— А где камень преткновения?!
— Вы про черный кристалл? — хмуро переспросил Адамс. Он смотрел на директора и размышлял, что теперь с ним делать.
— Да, видимо, о нем.
— Папаша! — ядовито произнес Глетчер. — Не беспокойтесь, кристалла больше нет.
— А где он?
— Послушайте, мистер Харман! — повысил голос Адамс. — Не слишком ли вы много задаете вопросов? Может быть, сначала ответите на наши?
— Извините, мистер....
— Адамс. Бенни Адамс.
— Очень приятно, я....
— А я не могу вам пока сказать, что мне очень приятно. Ведь даже если вы не знали об этом гадюшнике, то все равно работали на него!
— Да, это бесспорно, я даже отрицать не буду, — Харман гордо выпрямился. — Впрочем, и оправдываться тоже.
— Вот что, мистер Харман, — прервал перепалку Адамс, — пойдемте-ка ко мне в Черепаху, там и поговорим.
Они, было, направились к вездеходу, но Харман вдруг остановился.
— Минуточку, господа! Я прошу вас позволить мне найти Блендера.
— И этот здесь?! — удивленно воскликнул Глетчер и вопросительно взглянул на своего товарища. Адамс молча кивнул. — Ну, что ж, папа, пошли, посмотрим на вашего приятеля.
— Барри, прекрати кривляться! — не выдержал Директор.
— Харман, не обращайте на него внимания, это нервное. Мы только что закончили нелегкий бой, к тому же потеряли близкого друга.
— Где ваш Блендер? — мрачно спросил Глетчер.
— Метрах в пяти от меня, рядом с кристаллом, — Харман сделал несколько шагов. — Вот здесь.... — Начал он, и тут же запнулся. У его ног лежал обугленный труп генерального советника социальной безопасности Совета Федерации.
— Похоже, вашему приятелю не повезло.
— Я, наверное, после контакта с кристаллом свалился на пол, а Пауль остался стоять, это я точно помню, — произнес задумчиво Харман. — Кстати, Барри, Блендер никогда не был мне приятелем, хотя последнее время мы с ним имели общие тайны. Послушайте, мистер Адамс! — Директор повернулся к Бенни. — А как вы вернули меня обратно?
— Вы имеете ввиду, почему вы не дох?
— Совершенно верно!
— Все очень просто, — устало ответил Адамс, — вся деструкция держалась на этом кристалле. Теперь те дохи, что еще живы, получили, как и вы, свои души обратно.
— Что?! Дохи стали людьми?!
— Да, а что в этом плохого?
— Папочка беспокоится, кто же теперь будет ухаживать за его садом.
— Барри, прекрати! — рассердился Бенни. Глетчер обиженно замолчал. — Мистер Харман, почему вы так отреагировали на мои слова?
— А вы представляете, какой сейчас наверху хаос?!
— Да? Ну, и что?
— Как, вам совершенно безразличны людские жизни?!
— Нет, конечно, — мягко возразил Адамс. — Просто мы знали, что хаос неизбежен, как плата за тысячелетия безбожия.
— Черт возьми! Пусть вы тысячи раз будете правы, но если есть возможность уменьшить жертвы, разве можно ею не воспользоваться?!
— Что ж, я готов это обсудить, но не забывайте, что вы наш пленник.
— Ах, да, — насупился Харман. — Я действительно не учел этого.
— Знаете, мистер Харман, вы открываетесь сейчас передо мной в неожиданном свете.
— А вы, наверное, думали, что я чудовище?
— Совершенно верно, именно так я и думал.
Они подошли к Глетчеру, озабоченно осматривающему вездеход.
— Бенни! — Крикнул он, увидев их. — Никогда бы не подумал, что такое возможно. — Он со злостью пнул по торчащей из камня гусенице. — Хорошо, ты успел вовремя. Надо заменить ходовую часть, ремкомплет у меня есть на "Планетарном". Но понадобится помощь, и людьми и техникой. — Барри встал и подошел вплотную к тестю. — А что, уважаемый папа, вас ведь от власти никто не отлучал? Поможете?
— Если вернусь к власти, помогу.
— А насколько вам можно верить? Не вы ли хотели меня сделать покойником, а Черепаху мою прибрать?!
— Это не я, это Блендер.
— Но вы знали!
— Знал, а что я мог сделать?! Мне на каждом шагу в глаза сыпались упреки за то, что не ликвидировал тебя сразу же, как только ты попал ко мне в руки. Не я придумал тот мир, в котором я жил!
— Ладно, потом это обсудим, — решительно прервал острую дискуссию Адамс. — А сейчас давайте решим, как будем выбираться отсюда.
— Я знаю, — сказал Харман. — Предлагаю союз.
— И в чем же он будет заключаться? — заинтересованно спросил Бенни.
— Вы не препятствуете мне исполнять свои служебные обязанности, так как, судя по всему, до ближайшего Совета Федерации, при отсутствии Кайзера, я принимаю власть в свои руки. В свою очередь, я готов с вами сотрудничать, чтобы вместе ослабить последствия надвигающейся катастрофы. Думаю, что для вас обоих это очень хорошее предложение, ведь иначе вы не сможете без меня отсюда выбраться!
— Вы так считаете? — хитро улыбнулся Адамс. — А как же вы пройдете электронных сторожей?
— Да, хотя бы с этим, — Харман небрежно пнул нагой валявшийся на полу бластер. Двери там тонкие, луча не выдержат.
— Ну, допустим, — улыбнулся Бенни. — Но напрасно вы думаете, что эта возможность единственная. Вот я, например, сходу вижу как минимум две альтернативы.
— И какие же? — с чувством превосходства в создавшемся положении, спросил Харман.
— Первая! — торжественно продекламировал Банни, ловя недоуменный взгляд Глетчера. — Сейчас многоуважаемый Директор социального института встанет на четвереньки и начнет выть. Прошу вас, сэр!
К своему ужасу Харман почувствовал, как непреодолимая чужая воля гнет его к полу и заставляет проделывать то, что приказал Адамс. Потом неведомая сила второй раз за этот день стремительно подняла его высоко вверх, чуть ли не под самый каменный купол. От страха и неожиданности у него перехватило дыхание. И в то же время рядом со свистом пролетающего болида мелькнул Адамс, также стремительно он вернулся и повис рядом.
— Ну, что, мистер Харман, вторую альтернативу показать? — спросил улыбающийся Бенни.
— Не надо, — хмуро ответил тот. — Будьте любезны, опустите меня вниз. Мне страшно.
— Сию минуту.
Они медленно опустились к застывшему от изумления Глетчеру.
— Ну, вы даете?! — только и сумел он произнести.
Харман мрачно молчал, уткнувшись взглядом в пол.
— Как видите, мистер Харман, я могу заставить вас рассказать о пути отсюда, или просто бросить вас здесь, и улететь прочь вместе с вашим зятем той дорогой, которой мы сюда явились. Вы согласны со мной?
— Да, чего спрашивать, когда и так все ясно!
— Нет, мистер Харман, далеко не все! Несмотря ни на что, я и мои друзья, думаю, я вполне могу поручиться за их согласие, принимаем ваше предложение, но с определенными условиями!
Харман поднял удивленный взгляд.
— Рональд, мы вернемся вместе с вами в Амброзию, чтобы вы беспрепятственно приступили к управлению разваливающейся Новой Цивилизацией. Думаю, что вы немедленно объявите чрезвычайное положение, которое нейтрализует потенциальную угрозу смещения со стороны Совета. Ведь я прав?
— Да, я действительно об этом подумал. Но каковы условия с вашей стороны?
— Очень простые и разумные. Вы должны передать в ближайшее время всю полноту верховной власти другому человеку, члену Совета. Это выгодно для вас, так как снимет все подозрения в попытке узурпирования власти в Федерации, а между тем, реально вы останетесь у всех ее рычагов, но в качестве второго человека. Согласны?
— Идея хорошая, но в нашем Совете таких людей, которым бы я доверился, нет! — категорически отрезал Харман.
— Ошибаетесь, Рональд! Человек, которому мы, — Бенни сделал особый акцент на слове "мы", — всецело доверяем, в Совете есть. Уверен, вы с ним сработаетесь.
— Вы меня изумляете! Кто же это?
— Скоро узнаете, а пока давайте сначала вернемся в столицу. Ведь для осуществления нашего союза вы должны прибыть туда, по крайней мере, Директором социального института, а не изгнанником.
Харман согласно кивнул, и, подобрав на ходу с пола бластер, зашагал к началу тоннеля, он очень хорошо помнил, обратный путь. Кайзер не скрывал своих действий, так как был уверен, что ни Блендер, ни Харман не пройдут испытания камнем преткновения.
Прошло два года.
У Глетчера рос сын. Его назвали в честь ушедшего друга, Георгом. Он долго раздумывал, советовался с женой, даже с тестем поговорил, и выбрал непреклонное решение: возвращаться в космос. Удивительно, но Алиса твердо поддержала решение своего мужа. Монах помог Барри подобрать среди молодых людей Горной Страны достойных кандидатов для полета, а Фокс произвел окончательный подбор и начал обучение экипажа. Сам он, с великой скорбью в сердце, от полета отказался, без него база осиротела бы, а надо было готовить себе замену. После обильных слез и крепких объятий "Планетарный-8" ушел к звездолету и благополучно состыковался с ним, а через неделю "Первый Звездный" ушел к тому осколку человечества, что остался начинать новую жизнь за много световых лет от своего родного солнца.
Черепаху отремонтировали и она служила верой и правдой интересам Единого Общества, как теперь принято было называть человечество.
На самом деле оно не было едино. Лишь полтора десятка городов в центре и южнее центра материка слились в цивилизованное и технологически развитое государство. Остальные города впали в хаос, люди гибли там от холода, голода, от грязи и сопутствующих ей болезней, от многочисленных свирепствующих банд. На границе стояли мощные кордоны, выполняющие в большей степени санитарно-эпидемиологические функции, чем военно-оборонительные. Единое государство изначально образовалась как монархия с единовластным государем в лице Даймона Лезурье. Его главным министром и советником, преданным монарху всей душой, был назначен Рональд Харман. Официальной религией Единого государства стала Церковь Рока.
Монах начал стареть. Он узнал об этом с облегчением и радостью, потому что преемник, Бенни Адамс, был достоин вручения Церкви в его руки. Им предстояли еще многие годы дружбы и сотрудничества, чтобы один передал все знания, а второй перенял их.
Свалку начали чистить, выделяя на это значительные средства из тех скудных ресурсов, которыми теперь располагали люди. И пусть эта работа должна будет занять многие сотни лет, главное, что ее начали. Зато Дети Леса продолжали резвиться среди куч ядовитого мусора. Только их становилось с каждым месяцем все меньше и меньше.
И Лес по-прежнему дружно разворачивал свои листья навстречу светилу и исправно охранял Горную страну от непрошеных гостей.
* * *
**
Часть 2 Хроники планет
Недина. Призрачная цивилизация
Багряная тьма давила грудь и спину, не давала дышать. Надо открыть глаза, разлепить ссохшиеся губы, хотя бы просто пошевелиться, размять скованные мышцы... Он дернул на себя затекшие до боли руки, но они не шелохнулись, сплющенные той же жуткой тяжестью, что и грудь. Невозможно дышать... как хочется расправить грудь, втянуть в себя... втянуть что? Зачем? ... От этой тяжести давно бы надо умереть. Кроме тяжести его мучила боль, она вгрызалась в него багряными сполохами. Он ничего не видел, но знал, что боль багряная.
"Я жив или нет?" — вопрос мелькнул и тут же нырнул в глубины сознания. — "Кто я?"
Он лежал и пытался вспомнить свое имя, ведь должно же быть у него имя! Но имени не было. Может Он безымянный? От этой мысли почему-то повеяло жутким холодом. А еще Он со страхом обнаружил, что не может мысленно представить себя самого. Он забыл себя! Смысл слов, которыми Он думал, изначально понятный и привычный вдруг стал ускользать от него, Он цеплялся за него, мысленно вновь и вновь произносил слова, а они манили, дразнили своей близостью и все равно выскальзывали из рук. Из рук? А что такое руки? Или, например, глаза? И что значит видеть? Голова звенела болезненной пустотой. Чем больше Он вспоминал, тем меньше мог вспомнить. Почему Он не может сделать ни одного движения? А что такое, движение? Водопад вопросов заливал его и без того мерцающее от слабости сознание, и Он, захлебываясь от удушья, барахтался в нем, ища ответы, пока не сдался и не утонул в нем окончательно. Он беспомощно отдался пучине небытия, и оно спасительной пеленой окутало сознание, гася страх, оставляя только недоумение и тоску. "Господи! — вырвалось из самых глубин его души. — Не оставь меня, ответь, где я и кто я?"
В тот же миг тьма дернулась, колыхнулась всей своей бесконечной протяженностью, обдала дикой яростью и лютой ненавистью. Ее багряный оттенок ничего не освещал, он просто был рядом, большой и обжигающе жаркий. Он лился сквозь него, разгораясь черным злобным пламенем, лизал его беспомощное тело, но почему-то не причинял ему никакого вреда.
— Не смей поминать имя врага в мире моем! — заревело внутри него, пробежав болезненной дрожью. — Здесь его не помнят!
— Кто это?! — вскричал радостно Он. — Кто здесь, откликнитесь! Ради Бога, помогите, я....
— О-О!!! — взорвалась оглушительным воплем тьма и отозвалась бесчисленным эхом, перерастающим в звериный рык. — Налагаю на уста и мысли твои запрет на упоминание имени бывшего хозяина твоего! За твое бесчинство я сам буду пить твою душу, медленно и мучительно, вечно!
— Простите, но я не понимаю, о чем вы говорите? Ради Бога, помогите мне, я не понимаю, что....
Конец фразы потонул в жутком реве, до краев наполненном яростью и бессильной злобой:
— Ты помнишь!? Ты не мой! Прочь из моего мира!!!
И все погасло.
Наверное, теперь Он умер.
Или уже был мертвым.
Пришел свет. Пришел и охватил его теплыми ласковыми объятьями, проник внутрь, наполнил радостью каждый уголок измученной души. Ему стало все равно, знает Он себя или нет, главное, Он здесь... там, где конец и начало, там, где хочется быть вечно. Он чувствовал, как сознание растворяется в блаженной истоме, как оно растекается каплей за каплей, но его это не беспокоило. "Я вернулся!" — подумал Он, и на душе стало еще чудеснее. Свет наполнял его, пронизывал, и Он становился этим светом, и как часть этого света, источал блаженство и негу, и не было вокруг ничего, кроме бесконечного свечения, ничего, кроме него самого.
Но вдруг все остановилось, Он стал проваливаться в некую воронку. Она безжалостно и тщательно выбирала рассеянные частицы его души и кидала их во вне, вон из этого волшебного мира. Всеми мыслями, крохами оставшейся воли Он сопротивлялся, цеплялся за чудесный свет, но свет уходил из него, не успев ничего поведать и рассказать. Он подумал вдруг, что и свет не хочет расставаться с ним, ему даже показалось, что свет сказал ему: "Не расстраивайся, мы еще увидимся". Он окончательно влился в незримо малую точку, словно провалился в нее, и в то же мгновение вокруг него необъятным пространством вздыбился другой мир. Здесь тоже был свет, но иной, сначала спокойный, полный достоинства, потом вздрагивающий яркими сполохами. Не успел Он рассмотреть, как сполохи взорвались сиянием. Оно искрилось множеством искр и золотистых нитей. Их становилось все больше, они сплетались в густую, ослепительную паутину. Нестерпимый золотой протуберанец рванулся в стороны и освободил сияющий холодом многогранник. Он очутился внутри бесконечного алмаза и смотрел через его бесчисленные грани. Глубина этого мира была пугающе сложной, бездонной и студеной.
