— Думаю, я примерно представляю себе, что делать, — сказал я Гарри, все еще ждущему ответа. — Не очень уверен, что все получится так, как нужно, но другого варианта у меня нет, так что будем надеяться на удачу. В любом случае, предупреди всех, что если я что-то и смогу сделать, то не раньше завтрашнего полудня. А может быть, и позже...
— Ясно. Ладно. Итак, ритуал состоится на закате? — уточнил Гарри. Я помотал головой.
— В полночь. — Лавуазье сегодня между делом упомянул, что к завтрашней полуночи самые совершенные из его зелий войдут, наконец, в полную силу, и он получит возможность осуществить и наблюдать такой эксперимент, равного которому не было за всю магическую историю. Что, кстати, говорило о том, что переманил его к себе Волдеморт, скорее всего, именно посулив возможность не ограничивать себя в экспериментах никаким соображениями гуманности и этики. — Как ни крути, но чем темнее дело, которое собрались совершить, тем более темное время для него нужно выбирать, — философски заметил я. Гарри покачал головой.
— Не нравится мне это, — пробормотал он. — Ладно, была не была, как-нибудь справимся. А... А вы там как? Держитесь?
— Бывало и хуже, — делано улыбнулся я, хотя на душе скребли кошки. На самом деле "хуже" — по крайней мере у меня, — едва ли когда-то бывало. Даже в ту ночь, когда мне предстояло в шестнадцать лет выкинуть из поместья Волдеморта и весь сонм его Пожирателей. Включавший, кроме всего прочего, крестного и маму — а значит, нельзя было причинить им серьезного вреда и действовать приходилось осторожно ...
Обменявшись еще парой-тройкой ничего не значащих фраз, мы "отключили" зеркала. Странно, но мне почему-то стало казаться, что мы с Гарри как бы поменялись местами. За весь этот год я как-то незаметно привык брать на себя ведущую роль — ну, мне приходилось волей-неволей, учитывая "ведомое" положение Гарри в Родовой Магии. Но дело было даже не в этом. Все это время я изо всех сил старался казаться сильным, уверенным в себе и всезнающим — тогда как Гарри порой сомневался и в себе, и в своих силах, и в своих знаниях (ну, уж хоть последнее — не без оснований!). Теперь... По крайней мере, во время этого разговора, мне казалось, что все встало с ног на голову — начиная от лучившегося уверенностью Поттера, и кончая моим собственным расстроено-подавленным состоянием. Конечно, частично в нем виноваты были зелья, которыми вот уже третий день как накачивал меня Лавуазье — но и сама ситуация, мягко говоря, выходила далеко за рамки контроля...
На следующий день с утра я почти ничего не ел, пытаясь морально подготовить самого себя к визиту Лавуазье. Подумав, я пришел к выводу, что слишком резко менять линию поведения не годится: он может заподозрить неладное, если я вдруг стану относиться к его приставаниям с некоторым энтузиазмом, пусть и всего лишь показным. Мне по прежнему было плохо от одной мысли о сексуальной связи с мужчиной, и я боялся, что меня может затошнить в самый ответственный момент. Поэтому к обычным сэндвичам с сыром, которые нам принесли на завтрак, я даже не притронулся — зато чай выпил до капли, благо в нем не было никакого зелья, по крайней мере, насколько я мог определить. Да и зачем пичкать нас зельями, подмешивая их в еду, если можно просто заставить выпить все в открытую? И Джинни, и я попросту не способны ни сопротивляться, ни даже возразить.
Едва покончив с завтраком, я занялся собственной внешностью — к немалому удивлению Джинни, которую счел слишком рискованным посвящать в свои планы. В самом деле, Гарри был прав — ее связь с Волдемортом слишком сильна, чтобы можно было проигнорировать этот факт. Нет, пока что он не завладел ее сознанием, — как, наверное, было на втором курсе, — но читал его, несомненно, без малейшего затруднения. Как бы там ни было, на все вопросы я ограничился коротким "поверь мне, так надо". К счастью, Джин была достаточно умна, чтобы не спорить и не пререкаться.
Попросив девушку наложить на мою одежду чистящие и разглаживающие чары, я, подумав, решил остаться в рубашке и брюках. Несколько верхних пуговиц я расстегнул — сначала только две, и некоторое время колебался перед зеркалом, раздумывая, стоит ли распускать третью. Но в конце концов, решив подстраховаться, все-таки расстегнул и ее. А потом еще чуть ли не час возился со своими волосами, которые были послушными только на первый взгляд. Джинни наблюдала за мной с легким удивлением, время от времени все-таки вворачивая пробные шпильки о том, не собираюсь ли я соблазнить Волдеморта. Я в ответ ограничивался сдавленными смешками. Нет, на Темного Лорда я, конечно, не зарился — но моя рыбка плавала не так уж далеко от него.
Я был в ванной — решил на всякий случай еще раз почистить зубы, — когда заявился мэтр с охраной, так что первой на осмотр к зельевару попала Джинни. Когда я вышел, все мысли и планы чуть ли не вылетели у меня из головы при виде его жадного взгляда и исполненной предвкушения улыбки, с которой чертов француз смотрел на девушку, водя палочкой над ее телом. Однако, как ни странно, на сей раз никаких особенных приставаний за этим не последовало. Он ощупал ее живот — однако не с той пошлой сальностью, которой полнилось каждое его прикосновение вчера, а сухо, деловито и вполне профессионально, не позволяя себе ни единого лишнего движения. То же самое касалось осмотра груди — но тут, хотя мэтр, опять же, не позволял себе ничего лишнего, Джинни закусила губу и задрожала так, что я невольно опять сжал кулаки, из последних сил сдерживая желание наброситься на Лавуазье и прибить на месте. Причем — голыми руками...
И все-таки кое-что в его действиях внушало мне опасения. Ни вчера, ни позавчера он ничем не показывал, что приставания к Джинни нравятся ему меньше, чем приставания ко мне. И если сейчас он осознанно отказался от возможности лапать ее — возможно, со мной поступит так же? Плакал тогда весь мой план, да и сама зыбкая надежда на спасение! Как бы противно мне ни было от его прикосновений, сегодня они мне просто необходимы!
Когда пришла моя очередь, поначалу мне показалось, что дела обстоят именно так, как я начал опасаться. Несмотря на откровенно сальные взгляды, действия Лавуазье оставались профессиональными и точными. А коме того, в отличие от Джинни, ко мне ему в принципе почти не требовалось прикасаться — все то, что он вытворял в два прошедших дня, было скорее его забавой, чем действительно необходимостью. Сейчас же, все необходимые сведения о состоянии моих половых органов и моей способности оплодотворить женщину он получил при помощи диагностических чар. Единственное, для чего мэтр мог бы меня потрогать — это чтобы проверить рефлексы, которые из-за зелья Покорности были слегка заторможенными.
Невольно закусив губу, я с усилием сдержал стон разочарования. Похоже, придется вступить в серьезную игру самому — надеяться на то, что все пройдет само, явно не стоило. Что и говорить, опыта по соблазнению мужчин у меня явно маловато — а если откровенно, то его нет вообще. Не считать же "опытом" тот давний поцелуй с мальчишкой во французском борделе, когда я раз и навсегда уяснил для себя, что гомосексуализм — это не мое.
Сделав над собой усилие, я стряхнул размышления и воспоминания, напоминая себе, что пора действовать, если я хочу добиться цели. И как раз вовремя! Лавуазье, не поднимая взгляда, взял меня за руку и деловито стал отсчитывать пульс. Я нарочито часто задышал, и когда мэтр нахмурился, поднимая на меня глаза, смущенно закусил губу, отводя взгляд и чуть опустив голову. И в последний момент, словно не удержавшись, быстро глянул на него, постаравшись придать взгляду легкий оттенок лукавства. Хватка зельевара на моем запястье ослабла, и я воспользовался этим, чтобы чуть потянуть на себя руку и развернуть ее. Теперь в руке Лавуазье лежала моя ладонь. Отчаянно надеясь, что это не будет чересчур, я осторожно погладил большим пальцем тыльную сторону его кисти, и снова вопросительно посмотрел на него, продолжая смущенно покусывать нижнюю губу. Мэтр прищурился, его холеные пальцы плотнее обхватили мою руку, и он довольно хмыкнул, продолжая внимательно рассматривать мое лицо. Я и думать забыл, что мне должно быть противно — меня охватило странное ощущение азарта, сродни интересу исследователя во время научного эксперимента, только в несколько сотен раз сильнее. Ответив на ухмылку француза, я издал легкий смешок, словно соглашаясь с ним.
— О, неужели наш малыш решил стать сговорчивым мальчиком? — проворковал он. — Можно узнать, с чего такие перемены?
— Ну... — я сделал вид, что смутился еще больше, и как можно менее настойчиво попытался высвободить свою руку. Однако француз ее, к моему облегчению, не выпустил. — Жить мне похоже, осталось недолго, — проговорил я. — Но все-таки есть еще как минимум сутки после ритуала, когда я буду Темному Лорду уже не нужен. Не думаю, что при теперешнем положении дел меня ожидает приятное времяпровождение. Но вот... — я замолчал, снова потупился на несколько секунд — а потом вскинул на него распахнутые, открыто-честные глаза с почти умоляющим выражением. — Если бы вы замолвили за меня словечко... Может, он мог бы отдать меня вам на этот день в качестве... ну, скажем, награды за отличную работу?
— О... Даже так... — проговорил Лавуазье, и в его тоне проскользнули довольные нотки. Я с деланной наивностью похлопал ресницами. — И что, никаких истерик, гневного сопения и попыток сбежать? — спросил он низким, томным голосом. Я смущенно опустил взгляд и теперь уже настойчивее потянул к себе свою руку.
— Я же понимаю, что вы — мой единственный шанс не встретить завтрашний закат овощем, пускающим слюни. После ритуала от меня Лорду будет нужно лишь тело, до моего разума ему и дела не будет. А тетя Белла обожает Круцио...
— Меркантилен до мозга костей, — почти восхищенно прокомментировал мэтр. — И за что ты его такого любишь, Джиневра?
— За то и люблю, — фыркнула Джинни, которая сидела в большом кресле поджав под себя ноги и нарочито дулась. Я бросил на нее виноватый взгляд, словно извиняясь, и снова посмотрел на зельевара.
— Так что скажете? Я обещаю быть... сговорчивым, если вы... Если вы попробуете уговорить Лорда отдать меня вам на завтрашний день, — проговорил я, полуприкрыв глаза, и глядя на него сквозь ресницы. Только бы не сорвалось! Да я готов ему что угодно пообещать, — лишь бы получилось! Тем более, если получится — обещание мне выполнять так или иначе все равно не придется.
— Я подумаю, мой сладкий, — протянул мэтр, плотоядно облизывая губы, и взглядом буквально пожирая мои. Странно, но французские словечки, которыми он буквально сыпал в первый день, еще вчера почти начисто исчезли из его речи. — Как насчет небольшого... задатка? — поинтересовался он, и я отчетливо понимал, что он имеет в виду. Поцелуй. С одной стороны — я уверен, что меня не стошнит, несмотря на пустой желудок... А с другой — лучшая возможность добраться до его шеи мне вряд ли подвернется. Собрав всю свою силу воли, я неуверенно, словно бы робко положил руки ему на плечи, и француз, донельзя довольный, потянул меня к себе.
— Эй, ты, лягушатник, придержи коней! — подал голос страж-Пожиратель от двери. Я мысленно чертыхнулся, на чем свет стоит проклиная этого идиота. Не уверен, что смогу второй раз собраться с духом... Однако рука Лавуазье по-прежнему уверено лежала на моей талии, не отпуская меня, и он лишь слегка обернулся к своей "охране", вопросительно поднимая брови.
— Это как понимать? — спросил он нахально-ледяным тоном, исполненным сдержанного возмущения.
— Сейчас сюда придет Лорд, и как ты ему объяснишь возбужденного мальчишку? — с непробиваемым спокойствием отозвался тот. Француз фыркнул с таким презрением, словно Пожиратель был каким-нибудь тараканом, вздумавшим было подать голос. Воспользовавшись тем, что он отвлекся, я рискнул продвинуть руку чуть выше по его плечу и начал поглаживать основание его шеи кончиками пальцев, надеясь, что это сойдет за ласку — хотя на самом деле я пытался нащупать заветную точку.
— Всего лишь естественная реакция молодого организма на прикосновения к эрогенным зонам и нестандартность ситуации, — бросил Лавуазье, явно давая понять, что всего лишь снисходит до ответа, оказывая тем самым величайшую милость. Его рука на моей талии напряглась, подтягивая меня ближе и практически прижимая к его телу. Я усилием воли пытался подавить зарождающуюся дрожь, понимая, что еще немного — и меня против воли затрясет от отвращения. Это будет конец — не говоря уже о том, что трясущиеся руки нисколько не облегчают моей задачи. Охранник за спиной зельевара насмешливо фыркнул, пожимая плечами.
— Дело твое. Нравится риск — сколько угодно. Лорд терпимостью не страдает... — проговорил он. Француз на мгновение замер, напрягаясь — и я понял, что не должен упустить момент, и если хочу чего-то добиться, нельзя позволить ему сорваться с крючка. Азарт вернулся, помогая мне удержать собственное тело под контролем. Я подался вперед, так что волей-неволей прижался к нему, и продолжал поглаживать его шею большими пальцами, уже с двух сторон. Мэтр снова повернулся ко мне, выражение его лица говорило о том, что своего я добился — оставалось лишь как-то выкрутиться. Лавуазье склонился, его лицо приближалось, а взгляд не отрывался от моих губ...
Я почти запаниковал — и в этот самый момент ощутил под пальцем пульсирующий узелок. Мне потребовалась доля секунды, чтобы осознать это — и еще одна, чтобы нашарить такой же узелок и с другой стороны, симметричный первому. Не теряя ни секунды — его губы уже были в каких-то миллиметрах от моих, и меня опаляло его дыхание — подушечками пальцев я с силой нажал на обнаруженные точки. В первый момент, кажется, ничего не произошло, потом француз нахмурился, подаваясь чуть назад... Я запаниковал и надавил сильнее... в его взгляде мелькнуло понимание — но тоже лишь на мгновение. Потом глаза зельевара закатились, он приоткрыл рот, издал какой-то странный, почти непристойный звук — и лицом вперед рухнул на меня, опрокидывая и придавливая своим немалым весом к постели. Я тотчас забарахтался, выпутываясь из-под его тела, и, с усилием спихнув с себя неподъемную тушу, выбрался, почти скатившись с кровати и вскакивая. Лавуазье всхрапнул, но даже не пошевелился. Из его приоткрытого рта о полной щеке протянулась ниточка слюны — я запоздало содрогнулся от отвращения и машинально стянул воротник своей рубашки, лихорадочно застегивая распущенные пуговицы.
— Какого... — Пожиратель у двери, казалось, отмер, очнулся от оцепенения. — Ах ты, предательский щенок! Ах ты змееныш! Ты... ты какого ж боггарта волосатого натворил?!
— Это называется "избавление от домогательства", — невозмутимо отозвался я, понимая, что необходимо в экстренном порядке брать себя в руки. Страж практически зарычал, и, вытащив палочку, наставил ее на меня.
— Ты за это поплатишься... Кру...
— Нет! — подала голос Джинни, мгновенно соскакивая со своего кресла. — Лорду нужно, чтобы он был в порядке!
— Да какой, к Салазару, теперь порядок!? — взвизгнул Пожиратель. — Кто его теперь знает, что Лорду будет нужно — без этого зельеваришки!
