— Готов, — мрачно ответил Глетчер.
Харман встал и опять нервно заходил по кабинету, поглядывая на застывшего в ожидании астронавта.
— В каком году был старт корабля?
— В 4702.
— Да, все верно. Видишь ли, через три года после вашего отлета, в начале 4705 года, в Южной территории обнаружили локальное месторождение нового тяжелого элемента. Ранее его в периодической таблице элементов не было. Назвали его лирием, в честь человека, который открыл это месторождение. Скорее всего, это было вещество звездного происхождения, так как оно обладало чрезвычайной плотностью и радиоактивностью. Ученые сошлись во мнении, что это древний реликтовый метеорит. Он был невероятно энергоемкий и мог поднять энерговооруженность человечества на порядок выше. Но изучить его толком не успели. Во всяком случае, в архивах моего института, а в нем сосредоточены все исторические документы и материалы, результаты его анализов отсутствуют, есть только статьи и телерепортажи средств массовой информации. Видимо, его исследование слишком засекретили.
Харман остановился около стола и забарабанил по нему пальцами, потом повернулся к зятю.
— Честно говоря, Барри, я и сам часто думал об этом, ведь в институте есть почти всё, документы любого уровня секретности, а вот по лирию нет ничего. Впрочем, это уже и ни к чему. До сих пор не ясно, по какой причине произошла беда, но вскрытое месторождение взорвалось...
— То есть, как это взорвалось?! Этого не может быть!
— Не знаю, Барри, — пожал плечами Харман, — готов с тобой согласиться, но факт налицо: Южная территория стерта с лица Ирии в результате ядерного взрыва колоссальной мощности. В гранитных породах среднегорья образовалась гигантская воронка. Вся южная часть нашего континента была мгновенно опустошена взрывной волной и огнем. Твой народ, Барри, пострадал от этой беды в большей степени, он почти весь погиб.
— Но мой народ жил по всему континенту. Практически в каждом научном центре были его ученые, в каждом городе — поэты, священники, темнокожая диаспора достигала иногда миллионов человек!
— Да-а-а? — вырвалось у Хармана. Он явно впервые слышал об этом. — Но у меня об этом ничего нет! Все исторические хроники говорят, что темнокожая раса жила очень компактно и погибла практически вся и сразу!
— Чушь! — выдохнул Глетчер. — Или жуткая ложь!
— Странно. У меня не было оснований предполагать, что эти сведения фальсифицированы. Ты твердо уверен в том, что сейчас заявляешь?
— Конечно!
— Хм-м, — Харман в раздумье потер подбородок, свою бородку он сбрил в честь свадьбы дочери, и начал вспоминать вслух: — Темнокожая раса жила замкнуто и компактно, составляла около пяти процентов населения Ирии, жила в основном за счет курортного бизнеса...
— Неправда это, отец, — холодно и отчужденно перебил его Глетчер, — мой народ всегда был народом музыки, науки и религии. Это не я сказал, это о нем так говорили остальные народы. Звездные технологии рождались в основном в наших лабораториях и строились на наших заводах, хотя, конечно же, в космических проектах участвовали все. Я не понимаю...
— Я и сам теперь не понимаю. Возможно, кто-то просто хотел скрыть свою ответственность за халатность? К сожалению, Барри, мы никогда не узнаем истины.
Последовала долгая пауза. Глетчер чувствовал комок в горле: его гордый и такой живой народ, миллионоликий, миллионорукий буквально испарился, исчез с лица Ирии, со всей своей многовековой историей, культурой! Как такое может быть!? За что?
— Может на сегодня хватит?
— Ну, уж нет!
— Хорошо, тогда слушай дальше. Только ответь сначала на вопрос, какой сегодня на Ирии год?
— То есть как это какой? 9706 год, конечно!
— А вот, и ошибаешься. Барри, большой взрыв, как мы его называем, был столь сокрушительным, что впоследствии мы ввели новое летоисчисление. Сейчас 5001 год.
— Получается, что я старше будущего Ирии на три года.
— Получается, что старше. Только не на три, на четыре, лирий ведь не сразу рванул. Мне продолжать?
— Да, конечно.
— Во время большого взрыва пострадала не только темнокожая раса, досталось и желтолицым. Радиация нанесла огромный урон их генофонду, и они стали быстро вырождаться. Сейчас их несколько десятков миллионов и они живут в двух городах в Северных территориях.
Барри равнодушно пожал плечами. Он никогда не испытывал большой любви к желтолицым и их трагедия на фоне трагедии собственного народа его не затронула.
— Что касается краснолицей расы, то она не существует уже полторы тысячи лет.
— Не понял, — удивился Глетчер, — А с этими-то что произошло, они же жили на северо-востоке?
— Совершенно верно. Взрыв здесь не причем, Барри. Они просто исчерпали себя. Их генотип растворился в других народах. Насколько я знаю, еще в твое время у них были проблемы с рождаемостью?
— Да, я слышал об этом. В газетах печатали, что раса балансировала на грани минимальной популяции.
— За тысячи лет твоего отсутствия, Барри, многое изменилось. Ты взял на себя смелость заглянуть в далекое будущее, но при этом твое настоящее неизбежно стало далеким прошлым. Ты должен это принять, а понять можешь и не сразу.
Харман подошел к печально понурившемуся зятю и тронул его за плечо.
— Ты знаешь, Барри, у меня есть отличная пшеничная водка. Это большая редкость. К тому же она очищена по специальной технологии, просто слеза. Давай помянем твой народ?
Глетчер молча кивнул головой. В ней было пусто и гулко от звенящей душевной боли. Задавать вопросов больше не хотелось.
На следующее утро он проснулся с тяжестью в голове. Видимо, прошедшие годы невольного алкогольного воздержания совершенно отучили организм пить, а может, просто лишнего выпил. Барри тихо поднялся, чтобы не разбудить мирно посапывающую рядом жену и побрел в ванную комнату. Приняв душ, вычистив зубы и выпив два стакана воды, он почувствовал себя более-менее сносно. Хотя спать не хотелось, Глетчер опять лег. В уютном предрассветном полумраке рядом с Алисой хорошо думалось.
Он никогда не любил водку, предпочитая ей хорошее сухое вино. Но Харман преподносил все новые и новые, в основном печальные новости и вместе с ними подливал жгучий ледяной напиток. Барри слушал, пил и не ощущал горечи, потому что настоящая горечь оседала у него на душе. Сейчас, обнимая жену, слушая ее ровное дыхание, Глетчер пытался переосмыслить то, что говорил ему его тесть.
Южные территории составляли 20 — 25% поверхности единственного континента планеты и были отделены от остальной суши несколькими горными хребтами и среднегорьем. Это всегда выделяло Южные территории климатом, природой, обособленными этническими и культурными традициями его народа. Так было многие тысячелетия человеческой цивилизации, пока темнокожие геологи не открыли в самом центре южного среднегорья огромные залежи неизвестного минерала. Многие годы ушли на то, чтобы понять, какие колоссальные энергетические ресурсы прятались в этих серых, маслянистого вида комочках. Но при этом пришлось познать и что такое радиоактивность, за что заплачено не одной достойной жизнью. Минерал назвали ирилием.
Глетчер вспомнил третью планету солнечной системы, открытой их экспедицией. Она была покрыта реками и ручьями, как паутиной, мощь этих потоков несла колоссальной количество энергии, ее просто надо было взять. На Ирии все было диаметрально иначе: материк только один, всего лишь несколько больших рек, текущих с Севера из реликтовых ледников. Энергии, получаемой от них, всегда не хватало. К тому же, все эти реки и гидроэлектростанции принадлежали другим народам. Южная территория могла довольствоваться только горными речушками и ручьями, и тем минимумом электроэнергии, который получала от них. Впрочем, темнокожий народ нисколько не расстраивался, казалось, его совершенно это не касалось, он пел, плясал, занимался сельским хозяйством и свято почитал единого Бога. Все изменилось после изучения ирилия. Темнокожий этнос, словно сжатая пружина, выстрелил в будущее открытием новой энергетики и на несколько столетий стал катализатором развития всей ирийской цивилизации. Именно на Южной территории были построены первые ракеты и спутники. Космическая программа, генерированная на Южной территории, как локомотив потянула за собой всю науку и экономику Ирии. Через полвека молодые темнокожие ученые легко получали кафедры в ведущих высших школах континента, их приглашали руководить научными и техническими центрами, а они самозабвенно мечтали о звездах и заражали своей мечтой все человечество.
Никто на Ирии даже в мыслях не олицетворял Южную территорию с отсталостью и нецивилизованностью. Правда, культура темнокожего народа по-прежнему считалась несколько странной, не вполне понятной, но вопреки или, напротив, благодаря этому, стала предметом моды и подражания. Молодежь всего континента охотно перенимала песни и танцы, поголовно принялась писать стихи и романы, и особенно охотно рассуждала о смысле жизни. Все это активно отражалось в общефедеральной прессе, дискутировалось на телевидении. Гуманитарии разного цвета кожи, включая и темнокожих, с умным видом обсуждали феномен взрывного характера интереса к южному этносу, гадали, к чему это может привести, особенно если учитывать повышенную религиозность темнокожего этноса, как это может отразиться на дальнейшем развитии прежде сугубо технократической и прагматической цивилизации.
Таким оставил Глетчер свой мир, когда был включен вторым пилотом в состав экипажа "Первого Звездного", мир, в котором его народ был "душою" общества. И вот, по прошествии пяти тысяч лет, от его народа остались только древние архивы и те врут!
Харман рассказывал, что сразу же после взрыва цивилизация встала на грань хаоса и развала. Воздушные потоки разносили радиоактивную заразу по всему континенту, человечество в панике начало превращаться в скопище разрозненных обезумевших существ, озабоченных только желанием выжить. Сохранившиеся исторические хроники отражали дикость и апокалиптический хаос, преступления и убийства приняли глобальные масштабы, парализовали власть. Она просто не была готова к таким социальным потрясениям после многих столетий спокойствия и процветания. Только огромное напряжение всех здоровых и разумных сил остановило распад. Все научные и технические усилия были брошены на поиск выхода из тупиковой ситуации, на ликвидацию последствий чудовищной катастрофы. Само собой, что обо всех космических программах немедленно и навсегда забыли, посчитав их напрасной тратой и без того скудных ресурсов. Это мнение, по словам Хармана, не изменилось до сих пор, вот почему успешное завершение первой звездной экспедиции не превратилось в праздник.
В то смутное время и был создан социальный институт, который сегодня возглавлял Харман. Он сказал, что Институт организован в 51 году нового летоисчисления. Барри наморщился, подсчитывая, получается, что ему почти пять тысяч лет! Глетчер мысленно присвистнул, вот, это да! И все эти тысячелетия эта организация свято блюдет разработанную когда-то социальную доктрину. Удивительная последовательность! В истории Барри таких примеров не помнил, даже их религия в Единого Бога была моложе. Впрочем, если бы его народ не погиб.... Но какой же нужно иметь государственный аппарат, чтобы столько лет хранить систему неизменной!?
Глетчер печально вздохнул и попытался вспомнить, что ему на эту тему рассказывал его тесть. Кажется, доктрина заключается в безусловном приоритете федеральной стабильности. Точно, Харман так и сказал. Что еще? А ничего, вспомнил Глетчер, все остальное вытекало из этой доктрины: общество должно быть генетически здоровым, однородным в мировоззрении и способах мышления, структура государства определялась навсегда неизменной. Кажется, тесть называл фамилии авторов доктрины, которые теперь почитаются, чуть ли не за пророков, но Барри их не помнил. По замыслу родоначальников, это должно было привести к осознанному повиновению, дисциплине и ответственности каждого члена общества. Для того чтобы каждый в этом обществе четко осознавал права и обязанности, был введен табель о рангах. Глетчер иронично хмыкнул, надо хотя бы прочесть, что это такое и как себя вести чиновнику второго ранга, а то когда-нибудь можно попасть впросак. Что еще? А-а! Здоровье народа находится под неусыпным государственным и генетическим контролем: оптимальная численность населения определена в 9 миллиардов человек, рождаться должны только полноценные дети и в своей социальной нише. Да, тесть так и говорил.
Оказывается, на Совете самый главный вопрос был в цвете моей кожи. По мнению вершителей нынешней Ирии, я мог внести дисбаланс в социальную ткань общества, поэтому меня и осветлили. Странно, что может изменить один человек?! Харман говорил, что все социальные отклонения гасятся специальной медицинской коррекцией, уменьшающей врожденные эмоциональность и агрессивность человека. Великих трудов стоило в этот момент Глетчеру не выложить, что он прекрасно знает, к чему ведет такая коррекция. Ох, не зря Харман так щедро подливал ему водки! Слава Богу, кажется, он ничего лишнего не наговорил.
Глетчер не был наделен характером борца. Он понимал, что на Ирии происходят чудовищные вещи, но что он мог сделать в таком обществе, да, и имел ли на это право? Тем более ему теперь есть для чего жить. Он вздохнул и покрепче прижал к себе Алису.
Разговор про свалку Барри помнил наиболее смутно. Вроде бы, Харман говорил, что сразу после взрыва было не до проблемы захоронения радиоактивных или других отходов, главное, было, не превратится в зверей. И консолидирующим фактором служила ядерная энергетика и дееспособная промышленность. Все отходы стали отправлять в район взрыва, мусором как бы выстреливали. Так повелось, так осталось. Вот уже несколько тысячелетий население проживало в огромных мегаполисах численностью от 60 до 120 миллионов человек. И таких городов было больше сотни! Плюс города сателлиты, в которых нежилось один — два миллиона правящей и интеллектуальной элиты. Первые нумеровались, а вторые имели приятные или даже возвышенные названия. Глетчер уже знал, что столицей федерации является город с поэтическим названием Амброзия, в который он попал благодаря невероятному стечению обстоятельств. А рядом с ним, не дальше двухсот пятидесяти километров, расположен 120 миллионный город под номером Р-1526. Кстати, надо обязательно там побывать!
Глаза слипались, Барри увидел, что вновь на орбите, смотрит на Ирию и видит на ней гигантскую гору мусора, верхушка которой выходит за пределы атмосферы. В этот момент он понял, что спит.
* * *
*
— Барри, нам надо поговорить, зайди ко мне в кабинет.
Глетчер обрадовано вскочил так, что кресло отлетело от него с шумом и грохотом. Ему порядком надоел этот кабинет, в котором он уже два месяца корпел над отчетом звездной экспедиции. Сознание того, что этот отчет никому не нужен, и, скорее всего, он осядет невостребованным в бездонных архивах института, никак не придавало ему энтузиазма. Руки не хотели печатать, голова не желала вспоминать, порою, он откровенно бездельничал. Правда, надо отдать должное, первые две недели были интересными. Первым вопросом, заданным астронавтом компьютеру, конечно же, был табель о рангах. Ответ на свой запрос Барри выучил почти наизусть:
