— Ты предал его, — сказала она. — Более того, предал дважды. Первый раз — когда не пришел ему на помощь в тот момент, когда он нуждался в этом, а второй — когда вместо того, чтобы отстаивать его честь, согласился с подозрениями в его предательстве. И неужели... неужели ты после этого на что-то надеешься? Да лучше я буду встречаться с Невиллом Долгопупсом, чем с тупым и трусливым предателем вроде тебя!
На красивом лице Драко еще сильнее проступило разочарование.
— Я верил тебе... — прошептал он.
— Гарри, не слушай его! — властный, уверенный голос Дамблдора пробился сквозь шепот призраков крестража, словно колокольный звон. — Твои друзья любят тебя! Это всего лишь уловки Волдеморта, чтобы смутить и унизить тебя! Не слушай их!
— О да, Гарри, не слушай нас! — издевательски расхохоталась "Блейз". — Но ты ведь знаешь, ты чувствуешь, какой отклик находят мои слова в твоей душе, а, Поттер? Только правда способна нанести такие раны, и быть такой болезненной — именно потому, что она — настоящая... В глубине души ты знаешь, что все сказанное — истина! Ты — ничтожество, не способное заинтересовать девушку! И к тому же — ты предал человека, который доверял тебе! Да как ты вообще сможешь жить с этим?
— За что, Гарри? — вторил ей Драко. В его серых глазах стояли слезы, лицо казалось осунувшимся, а на скуле явно проступал синяк. — Ты знаешь, что чувствует человек, подвергшийся насилию, Гарри? — спросил он, все тем же ломким, высоким голосом, которым говорил вначале. — Он ощущает себя ничтожеством, недостойным жизни. За что ты подверг меня этому? Я был молод, полон надежд и стремлений, пыла и задора — и теперь, по твоей милости, от этого остался лишь пепел...
— Нет... — выдохнул я, мотая головой, отказываясь верить его словам. С тех самых пор, как как-то этим летом я увидел сон, — один из тех, "особых" снов, которые были результатом моей связи с Волдемортом, насилие и его жертвы стали одним из самых страшных моих кошмаров. Правда, мне удалось тогда справиться, и я долгое время не вспоминал об этом, но теперь ужас, жалость и разделенная боль той, первой жертвы нахлынули с новой силой. Драко...
Но если осколок души Темного Лорда рассчитывал сломать меня таким образом, он просчитался. Да, слова призраков крестража находили отклик в моей душе и больно ранили — но вместе с тем где-то глубоко-глубоко внутри меня поднимался яростный протест. Блейз — настоящая Блейз! — никогда не жаловалась, что ей скучно общаться со мной, как бы я ни боялся этого в глубине души. И кроме того, я прекрасно знал, что в нужный момент смогу преодолеть свои комплексы — когда это действительно понадобится. А Драко... Настоящий Малфой никогда не стал бы обвинять меня в том, воспрепятствовать чему я был не в силах. Скорее, если бы я вообще заикнулся о чем-то подобном, Дрей окинул бы меня своим фирменным высокомерным взглядом, и выдал бы что-нибудь, вроде "Не сходи с ума, Поттер! Ты, конечно, Избранный, но у тебя элементарно ума не хватит, чтобы вмешаться в работу портключа. Особенно, если ты о нем не знаешь!" — только раза в три ехиднее.
Сам не знаю, как и зачем, я слепо зашарил левой рукой сзади — и пальцы сомкнулись на витой ножке бронзового подсвечника, стоящего на каком-то из столиков или подставок, расставленных по кабинету директора. Призраки-фантомы, вызванные к жизни чарами Волдеморта, продолжали издеваться надо мной, то осыпая упреками, то вновь нанося словесные удары по моим страхам и комплексам. Я дрожал как в лихорадке, тщетно пытаясь не слушать их, отрешиться, забыть — и судорожно стискивал ножку подсвечника, словно надеясь обрести в ней хоть какую-то опору. От душевных терзаний, умело растравленных "Блейз" и "Драко", впору было рыдать — но, вопреки всему слез не было, лишь все сильнее и сильнее разгоралось внутри меня пламя протеста. Я снова замотал головой, когда с презрительно изогнутых губ обоих фантомов снова полились упреки и обвинения, и осознал, что еще минута-другая — и я попросту сойду с ума. Буря в душе достигла апогея.
— Это твоя вина! — Я даже не разобрал, кому из двоих принадлежала последняя фраза, но именно она стала последней снежинкой, обрушившей горную лавину.
— Заткнись! — заорал я. Я готов был на все, лишь бы это прекратилось. Мои пальцы конвульсивно сжались, и, по какому-то наитю, толком не отдавая себе отчет в своих действиях, я что было сил швырнул подсвечник в светящиеся, возвышающиеся над столом директора фигуры.
Результат оказался скорее нелепым, чем действенным — но в результате именно он и сыграл решающую роль. Тяжелый бронзовый подсвечник — и как только у меня сил хватило швырнуть его одной рукой? — со свистом рассек воздух, легко пролетев прямо через призрачные фигуры, не причинив им никакого вреда. Раздался грохот и звон стекла, когда он врезался в находившийся по ту сторону стола стеклянный ящик с мечом Гриффиндора. На мгновение в кабинете воцарилась полная тишина. Никто не издавал ни звука — ни фантомы, ни прижавшийся к стене Рон, вытаращивший круглые от ужаса глаза, ни обсыпанный осколками Дамблдор, которого подсвечник не задел лишь чудом, пролетев в паре сантиметров от виска директора.
— Пытаешься отрицать? — презрительно бросила "Блейз", первой нарушив молчание. Однако власть призраков надо мной безвозвратно улетучилась, смытая волной порожденного протестом гнева. Как всегда в отчаянных ситуациях, мой ум заработал с утроенной быстротой, и я уже знал, что именно должен делать. Были ли это просто наитие, или какое-нибудь шестое чувство, или же проявление моей Родовой Магии? Я не знал, и мне было наплевать. Главное, чтобы это сработало!
— Акцио! — приказал я, указывая зажатой в правой руке палочкой на меч Гриффиндора. Кажется, Драко говорил, что это оружие гоблинской работы, и достаточно разрушительно, чтобы уничтожить крестраж? Ну да, не сомневаюсь, именно с его помощью Дамблдор расправился в кольцом Гонтов!
Наверное, меч все же висел в ящике не просто так. Наверное, его удерживали какие-то охранные чары, и какие-нибудь еще заклинания, которые не должны были позволить кому бы то ни было просто так, за здорово живешь вынуть меч оттуда. Но... как мне подумалось уже позже, должно быть, еще тогда, в Тайной Комнате, между мною и им образовалась некая странная связь. То ли меч признал меня кем-то вроде хозяина, то ли просто испытывал ко мне что-то вроде симпатии — ну, насколько это доступно мечу... Как бы там ни было, мгновением позже я ощутил в руке знакомую тяжесть металла, неосознанно успев перекинуть палочку из правой руки в левую. Правду сказать, пользоваться мечом я умел сейчас не лучше, чем в двенадцать лет, так что особенной разницы, в какой руке его держать, для меня не было. Однако все-таки, я правша, а значит, держа его в правой, мог чувствовать себя хоть чуточку увереннее. К тому же, и тогда, и сейчас, поединок мне предстоял далеко не фехтовальный... Я размахнулся...
Серебристый клинок со свистом прорезал воздух — и прошел через фантомы как через дым, но, в отличие от подсвечника теперь нельзя было сказать, что он не причинил им вреда. Больше всего это походило на то, как кисточка смешивает на палитре два цвета — сначала вводя в один полосы другого, а затем постепенно растворяя их друг в друге. Или как смешивает две густые жидкости перемешивающая их ложка. Очертания фантомов смазались, исказились, следуя за движением меча, растворяясь, чудовищно перемешиваясь... Раздался общий крик — "Нет, что ты делаешь, Гарри не надо! Гарри!" — но я его уже не слушал. Да и было поздно. Меч завершил удар, вонзившись сразу в обе половинки медальона, и, пробив их насквозь, глубоко воткнулся в столешницу. В тот же миг фантомы лопнули, взорвавшись облаком тумана, в котором мне послышался далекий, едва слышный голос Драко "Гарри! Гарри, ГАРРИ!!!! Ты слышишь меня? Ответь мне, Поттер! ГА-АААААА-РРИИИИИИ!!!!!!!"... Зов казался настолько настоящим, искренним и реалистичным, что я невольно мысленно потянулся к Малфою, но тут же отдернулся, напоминая себе не поддаваться. С усилием потянув за рукоять, я неожиданно легко вытащил меч обратно, и, стукнув кончиком клинка по столу, стряхнул с него останки медальона. Еще один крестраж был уничтожен.
Окончательно обессилев, я рухнул на колени. От вызванной облегчением слабости и опустошения кружилась голова. Последним усилием я упер острие меча в пол, и, наклонившись корпусом вперед, прижался лбом к холодной крестовине, украшенной кроваво-красным рубином. В который раз за вечер — и куда сильнее чем раньше, — меня пробивала крупная дрожь. Странно, парадоксально, может, даже чудовищно — но я почему-то чувствовал себя так, словно на сей раз действительно предал Драко. При этом — ну точно, чистое безумие! — я не испытывал никаких угрызений совести по поводу Блейз. Я закрыл глаза, не обращая внимания на чьи-то голоса, наполнившие кабинет — я не слышал, не воспринимал слов, звучащих для меня сейчас отдаленным жужжанием.
Прийти в себя — по крайней мере, отчасти, — меня заставили чьи-то теплые, сильные руки, которые обняли меня за плечи и потянули вверх, помогая подняться на ноги. В первый момент я подумал, что это... да вообще, кто это мог быть? Сириус? До сих пор только он поддерживал меня с такой заботой, но в Хогварсте сейчас ему взяться неоткуда... Тогда кто — может, Дамблдор? Но нет, директор все еще стоял по ту сторону стола, глядя на меня пронизывающим, внимательным взглядом. Потом он кивнул, словно увиденное его вполне удовлетворило, и склонился над столом, внимательно изучая останки Слизеринского медальона. Рон? Но нет — он замер на полпути ко мне от стены, к которой прижимался и только молча переводил ошеломленно-восхищенный взгляд с останков крестража на меня, и обратно. Но тогда кто же...
Я повернул голову — и заморгал, не в состоянии ни понять, ни хоть как-то оценить тот факт, что человеком, поднявшим меня на ноги, и сейчас твердо, но ласково поддерживающим за плечи, был... Джаред Поттер. От удивления я снова покачнулся, но он удержал меня, и мягко, хоть и решительно, высвободил меч из моих рук, а затем вперил немигающий взгляд в лицо Дамблдора.
— Я не знаю, что вы затеваете, директор, да и знать не хочу, — сказал он, чуть прищурившись, — но одно скажу вам точно — прекращайте это. Подобные игры со студентами даром вам не пройдут. Каким бы важным ни было то, что вы делаете — они еще слишком молоды, чтобы вмешивать их.
— Идет война, Джаред, — напомнил Дамблдор — мягко, но непреклонно. — В такие времена молодые люди вынуждены взрослеть куда быстрее, чем хотелось бы старикам. И наша задача — не оградить их от этого, ибо это не в нашей власти, а помочь им с этим справиться. Указать путь и научить следовать ему.
— Возможно, вы и правы, — нехотя согласился профессор аппарации после некоторого молчания. Я ожидал, что он продолжит свою мысль, но в этот миг у меня снова закружилась голова, и я невольно пошатнулся. Всеобщее внимание снова переключилось на меня. Сделав несколько глубоких вздохов, я выпрямился, давая понять, что мне лучше — хотя, по-правде сказать, улучшение было очень незначительным.
— Отличная работа, Гарри, — медленно сказал Дамблдор, выпрямляясь, и осторожно поднял за цепочку покореженный, изуродованный золотой медальон. Повреждения не были столь же сильными, как у диадемы, однако не оставляли сомнений в том, что крестраж уничтожен. — Ты действительно... удивительный, и очень отважный молодой человек. Это испытание было не из легких — но ты выдержал его с честью.
— О... Д-да... то есть... эээ... Спасибо, сэр, — запинаясь, пробормотал я, на мгновение закрыв глаза. Голова еще куржилась, да и сотрясающая тело дрожь все никак не унималась, так что соображать удавалось с большим трудом. Все-таки потрясение оказалось для меня чересчур сильным, особенно наслоившись на другие события этого вечера. В голове все еще мелькали воспоминания безжалостных, жестоких слов фантомов крестража. Директор понимающе кивнул — подозреваю, он тоже использовал на мне Легилименцию, однако, в отличие от обитавшей в медальоне твари, действовал деликатно и почти незаметно.
— Джаред, Рон, прошу вас, проводите Гарри в больничное крыло, — сказал, наконец, он. — Ему необходимо укрепляющее зелье, и, наверное, успокоительное. Впрочем, предоставлю судить об этом мадам Помфри. Передайте ей, что юноша пережил сильный стресс, — добавил директор, обращаясь к старшему Поттеру.
— Не волнуйтесь, Дамблдор, я позабочусь о мальчике, — отозвался Джаред. — Идем.
Его руки потянули меня куда-то в сторону, и я, с трудом соображая, поплелся за ним, про себя задаваясь вопросом, откуда он вообще взялся в кабинете Дамблдора? Хотя, с другой стороны, ничего удивительного. С тех самых пор, как он появился в Хогвартсе, этот человек, вроде бы, и не лез в гущу событий, но неизменно оказывался поблизости, когда происходило что-нибудь необычное. Мы спустились по лестнице и вышли в коридор, мое сознание то включалось, то выключалось — пожалуй, еще никогда я не испытывал ничего подобного. Ни на втором курсе, проткнув клыком дневник Риддла, ни неделю назад, в Выручай-Комнате, вдвоем с Драко разбив диадему Рейвенкло. Но сейчас... Наверное, Дамблдор прав: все дело в перенесенном стрессе и потрясении. Именно на это я реагировал так болезненно, а не на сам факт уничтожения крестража. В голове крутились обрывки фраз, кинутых фантомами крестража, и разбуженные ими страх, угрызения совести и стыд пробудились во мне с новой силой.
Рон, кажется, сначала шел рядом, но в какой-то момент я вдруг понял, что мы со страшим Поттером остались одни — и более того, место, куда он привел меня, и близко не напоминало больничную палату. Все так же поддерживая за плечи, профессор усадил меня на диван — и отошел. Часто моргая, я заозирался кругом, решительно ничего не понимая. Что это за место? Обставленная добротной, красивой мебелью комната больше всего напоминала небольшую гостиную, но выдержана была в мягких, золотисто-коричневых тонах, — а значит, не могла принадлежать ни одному из факультетов. Единственное объяснение, пришедшее мне в голову, — что Джаред привел меня в свои покои, — показалось почти смешным. С чего бы он был так добр ко мне — ко мне, "щенку недостойной грязнокровной девки", виновницы гибели его сына?! Да еще и в памяти услужливо всплыло "подходящее" воспоминание, вызывая ощущение дежа вю — как после гибели Седрика и возрождения Волдеморта Лже-Грюм увел меня — и тоже, якобы, в больницу... В душе, заодно с опасениями, снова вскипели гнев и обида — но не успели они оформиться в глупые и опрометчивые слова, как профессор аппарации снова оказался передо мной, и практически силой вложил мне в руку пузатый бокал с темно-янтарной жидкостью, налитой примерно на треть его высоты.
— Что... — начал было я, и профессор как-то странно, по-доброму усмехнулся.
— Дамблдор, все-таки, мыслит как директор, пекущийся о несовершеннолетних детишках, — сказал он. — Успокоительные зелья, микстуры и притирания — это все, конечно, очень хорошо, но.. Это детские меры. После пережитого стресса ничего лучше вот ЭТОГО, еще не придумали. Что в нашем мире, что в магловском. Пей. Залпом, на вдохе. Вообще-то, так обычно не делают, но в твоем состоянии — будет в самый раз.
