Когда-то в далеком прошлом, когда Харман уже восемь лет, как возглавлял социальный институт, что автоматически давало право членства в Совете Федерации, пределом его карьерных притязаний было попасть в верховную палату Совета. Да, тогда он был все еще горяч и романтичен, хотя уже и не юн. Как он тогда волновался в ожидании этого ослепительного мига! Его счастливое забвение продолжалась недолго, до тех пор, пока он не узнал, что его статус не высший. Эти шестеро уже были в палате, когда он туда только попал, были они и сейчас, будут и после него. Ему в голову все чаще приходила сумасшедшая мысль, что эти шестеро загадочных людей будут парить над властью и законом всегда, даже тогда, когда он уже умрет от старости и его тело рассыплется в прах и пыль. Харман терпеть не мог загадок, особенно заведомо неразрешимых, они вносили в его социальные схемы фактор неопределенности, но больше всего хлестали по его самолюбию. Это была ещё и дополнительная причина не любить Блендера, так как Харман был уверен, что тот уж точно знает тайну загадочной шестерки, а это вызывало непреодолимое чувство ревности.
Председателя Совета Федерации, престарелого коротышку Йоргена Кайзера, Харман в расчет не брал. Природная склонность Кайзера к глупости бесконечно усугублялась его непомерным самолюбованием и заносчивостью. Подумать только, он всерьез предполагает, что является верховным владыкой Новой цивилизации! Вот ведь, кретин! Видимость власти, внешнее почитание совсем ослепили крохотные, всегда красноватые глазки Йоргена, за последние годы он окончательно превратился в марионетку. Только вот кто этими ниточкам дергает?
Харман потер висок. Мысли о верховной власти всегда выбивали его из колеи и портили настроение. Долгие годы он подбирал логический ключ к разгадке этой странной системы, пришедшей из тьмы веков, но каждый раз она противоречила его знаниям и жизненному опыту, выходила за рамки здравого смысла, от нее веяло и фарсом, и страхом одновременно. Фарсом потому, что Харман был убежденным атеистом, не верил ни в Бога, ни в Черта, а от этой загадочной шестерки разило мистическим апломбом, претензией на тайное знание, якобы пришедшее из прошлого. Чего стоит это дурацкое тайное учение дуализма, разработанного еще самими "три А". Ну, и что?! Что гениального в утверждении необходимости социальных противовесов? Да, и в самой стабильности, которая завела общество... Стоп! Харман даже себе не позволял некоторых мыслей. Как человеку осведомленному и умному, Директору многое из происходящего вокруг казалось одновременно и смешным, и противным, но он терпеливо сносил эти странности, и нигде не искал ответы, кроме как в собственной голове. А на некоторые темы опасался даже формулировать вопросы, так как они были опасны для здоровья и благополучия. Как социолог, он прекрасно знал, что острые вопросы действуют на разум и душу, как вирус на организм: достаточно запустить болезнь, и она проявиться если не высокой температурой, то нервным поведением, неуравновешенностью, а это прямая дорога к деструкции. Долгая жизнь научила Хармана осторожности, он много раз убеждался, что древняя система не одряхлела, что она по-звериному чутка, агрессивна и непредсказуема. А потому страшна.
Все его долгие размышления и прежний опыт говорили: не верь Блендеру, не реагируй на его провокации, поезжай спокойно на службу и.... И как раз в этом месте он приказал водителю следовать в управление социальной безопасности. Потом, подумав, он позвонил дежурному по Социальному институту и сообщил, куда направляется.
Впереди, за темными стеклами лимузина показался поворот в тоннель, в который он въезжал лишь тогда, когда проводились заседания верховной палаты Совета Федерации, а они всегда проводились в здании управления безопасности. Сначала и это у Хармана вызывало раздражение, но потом он с этим смирился и даже испытывал облегчение, что не ему приходилось привечать эту загадочную шестерку. Лимузин мягко качнулся на повороте.
Да, он едет к Блендеру. Возможно, всё-таки этого и не надо было делать, но Пуаль переиграл его. Он позвонил ему домой и вежливо попросил приехать к нему в управление, так как не хотел бы вызывать огласки. Харман мысленно усмехнулся, какая в их мире может быть огласка?! Честно говоря, он растерялся, но всё равно ответил уклончиво, мол я должен посмотреть нет ли срочных дел.., но ведь не отказал, дал Блендеру возможность обронить: "Рональд, я очень жду". Харман тяжело вздохнул, его мучали сомнения. В принципе, он и сейчас может дать команду изменить маршрут, но в глубине души знал: не даст. Проклятое любопытство гнало его на эту, наверняка опасную встречу.
— Нет! — мысленно воскликнул Директор. — Каков негодяй! Все просчитал! — На душе стало противно, неприятно было чувствовать себя в дураках. — Ну, ничего, Пауль, это только первое соприкосновение, мы ещё сразимся с тобой!
Блендер ждал его прямо в холле у своего личного лифта, вокруг не было видно ни души. Это несколько смягчило Хармана.
— Рад вас видеть, Рональд! — тонкая холодная кисть мягко приникла к его пальцам, внутренне Харман вздрогнул, но внешне остался невозмутимым.
— Спасибо, что приехали.
— Пауль, при всём уважении к вам, у нас не так много времени.
— Да, да, прошу, — Блендер повернулся и нажал кнопку лифта, двери бесшумно раздвинулись.
— Пуаль! — перешел Харман в наступление, — вы меня удивили. О какой огласке может идти речь?
— Поверьте мне, Рональд, — Советник посторонился и указал рукой на лифт, — Здесь нам будет говорить удобнее и извините, если я нарушил ваши планы, я никоим образом не стремился обидеть вас.
— Хорошо, оставим это, — Харман шагнул к лифту. Он знал, что нельзя верить не единому слову Блендера, но его извинения все равно подействовали расслабляюще.
Кабина мягко провалилась вниз, в окошке замелькали цифры. Никогда еще эти два человека не смотрели друг другу в глаза так близко. Они не были тесно знакомы, но в верховной палате существовало давнее правило, называть друг друга только по именам, без фамилий и титулов, а эти два человека привыкли блюсти традиции.
Лицо у Блендера было вытянутым, с тонким длинным носом, узким подбородком и короткой щелкой рта, окаймленной исчезающими полосками губ. Он носил странную прическу с прямой челкой жестких черных волос, что уменьшало его и без того невысокий лоб, зато выделяло глаза, глубоко посаженные, со зрачками белесого цвета. Их взгляд был пронизывающе неприятен.
В окошке этажности мелькнул минус 24 этаж.
— Ого! — подумал Харман. — Оказывается управление социальной безопасности занимает пространство, соразмерное его институту! Но ведь кабинет Блендера на верхнем этаже здания, также как и его, Хармана, почему же они не едут наверх?
Он перевел взгляд на Советника. Тот тоже смотрел на окошко этажности. Внешне он был спокоен, но напряженные плечи выдавали волнение. Или Харману показалось?
— Пауль! Я думал, что мы будем разговаривать в вашем кабинете.
— Что? — Блендер вздрогнул и оглянулся на своего гостя. — Кабинет? Да, конечно, потом поднимемся. Сейчас кое-что вместе посмотрим, и поднимимся.
Блендер смотрел немигающим взглядом, зрачки его, всегда водянисто-холодные, горели каким-то внутренним огнем. Харман словно окунулся в эти глаза и у него мелькнула мысль, что, наверное, вот так выглядит первый симптом заболевания социальным вирусом, вызванного бесконтрольным задаванием самому себе недопустимых вопросов.
— Рональд, я хочу с вами поговорить без помех. Там внизу есть все условия для этого.
— Хорошо, Пауль, — Харман пожал плечами, — я готов следовать за вами. Но учтите, я считаю такие меры предосторожности излишними.
Лифт бесшумно затормозил и распахнул двери, в окошке высвечивалось число 44, это было глубже на два этажа, чем в социальном институте, на душе стало неприятно, совершенно глупое и неуместное сейчас чувство ревности опять кольнуло самолюбие. Харман поспешно задавил эти ощущения. Их никто не встречал. Перед ними начинался коридор, прорубленный прямо в граните, с редкой цепочкой тусклых фонарей. Такого Директор никак не ожидал увидеть.
— Что это?!
— Это мой этаж, — гордо пояснил Советник. — Его начали строить сто восемьдесят семь лет назад, а через пару лет почему-то забросили. Я его нашел, и кое-что доработал здесь. Пойдемте. Рональд, вы не обращайте внимания на голые стены, дальше начнутся вполне цивилизованные помещения.
Они не прошли и двадцати метров, как коридор круто свернул в сторону. Харман увидел, что за поворотом не было ни одной двери, ход шел еще метров сто, и заканчивался тупиком, в котором застыла старинная проходческая машина. Он растерянно остановился.
— Здорово?! — восторженный смешок Блендера прозвучал из-за спины как выстрел.
— Да, — быстро взял себя в руки Харман. — Очень неожиданно. Ну, и где мы будем беседовать, прямо под этими голыми стенами?!
Директор повернулся и строго посмотрел на Советника. Тот слегка смутился.
— Ну, что вы, Рональд! Вот смотрите.
Блендер подошел к внешнему углу коридора, и часть стены вдруг беззвучно открылась темным провалом потайного хода. Толщина двери была с полметра и отсвечивала металлом! Советник шагнул внутрь и там тут же вспыхнул свет. Харман последовал за ним, стена за ним сомкнулась. Короткий коридор, все также проложенный в толще камня вел к трем одинаковым дверям. Блендер открыл первую обычным металлическим ключом и потянул на себя. Харман готов был увидеть какую-нибудь пещеру или каземат, но впереди включился приятный желтоватый свет и высветил диван, письменный стол, пару кресел и большой шкаф у стены.
— Располагайтесь, Рональд, — Блендер сел на диван и указал на кресло напротив. — Хотите свой любимый тоник?
— Нет, — Харману была неприятна такая забота. — Пауль! Я последовал за вами достаточно далеко, чтобы потребовать некоторых объяснений. Что все это значит?
— Ничего, кроме желания поговорить без лишних ушей и глаз.
— Я не понимаю. Пуаль, ну, объясните, если мы с вами оба здесь, то кто может нам помешать?! Ваши сотрудники?
— Нет, конечно, — голос Блендера внезапно стал опять невозмутимым, лихорадочный блеск глаз ушел вглубь, волнение выдавали только руки: пальцы правой руки машинально, но сосредоточенно потирали указательный палец левой. Советник перехватил взгляд Директора и усмехнулся. — Вы правы, Рональд, я волнуюсь. К нашему разговору я шел много лет.
— Не понимаю, Пауль.
— Немного терпения, я все объясню, — Блендер встал и, подойдя к шкафчику, достал два стакана с радужным напитком. Один стакан поставил перед гостем, а из другого жадно отхлебнул. — Я тоже люблю этот тоник. — Виновато пояснил он и сел опять на диван.
Харман ждал.
— Рональд, я хотел бы поговорить с вами о вашем зяте.
— И ради этого мы спустились вниз?! — Харман удивленно уставился на собеседника.
— Именно. Видите ли, я не уверен в своей собственной информационной безопасности, не говоря уже о вашей.
— И кто же может собирать о нас сведения, Пауль? Может, Йорген?
— Да, нет, что вы, Рональд. Этот шут на это не способен, даже если додумается до такой возможности, — Блендер встретился с глазами Хармана. — Вы считаете, что я не осторожен? Но в этих стенах я уверен, также как уверен в том, что вы разделяете мое отношение к Кайзеру. — Блендер сделал выжидательную паузу.
— Нет, Пауль, эти ваши слова я оставлю без комментариев. — С легким металлом в голосе отозвался Харман.
— Умно, — Блендер одобрительно кивнул головой. — Но вернемся к предмету нашего разговора.
— Да, пожалуйста. Я жду пояснений, как мой зять, этот заблудший во времени человек, мог так заинтересовать столь могущественную особу, — Харман кивнул в сторону Блендера.
— Спасибо за комплимент, — усмехнулся тот. — Но вы, Рональд, явно лукавите, принижая значение астронавта из прошлого. Бережете его для дочери?
— А что в этом зазорного, Пауль? Я проверил его генетику, она идеально совместима с параметрами моей дочери. Я даже не думал, что совпадение может быть столь полным, недаром она в него сразу же влюбилась...
— А он в нее?
— И он в нее.
— Что ж, — Блендер поставил тоник на столик и откинулся на спинку дивана, — аргумент вашей заинтересованности в Глетчере очень весом, а самое главное, совершенно легитимен.
— Потому что соответствует реальному положению дел, Пауль.
— Конечно, Рональд, я даже не буду спорить, — Блендер чуть наклонил голову и пронзительно уставился своими прищуренными глазками на Директора. — Но почему вы так заботитесь о сохранении ему жизни, а?
— Поясните, Пауль, — холодно парировал Харман.
— К чему пояснять то, что и так очевидно. Вы же прекрасно знаете, что Глетчер является дестабилизирующим социальным источником. Так?
— Это спорный вопрос.
— Не думаю. Любая экспертная комиссия докажет объективную необходимость ликвидации Глетчера. Заметьте, Рональд, не деструкции, а ликвидации! Вы же бросаете весь свой недюжий ум и ораторское искусство, все свое громадное влияние, на алтарь спасения древнего человека. Я задавал себе вопрос, зачем? Не скрою, пытался ответить. Этот древний космонавт, говорил я себе сначала, интересен как живое ископаемое, как источник определенных дополнительных сведений о прошлом. Но потом я выяснил, что его отчет о звездной экспедиции никто не читал. Никто, Рональд!
— Ну, допустим, — усмехнулся Харман, — у меня не хватило пока времени.
— Позвольте усомниться в этом, — ответная улыбка Блендера была крива и язвительна. — Мне ли не знать вашей работоспособности! Отчет вам просто не нужен, Рональд!
— Да, хоть бы и так, что с того?!
— Согласен. Тогда почему вы не избавились от него, когда он оплодотворил вашу дочь?
— Знаете, Пауль, — рассердился Харман, — вы иногда переходите всякие границы приличия.
— Извините, Рональд, — Блендер развел руками. — Но наш с вами статус исключает общечеловеческие императивы.
— Пауль, вы меня разочаровываете, — Директор выпрямил спину и подался вперед, взгляд его сгустился от нахмуренных бровей. — Вам знакомо такое чувство, как родительская любовь или вы бездушный робот?!
— Хотите сказать, — ехидно переспросил Блендер, — что вы бережете Глетчера из-за любви к дочери?
— Именно так, Советник, — в голосе Хармана отчетливо прозвучал холодок отчуждения. Он с вызовом встал, как бы давая понять, что готов уйти.
— Не обижайтесь, мистер Харман. Я не хочу с вами ссориться. Я допускаю последний вариант, что вы оставили Глетчера на всякий случай, а чтобы ни мозолил глаза, отправили его на свалку. Ну, проявите честность, согласитесь, что в моих словах есть доля истины? — Глаза Советника почти умоляли к перемирию.
Харман задумался. Вот сейчас наступил момент, когда события программируются по нескольким вариантам, но выбрать надо только один. Можно встать и оскорблено потребовать закончить идиотский разговор, можно даже пригрозить, что дежурный института в курсе, где находится директор, потом выйти на поверхность и собрать экстренное заседание верховной палаты. Другого пути не будет, так как они с Блендером в этом случае станут непримиримыми врагами и просто обязаны перегрызть друг другу глотки. К тому же Харман никогда не сможет узнать истинной цели сегодняшнего визита.
