственно посмотрел на меня и, положив руку мне на плечо, крепко сжал его на несколько секунд, чтобы поддержать. Я кивнул, изо всех сил стараясь удержать а лице привычную бесстрастную маску, хотя и знал, что при Поттере, который чувствует меня почти как себя, это бесполезно. Просто мне не хотелось совсем уж терять лицо. Да, я не претендовал на гриффиндорское бесстрашие — но это не значило, что мог без стыда праздновать труса.
Выложив злополучный клинок на стол, рукоятью к нам, Дамблдор уселся в свое напоминающее трон кресло, и, привычно сложив пальцы "домиком", посмотрел на нас поверх своих очков-половинок, сдвинутых на самый кончик носа. Мы с Гарри остались стоять по другую сторону стола. Поттер вопросительно посмотрел на меня. Закусив губу, я глубоко вдохнул, и кивнул, протягивая ему забинтованную ладонь.
— Помоги, — попросил я. Гарри бережно развязал бинт и начал разматывать. Потом проделал то же самое со второй ладонью. Подняв руки, я чуть ли не впервые внимательно посмотрел на свои раны. Красная, воспаленная плоть, бугрящаяся рубцами в тех местах, где соприкасалась с раскаленным металлом. Корочка рубцов во многих местах растрескалась, и в разломах влажно поблескивала сукровица — ну или как там это называется. Я передернулся от отвращения, с трудом сдерживая тошноту. От прикосновения открытого воздуха к ожогам раны противно защипало — а может, это из-за потревоженных сдвинутыми бинтами рубцов? Я услышал, как Гарри рядом с шумом втянул воздух сквозь стиснутые зубы.
— Если эта дурацкая железяка не заберет твои ожоги обратно, я ее на гвозди переплавлю! — прорычал он. — И мне плевать, что гоблинское оружие редкое, и что его так просто не расплавишь! И я надеюсь, он меня слышал!
— Ты думаешь, угрожать ему — это такое мудрое решение? — самую чуточку нервно хмыкнул я. Гарри слегка стушевался, но на меч все равно поглядывал с некоторой злостью.
— Я не думаю, что меч понимает, что сказано, — заметил Дамблдор, не отводя взгляда. — В отличие от Распределяющей шляпы, он не наделен собственным сознанием. Он мог впитать какие-то ее свойства, вроде способности различать факультеты — но не способность к диалогу.
— Тем лучше, — отрезал Поттер. — Дрей, ты готов?
— Ну, не то чтобы... — я пожал плечами и вздохнул. — Скажем, я вряд ли буду больше готов чем сейчас.
— Тогда давай попробуем.
Взяв меня правой рукой за левую — осторожно, чтобы не потревожить рану, Гарри свободной рукой потянулся к клинку — начищенному и сверкающему, точно его только что отполировали. Узкая, сильная ладонь Поттера легла на лезвие, прямо под крестовиной. Подержав ее несколько секунд, он кивнул мне.
— "Сначала коснись только моей руки", — мысленно сказал Гарри, и в его голосе звучала такая уверенность, что я подчинился беспрекословно.
Накрыв своей изувеченной ладонью его кисть, я ощутил не боль, а лишь лёгкое покалывание, вроде такого, которое возникает в затекшей конечности, когда к ней снова приливает кровь. Поттер шевельнул рукой, вытягивая руку из-под моей — и меня захлестнул приступ паники. Пальцы конвульсивно сжались, вцепляясь в его ладонь — единственное, что отделяло меня от сияющей гоблинской стали. Я почти чувствовал жар раскаленного метала — хотя на самом деле меч даже не нагрелся. Гарри сильнее сжал мою левую руку, усиливая ощущение поддержки. Я бросил на него неуверенный взгляд из-под упавшей на лоб челки.
— Не дрейфь, — спокойно сказал гриффиндорец, ободряюще пожимая мою ладонь, лежащую в его руке. — Давай попробуем сначала чуть-чуть. Ты ведь всегда можешь убрать руку, если что-то пойдет не так.
— Хорошо, — неуверенно кивнул я.
Первое прикосновение — осторожно, кончиком пальца, — обожгло скорее страхом, чем болью. А в следующий момент Поттер выругался, — да так, что даже у меня заалели уши, — и шевельнул рукой, убирая мой палец с лезвия. Я отнял ладонь и бросил взгляд на свой палец — на самой подушечке красовался новый волдырь, уже наливающийся подкожной жидкостью. Стиснув зубы, я с трудом подавил желание присоединиться в Гарри в непечатных выражениях. Потом вздохнул. На душе было гадко — и вместе с тем я ощущал какое-то усталое опустошение. Не получилось. Не вышло. Да и на что я надеялся? У чертовой железяки нет мозгов, она не может судить поступки! Она просто чувствует идиотскую факультетскую принадлежность!
— А ну-ка... — Гарри вдруг выпустил мою ладонь и схватил меч за рукоять. Я не успел ни понять, ни прочитать его намерение — как Поттер развернул клинок и с силой полоснул лезвием по своей ладони, рассекая кожу. Серебристое лезвие окрасилось алым. Гарри сжал пальца в кулак, позволив еще струйке крови стечь на лезвие.
— Ты что, спятил!? — завопил я. Не выпуская меч, гриффиндорец ухватил окровавленной рукой мою, и развернул обожженной ладонью верх. Мазнул своей кровью прямо по ране, и тут же дернул ближе к себе. — Гарри, что ты делаешь?!
— Доверься мне, — проговорил он, почти уже прижимая лезвие к моей ладони.
Я сглотнул — и вдруг в одно мгновение успокоился. Я не то чтобы уверился в собственной безопасности, или в том, что все получится — нет, все сомнения и страхи по-прежнему были при мне, но... Они уже не имели никакого значения. Окровавленное, но по-прежнему бритвено-острое лезвие вспороло мою обожженную ладонь, ломая корки и рубцы, рассекая плоть, и снова окрашиваясь алым. Кровь зашипела, смешиваясь на серебристо-белом металле, — и он вдруг засиял из-под нее, словно действительно был раскален добела. Гарри развернул клинок плашмя, а я обхватил лезвие рукой, стараясь, чтобы ожог оказался прижат к окровавленному пятну. Боли почти и не было. Клинок завибрировал, отдаваясь в костях неприятным свербением. Я схватился за лезвие второй рукой, но пальцы плохо слушались и грозили вот-вот разжаться. Липкая от собственной крови ладонь Гарри уверенно легла поверх, накрывая мои кисти, стараясь дотянуться и обхватить их хотя бы пальцами. Его кровь потекла по моим рукам, а воздух вокруг нас уже прямо-таки потрескивал от собирающейся магической энергии.
От шока я плохо понимал, чем именно все закончилось. В памяти отпечаталась ослепительная вспышка света — подобная удару молнии, ударившей над головой как раз в тот момент, когда вы неосторожно подняли глаза, чтобы взглянуть на небо. Я не знал, засиял ли это сам меч, или же это была вспышка магии, окружавшей нас. Мои пальцы будто сами по себе разжались, одновременно с пальцами Гарри. Гриффиндорский меч упал на пол с обычным металлическим лязгом. Еще не смея ни поверить, ни даже надеться, я медленно повернул руки ладонями вверх.
Кровь — наша общая кровь, моя и Гарри, — казалась неправдоподобно алой на моей белой коже. Мою левую ладонь наискось, через всю руку, пересекал длинный и глубокий порез. На правой красовалось несколько мелких, больше похожих на простые царапины, как раз там, где начинаются пальцы. Никаких других повреждений больше не было. Ни рубцов, ожогов, сукровицы — от всего этого ужаса не осталось ни следа. Поттер улыбнулся — и вдруг накрыл мои руки своими.
— Асклепио, — прошептал он. Кожу самую малость защипало — как всегда под действием целительных чар. Его ладони перекрывали мне видимость, а чувствительность в свежеисцеленных руках еще не вернулась до конца — но я все равно ощущал, как под действием его чар порезы закрываются. Я посмотрел в сияющие зеленые глаза и улыбнулся.
— Асклепио, — эхом за гриффиндорцем повторил я. До сих пор мне еще не приходилось использовать этих чар по-настоящему, хотя Гарри как-то учил меня применять их. Но сейчас я почему-то даже не сомневался в том, что они подействуют.
Как и следовало ожидать, мои руки далеко не сразу вернули чувствительность и подвижность, но это было вполне естественно. Нужно было время, чтобы ладони заново привыкли к нормальному состоянию. Вздох, донесшийся с противоположной стороны стола, вернул меня к реальности.
— Ваша связь не возникла просто так. Вы связаны самой судьбой, — негромко проговорил Дамблдор, про которого мы было и забыли.
— Вот как? — я выгнул бровь и заговорщически подмигнул Поттеру. — Я надеюсь, это не значит, что я, как честный человек, теперь обязан на нем жениться? — спросил я директора.
Гарри сдавленно фыркнул, поспешно выдернув руки из моих, и изо всех сил стараясь не заржать. Профессор хмыкнул.
— Только если тебе так хочется, Драко, — ответил он. Я снова поднял бровь и выразительно посмотрел на едва сдерживающего смех гриффиндорца.
— Поттер, несмотря на всю мою — безмерную! — тебе благодарность, знай: если ты согласишься выйти за меня замуж, я буду вынужден тебя убить, — честно предупредил его я.
— Оу, — Гарри ответил насмешливым взглядом и изобразил на лице трагическую мину. — Малфой, ты просто разбиваешь мне сердце.
— Тааааак, Поттер, не сметь ко мне клеиться! — "оскорбился" я. — Я знаю, что неотразим — но держи себя в руках. А то я тебя вызову на дуэль "за честь сестры".
— Ээээ... -
Гарри вдруг вспыхнул до корней волос и смущенно потупился, пробормотав что-то вроде "у меня честные намерения". Коснувшись его плеча, я ободряюще сжал его — точно как он, когда мы только пришли сюда. Желание язвить и смеяться пропало, и я сотый раз пожалел, что не мастак выражать настоящую благодарность. Холодно-учтивое "спасибо" я мог произнести с сотней разных интонаций — а вот поблагодарить по-настоящему...
— "Не грузись, я же все чувствую", — прервал мои размышления голос Гарри. — "И не стоит так уж сильно меня благодарить. Ты не заслуживал этих ран, и вообще... Что я был бы за друг, если бы не попытался тебя исцелить, в любом случае? Даже если бы ты и был виноват?"
Вскоре после этого я сам связался с отцом, решив не дожидаться первого шага с его стороны. Разговор был нелегким, и закончился ссорой — как, впрочем, и следовало ожидать. Люциус не испытывал ни малейшего раскаяния, даже после того, как я объяснил, что мое отсутствие чуть не стоило Гарри жизни. Отец только пожал плечами, и невозмутимо ответил, что это — проблемы Поттера, и его они не интересуют ни в малейшей степени. Не выдержав, я вспылил, он тоже в долгу не остался — слово за слово и перепалка переросла в настоящую ссору. Уж не знаю, в результате ее, или из соображений осторожности, но в конце концов родители решили не возвращаться в Англию, предоставив Манор и дела Малфоев исключительно моим заботам.
— Драко! — знакомый голос Грейнджер вырвал меня из воспоминаний, и я, заморгав, поднял голову. Золотое Трио Гриффиндора в полном составе, обнаружило мое "место дислокации" и окружило меня. Поттер, забравшись с ногами на нагретый солнцем здоровенный камень, о который я облокачивался, и расположился на нем прямо за моей спиной.
— Малфой, ты тут прячешься, или просто загораешь? — поинтересовался он.
— Совмещаю приятное с полезным, — в тон ему отозвался я, хотя настроения шутить у меня особенно не было. Мгновенно уловив это, Гарри тут же стал серьезным.
— Мы решили, что тебе тут скучно, и решили составить тебе компанию, — вроде бы легкомысленно сказал он, но взгляд ярких зеленых глаз был как никогда цепким. Иногда мне даже хотелось, чтобы Поттер знал о моих чувствах поменьше — хотя кажется, я начал привыкать к его "всеведению". Как, в общем-то, и к тому, что и он для меня — как на ладони. — "Ну ты как?" — мысленно спросил Гарри, но я, вздохнув, только пожал плечами.
Интересно, а как, предполагается, я должен себя чувствовать после того, как вдрызг разругался с отцом — а потом меня бросила любимая девушка? Причем я отнюдь не считал себя виноватым ни в том, ни в другом случае. И если ссора с Люциусом после его выходки с мои похищением была вполне понятной, то причины поведения Джинни до сих пор от меня ускользали. Проблемы начались практически сразу после Ритуала, которому подверг нас Волдеморт. Джин замкнулась и отдалилась от меня сразу, как только нас вызволили из Ставки Лорда. В то суматошное время я старался не зацикливаться на ее поведении — да и не до того было, честно говоря, — и надеялся, что со временем все наладится. Наверное, мне все же стоило обратить внимание, что Джинни старается держаться от меня подальше. Если подумать — даже после того, как великаны зашвырнули меня в коридор, прямо к девчонкам, а потом нагрянула Беллатрисса и чуть не запытала меня до смерти — когда я очнулся, моя голова лежала на коленях у Блейз. У Блейз, а не у Джинни, которая там тоже была. Неужели ей было все равно, что со мной? Но этого не может быть, ведь само по себе участие в Ритуале подразумевало, что она любила меня — хотя никогда и не говорила этого напрямую! Но тогда как объяснить то, как развивались наши "отношения" дальше?
После битвы, честно говоря, я и сам старался держаться от Джинни подальше. По крайней мере, какое-то время. Видеть в ее глазах жалость было невыносимо — но еще хуже было отчуждение, которое за ней стояло. Меньше всего я хотел, чтобы мои раны повлияли на ее решение быть со мной. В конце концов, Малфой я или нет?
