Миры вокруг него проносились невероятным калейдоскопом. Каждый новый мир, через который Он проскальзывал, пронзал его. С каждым переходом пространство вокруг него раздвигалось, пустело, в нем появились огненные пятна, они роняли вокруг себя капли, которые ярко вспыхивали и проваливались в зыбкий туман, где тускнели и гасли. Свет стал съеживаться, чернота пустого пространства поглощала его, обгладывала яркие лучики, не съедая их совсем, а медленно кромсая крепкими зубами мрака на множество ярких искр. Они рассыпались вокруг, устилая черноту узорами мерцающих спиралей и кругов. А потом движение миров прекратилось.
При воспоминании о мире света, которой Он покинул, его обожгла волна грусти и сожаления, но она истаяла вместе с памятью. Он погрузился в покой, лишь одно теперь беспокоило: одиночество. Внутри него жила уверенность, что это неправильно, что нельзя быть одному.
Он висел в центре бескрайнего пространства, беспомощный и грустный. Страха не было. От окружающего космического холода веяло равнодушием, оно легким сквозняком остужало чувства и сбрасывало их невесомой снежной пылью на самое дно его души. Он не сопротивлялся, потому что уходила боль. Его окружала необъятная и неизведанная Вселенная, в которой ему, видимо, теперь предстояло быть. Он пропустил пришедшее сначала на ум слово "жить", потому что не понимал, что оно означает. Он просто был, был здесь и сейчас. Он мог считать себя центром пространства... Он мысленно улыбнулся, времени у него было много и это единственное, что он сейчас понимал!
Он весело осмотрелся. Видел он все сразу, но пристально вглядываться мог только в то, что лежало впереди. Впереди, это то, что он хорошо видит, а сзади, то, что размыто и вызывает желание обернуться. Он не хотел больше глубоко задумываться над не имеющими смысла словами, Он просто впитывал в себя окружающий мир. И мир откликнулся, с него словно сдернули покрывало. Чем больше Он всматривался в бесчисленные гирлянды звездных спиралей, тем больше замечал, что пространство вокруг них неоднородно. Неуловимо в нем присутствовал некий след правильного рисунка или даже чертежа. Отблески звездного света то там, то здесь преломлялись на гранях пространства, и это было захватывающе красиво. Он восхищенно застыл в немом почтении к открывшейся картине и чем больше смотрелся в нее, тем больше поражался. Беспорядочные грани скрывали неведомые глубины пространства, и они вовсе не были беспорядочными, они хранили в себе некий замысел, замысел создателя. За ними скрывались новые миры, новые вселенные и Он почувствовал, что в них можно плутать бесконечно долго, до скончания времен.
— Господи, как же красиво! — мысленно вскричал Он.
И тут же вселенная вздрогнула, словно по ней прошла неуловимая взору волна, безжалостно смыла глубину пространства, затуманила ее завораживающе красивую, но излишнюю наготу, свидетелем которой Он оказался. Миг и вокруг него равнодушно и величественно простиралась пустота и звезды.
Его внимание привлекла яркая и крупная звезда. Вокруг все звезды мерцали россыпью точек, а эта сияла ярким пятном света. Он назвал её "Близкая". Чем больше Он всматривался в нее, тем большим великолепием она его одаривала, маня его взор то золотом, то раскаленным железом, то холодом ослепительного белого сияния. Ему так хотелось приблизиться к ней, окунуться в ласковые языки ее огня. Почему-то Он был уверен, что они будут непременно ласковыми. Он сосредоточился и впился взглядом в звезду. Казалось, она кинула ему навстречу нити, ухвати их и она притянет. Но нечем было схватить их, вокруг была пустота, да, и Он сам был пустотой, недвижимым и одиноким пустым местом посредине вселенной. Стало обидно, и он отвернулся от мира, отрешился от окружающего пространства и погрузился в себя. Мысли смешно заметались, а потом обреченно остановились и улеглись в глубине разума.
Покой был недолгим, волна страха окатила его ужасом и близким безумием. Мысли вновь лихорадочно заметались, словно дикие звери в клетке. Холод и одиночество! Навсегда! Вокруг бескрайний мир, чужой и холодный и Он висит в нем намертво впаянный в пространство, ничего не зная ни о себе, ни об окружающей вселенной. Он потерял представление о времени: то ему казалось, что Он висит здесь несколько минут, то целую вечность. Но страх рассеялся, разметав остатки чувств. Он с легким интересом ощущал, как истекают из него эмоции, как они растворяются в окружающей пустоте. Ему стало хорошо!
— А что, — подумал Он, — даже если я вечно буду здесь висеть, то в этом нет ничего страшного. Это даже любопытно, наблюдать за жизнью вселенной, смотреть, как рождаются и умирают звезды, ждать и дождаться ее конца.
С этими мыслями Он окончательно успокоился, в душе воцарился мир и покой. Он созерцал окружающий мир, считал звезды, выискивал в хитросплетениях галактик красивые узоры, некие образы, смутно напоминающие о чем-то далеком и безвозвратно утерянном. Чем больше Он всматривался в мир, тем ближе он становился. В один прекрасный момент Он понял, что вселенная живая. И еще Он забыл время, оно лилось сквозь него, не задевая и не меняя. Он не скучал и не впадал в уныние, просто созерцал округ себя, ничего не ожидая и ничего не думая. Сознание стало играть с ним шутки. Например, он рассматривает какую-нибудь звезду и безотчетно спрашивает себя, а есть ли у этой звезды планеты? И она послушно приближается, показывая себя и свои планеты. Он видит то сухие колючие скалы, сжатые космическим холодом, то укутанные густой кипящей атмосферой вулканы, то белые облака над зеркалами огромных океанов. Он чувствовал, что может сделать усилие и окунуться в них, приблизить и рассмотреть самое мелкое живое на такой планете, но почему-то не решался. Он был не готов. Он боялся потерять эту сладкую иллюзиею, созданную больным сознанием.
Он привык к своему безмятежному существованию, но однажды особенно долго смотрел на Близкую. Он уже многое знал про неё. У звезды не было планет. В гордом одиночестве она испускала каскады света и огня. Вот он рядом, окуни в него свой взгляд и утонешь... языки звёздного пламени не обжигали, напротив, манили уютом и теплом. И Он решился: осторожно потянулся вслед за своим взглядом и оказался в огне.
Вселенная перевернулась. Больше не было пустоты и безбрежного пространства, теперь мир вокруг него горел, взрывался протуберанцами солнечной материи. От них веяло энергией и неукротимой силой. Но ему было уютно здесь, и, о чудо, теперь Он мог двигаться! Он засмеялся, ощутив, что перемещается в океане света в полном соответствии со своими желаниями. Вверх, вниз, вправо, влево, любое направление было открыто ему, и Он купался в огненном пространстве, черпая из него радость и силы. В него щедро вливались потоки энергии, Он нырял, пил этот огонь, сам был огнем. А потом наступила приятная истома, ленивые мысли уснули рядом с его рассеянным взором. Он безучастно наблюдал, как на фоне огненных сполохов стали проявляться контуры его тела. Вот мелькнула линия руки, а сейчас Он пошевелил ногой. Странно, но это его не взволновало, Он весь отдался неге, Он отдыхал от движения, наслаждался сытостью и покоем, его покачивало и баюкая тихо влекло вниз. А Он не сопротивлялся. Зачем? Здесь не может быть ничего плохого, теперь Он будет здесь жить, Близкая будет его домом и Он будет хозяином этого дома.
Что-то изменилось. Его тряхнуло и стремительно понесло вниз в гигантскую темно-багряную воронку. Он падал. Там внизу его кто-то ждал, видимо, дом оказался занятым.
* * *
Воронка уходила в самые недра звезды, ее стены закручивались могучими струями огня. Падение казалось долгим, но когда прекратилось, показалось кратким мигом. Он пошевелился и вновь увидел смутные линии своего призрачного тела. Теперь к нему возвращался смысл прежде потерянных для понимания слов: рука, нога, голова, человек.... Значит, раньше Он был человеком?! Но тогда у него должно быть имя, Он точно знал, что у людей бывает имя. Он напряг память, обследуя ее закоулки, вот перед внутренним взором мелькнуло чье-то лицо, до боли знакомое, участливые глаза и губы, что-то неслышно шептавшие. Нет, это не имя.
Стало жарко.
— А может быть мне пора наверх, к холодным звездам? — подумал Он, и тут же напряглись и сузились огненные жилы, от них пахнуло жаром. Он попытался двинуться, но не смог, чья-то неведомая сила спеленала его мертвой хваткой.
— Хм, — Он усмехнулся, удивляясь самому себе: нечто могучее втащило его в недра солнца, а ему не только не было страшно, ему было почти все равно. Почти, потому что легкое любопытство в нем присутствовало.
Было ясно, что все его мысли были открытой книгой для неведомого обитателя звезды, поэтому Он ни о чем и не думал. Ему было легко это делать, недаром же он провисел столько времени впаянный в сердцевину пустоты! Он смотрел вверх и видел багряный нескончаемый тоннель, он слегка раскачивался и терялся в выси тонкой ниткой. Ничего не предполагая и не планируя, только любопытства ради, Он сфокусировал взгляд на этой нити и она послушно стала разматываться, открывая себя его взгляду. Вот показался конец тоннеля, слегка размытый и растрепанный наружными протуберанцами, Он стал их рассматривать, а потом вдруг неожиданно даже для самого себя, взял и оказался рядом с тем, на что смотрел. На всякий случай Он вспорхнул, не мешкая повыше, гостеприимство здешних обитателей ему не понравилось.
Когда кровавый жгут тоннеля скрылся внизу, Он остановился, здесь, кажется, ничего не угрожало. Он огляделся. Нет, все-таки что-то его все равно беспокоило, чудилось некое присутствие. Ощущение усиливалось, сквозь огненные потоки стали мелькать едва уловимые тени величественно колыхающихся прозрачных полотен. Они врезались в потоки света, и те вздрагивали от неведомого препятствия. Это было так красиво, что не вызывало страха. Здешние обитатели закружились в гигантском хороводе. Невозможно было их ни сосчитать, ни оторвать взор. В середине танцующих гигантских полотен легким пятном проявился маленький лоскуток. Вокруг него истово кружились сверкающие великаны, и с каждым новым оборотом лоскуток наполнялся тенью. Вот хоровод остановился и рассыпался, обитатели звезды величественно удалились в разные стороны, а лоскуток двинулся в его сторону. По мере приближения, он рос и рос в размерах. Оказывается, это из-за огромного расстояния он казался маленьким, а сейчас он был рядом с ним, как солнце рядом с планетой.
— Господи! — пораженно воскликнул Он, — а какого же размера его создатели?!
— Не создатели, родители.
В его голове звучал приятный голос. Сначала чужие слова всколыхнули вопрос: "Как же он меня понимает?", но Он тут же его отбросил: какая разница, как? Главное, что понимает!
— Пришелец, ты очень беспорядочно мыслишь.
— Извините, я растерялся, я слишком долго был одинок.
— Мы знаем.
— Откуда?!
— Ты на нас часто смотрел. Почему не пришел раньше?
— Не мог. Не умел. А кто вы?
— Мы здесь.
— Не понимаю. Вы живете в этой звезде?
— Разве сейчас это не очевидно?
— Да, действительно, глупый вопрос.
— Я не нахожу в тебе имени, ты скрываешь его?
— Нет, я его не знаю, потерял, наверное.
— Тогда назови себя сам.
— Сам?! — Он подумал, что мог бы раньше до этого додуматься, но почувствовал, что не может этого сделать.
— Ты не можешь.
— Нет, не могу. А можете ли вы помочь мне вспомнить старое имя?
— Не можем.
— Не сумеете?
— Нет, просто не можем.
— Но почему?!
— У тебя будет долгий путь, ты должен вспоминать сам.
— То есть вы смогли бы, если захотели?
— Совершенно верно, пришелец.
— Понятно. А в помощи мне не откажете?
— Чего ты просишь?
— Выберите мне, пожалуйста, имя.
— Мы предполагали твою просьбу и уже выбрали тебе имя.
— Какое?!
— Не торопись, пришелец, запомни: имя, влияет на выбор пути.
— Хорошо, запомнил. Говорите скорей.
— Мы нарекаем тебя Гора.
— Гора? — Он несколько раз мысленно произнес свое имя, как бы пробуя его на вкус. — Не очень звучное, но я согласен, спасибо. Кстати, а что оно означаете?
— Идущий к солнцу.
— Почему идущий, я же уже пришел к солнцу?
— Ты должен найти свое солнце.
— Хм, задача не из легких. Звезд великое множество, к тому же я не помню, какая из них моя.
— Должен тебя оповестить, что звезд еще больше, чем ты предполагаешь, ведь они находятся в мирах, которых тоже множество.
— Вот это, да! И как же мне быть?!
— Искать.
— Но это невозможно!
— Да, это трудно, но ты должен справиться. Ведь смог же ты уйти от верной гибели.
— Багряный тоннель?! — внутри все похолодело от запоздалого страха.
— Да.
— Так он и на вас нападает?!
— Да, но только на очень ослабевших и старых. А гостей подобных тебе он не выпускал ни разу.
— Выходит, я не единственный такой?
— Ты редкий, Гора, но не уникальный.
— Что ж, это радует. Вы мне не подскажите, ваша вселенная моя или не моя?
— Мы не знаем.
— Ну, хорошо, подскажите хотя бы, как мне из мира в мир перемещаться?
— Мы не можем.
— Опять нельзя?
— Нет, наш способ слишком горяч для тебя, ты должен найти свой.
— Хорошо, и на том спасибо.
— Гора, тебе пора покинуть нашу звезду, находиться для тебя здесь небезопасно.
— А что со мной может случиться?!
— Твоя энергия холодней солнца.
— И что?
— Больше ничего.
— Вопрос можно?
— Спрашивай.
— Я видел, как ты, — Он запнулся, — вы, рождались. Вас произвели специально для беседы со мной?
— Совершенно верно.
— Но почему со мной нельзя было пообщаться напрямую?
— Потому, что мои родители существа многомерные и пока ты не готов воспринять их.
— То есть потом я смогу?
— Сможешь. В тебе есть все, ищи.
— Спасибо. А что теперь с вами будет?
— Я буду жить, Гора, жить и помнить о тебе.
— Но вам, наверное, будет трудно, ведь вы не такой как все?
— Да, я такой же редкий, как и ты. Зато мы почти братья, часть тебя останется во мне, а часть меня, в тебе.
— То есть меня стало меньше?! — испугался Гора.
— Нет. Если ты отдаешь, то от тебя ничего не уходит.
— Не понимаю, как такое может быть?
— Поймешь.
— А мы еще увидимся?
— Может быть.
— А как мне вас называть? — решился, наконец, спросить Гора.
— Зови меня Другом и в следующий раз приветствуй меня одного.
— Не понимаю.
— Ты говоришь мне вы, а я один.
— Но я думал, что это правило хорошего тона....
— Друзья могут обращаться только друг к другу.
— Да, это верно.
— А теперь торопись, тебе надо уходить.
— Что ж, благодарю за теплый прием, я пойду, пожалуй.
— Прощай Гора, — и собеседник исчез в языках пламени.
Гора рассматривал собственные контуры на фоне огромного сияющего диска Близкой. Оказалось, что на руке у него пять пальцев, это его очень позабавило, ведь здесь в пустом пространстве они ему совсем не нужны. Он пошевелил ими. Наверное, ими когда-то можно было что-то брать, например, ручку. Ручку? Гора покопался в памяти. Да, ручку, чтобы писать. Писать, значит оставлять следы на чем-то. Хм, следы? Нет, не следы, а знаки, знаки его языка. Перед внутренним взором что-то вынырнуло, поманило и опять скрылось в бездонных глубинах памяти. Гора мысленно пожал плечами и беззаботно огляделся. Вокруг него сияли миллиарды звезд. Его необычный побратим сказал, что он должен искать свое солнце, которое еще неизвестно в каком мире находится. Легко сказать, а как выбрать?
