— Ну, и отлично. Завтра на моей машине отправляйтесь. Разрешаю переночевать для полноты ощущений, но только одну ночь. Долго там делать нечего.
— Отец, можно задать вопрос?
— Конечно, слушаю.
— Чем отличаются Амброзия и Р-1526?
— Ну, умеешь ты вопросы задавать, Барри! — Харман задумался. — Ладно, слушай мое личное мнение. Амброзия — это настоящее, а город — это призрачное.
— Не понял.
— А чего тут понимать? Тебе же Алиса сказала, что городское телевидение сплошь — компьютерные поделки? И вся остальная жизнь там напоминает сон. Но люди живут там и многие из них счастливы. Наш долг следить за этим и блюсти закон, — голос Хармана неуловимо изменился, стал более жестким, с властными нотками. — И все, что мешает счастью наших граждан, мы устраняем.
— Кстати, — Харман нагнулся к Глетчеру, и хитро прищурившись, заглянул ему в глаза, — учти, что информация об истинной природе телевидения, строжайшая государственная тайна. Представляешь, какой удар стабильности социума последует, если народ уяснит, что его водят за нос?
— Отец, но как же артисты, автографы, интервью?!
— Не волнуйся, под каждого раскрученного телевизионного героя или спортсмена есть реальные люди, мои сотрудники, так что все в порядке. Я тебя очень серьезно предупреждаю, Барри, держи язык за зубами, не то погубишь и себя, и Алису, и меня заодно. Лучше забудь об этом.
— Я очень постараюсь, отец. Я все понял.
— Ну, тогда до вечера. Береги Алису.
* * *
*
Прошло полтора месяца. Для Бенни жизнь вошла в некую колею. Кончились дни беспрерывного напряжения, ощущения опасности и ожидания сиюминутного разоблачения. Вместе с Адамсом, в бригаде было пять человек: он сам под кличкой Тюфяк, а также Клякса, Пузырь, Баран и Бык.
Старшим бригады назначили Быка. Внешне он походил как раз на животное: громадного роста, с головой низко сидящей на могучей шее, со злыми маленькими глазками. От него всегда исходил тяжелый и резкий запах. И это несмотря на ежедневный душ, после рабочей смены. Свирепость Быка сочеталась с безграничной тупостью. Видимо, он и до деструкции не отличался умом и благонравием, а теперь от него осталась только человеческая оболочка, полная злобы. Это было очень странно, аномально. Изъятие в ходе деструкции нормальных человеческих чувств тупило и затормаживало остатки прежней личности, вводило людей в состояние психологического ступора, когда мысли в голове останавливались или вовсе исчезали. Дохи часами могли сидеть неподвижно, уставившись в одну точку. Адамс думал, что это состояние сходно с медитацией, только просветления после не наступало. При оклике дох тут же вставал и шел исполнять приказание, словно сидел и только этой команды ждал. Возможно, по причине этой чувственной тупости обычно дохи друг к другу были лояльны.
Бык был ярким исключением из правила.У Бенни он вызывал отвращение, а у остальных животный страх. Особенно его боялся Пузырь. Он был толстым и старым человеком. Большая лысина, слабые руки, подслеповатые глаза, как бы просящие снисхождения и жалости. Но в мире дохов властвовало равнодушие и к другим, и к себе. Сочувствие и бескорыстная помощь товарищу могли вызвать только удивление. Хотя бы у тех дохов, кто хоть немного сохранил в себе эту способность. Поэтому Бенни вынужден почти ежедневно наблюдать, как Бык избивает Пузыря. Делал тот это регулярно перед началом работы и после нее. А иногда и в ходе нее.
Противоположностью Пузырю был Баран. Это был высокий и тощий дох, из которого странным образом еще сочилось былое человеческое достоинство. Своей кличкой он был обязан огромным ушам, издалека действительно смахивающим на витые рога. Баран умудрился завоевать расположение бригадира и как-то незаметно стать его негласным заместителем. Бык, благодаря Барану стал позволять себе лениться. Он всякие мелочи, типа построений и досмотров поручал Барану. А тому это нравилось, он с удовольствием командовал, выводил бригаду на работы, тем более что как старший, только следил за качеством ее выполнения, а сам не работал. При всем при этом, он смог не испортить отношений с остальными членами бригады. Баран, безусловно, был хитер, он умело лавировал между злобной тупостью бригадира и ненавистью всей бригады к Быку, наверное, благодаря тому, что никогда никого не бил. Бенни подозревал, что Баран оказался тем браком, о котором упоминал старик во время сеанса деструкции.
Клякса носил свою кличку по неведомым причинам, внешне он ее никак не напоминал. Он был молодой, атлетически сложенный парень, лет двадцати семи. Всегда молчаливый, он оставался безучастным к любым проявлениям действительности. Первые дни Бык избрал его объектом избиений, однако, очень скоро бросил это занятие. С таким же успехом можно было лупить мешок с опилками. Клякса не закрывался. Не увертывался, без каких-либо эмоций он сносил удары пока позволял организм, потом, когда силы заканчивались, молча падал. Ни страдания, ни ненависти в зеленых глазах не мелькало, деструкция убила в нем все человеческое. В конце концов, Бык оставил его в покое и переключился на Пузыря, который просто излучал из себя патологический страх. Особенно Быку нравилось, когда Пузырь мочился при его приближении, он даже иногда отменял сеанс побоев.
Жизнь дохов — мусорщиков катилась однообразным колесом. Жили они в огромных бараках на сто бригад каждый. Эти строения располагались позади служебных зданий "Государственной конторы мусорщиков". В лагере, где жил Адамс, было 44 барака, то есть 22 тысячи дохов. Бараки были вполне благоустроены. В них царил культ чистоты и дезинфекции. Каждая бригада периодически оставалась за дежурную и скребла и мыла помещения.
Для Бенни, самым трудным, после недель страха, стали недели привыкания к образу жизни дохов, когда дни стирались в серую полосу однообразного никчемного существования. Даже просто такая жизнь, вела к отупению и равнодушию, сходных с результатами деструкции. Наверное, так было и задумано. Талантливые психологи разработали жизнь дохов до мелочей и вложили во все ее стороны деструктивную направленность, явную или неявную.
Для каждой бригады мусорщиков выделялась персональная комната, правда, без двери, так называемый, "бригадблок". В нем находились двухъярусные стеллажи на четырех человек, и одна пружинная кровать, для старшего. Кроме того, в комнате имелся стол со скамьями. И все. Остальное пространство бараков занимал огромный коридор, душевые и туалетные комнаты, а также подсобные помещения. Питались дохи в своих коморках. Пищу развозили дохи-кухари всегда в одно и то же время утром и вечером или, скорее, вечером и днем, так как работали дохи ночью, а днем спали. Бенни никак не мог смириться, что после работы приходилось безвылазно сидеть в бригадблоке, и совершенно ничего не делать. Спать запрещалось, лежать на стеллажах во внеурочное время тоже, поэтому все дохи тихо сидели за столами и тупо смотрели в пространство. Слава Богу, что можно было без ограничений ходить по коридору, что и делали десятки дохов каждый день, несмотря на усталость, после рабочей смены.
Но больше всего проблем Адамсу создал электросон. По распорядку, с 10.00 до 17.00 дохи отправлялись спать, и, как правило, делали это очень охотно. Потому, что на каждом спальном месте из стены шел маленький жгутик проводов и заканчивался изящным металлическим обручем. Надевать это устройство было обязательным правилом, и все дохи его тщательно соблюдали. Дело в том, что деструкция необратимо разрушала людям сон. Специалисты установили, что во время сна подсознание доха начинает сопротивляться, пробуждая воспоминания об утраченных эмоциях и чувствах. Наутро дох просыпался не отдохнувшим, нервным, с признаками глубокой депрессии. В конце концов, это приводило к дисбалансу нервной системы и неизбежному повтору сеанса деструкции, после которой дох, в лучшем случае, годился только в пахари, или, в противном случае, для утилизации. Хитроумные сотрудники социального института еще много сотен лет назад придумали способ решения этой проблемы, создав электросон. Надев обруч, дох погружался в калейдоскоп смешения красок, форм, звуков. Они всегда были разными, но эффект имели одинаковый: дохи отключались и словно летали в пространстве, где не могло быть полетов, потому, что не было и самого пространство. Во всяком случае, дохи всегда хотели вернуться туда. Электросон, таким образом, выступал в роли пряника, он был, пожалуй, главным фактором, возбуждающим в мозге доха центр удовольствий, все остальные возбудители отсекались деструкцией. Для дох даже еда и питье не носили иного смысла, кроме обязанности. Все это Адамс знал еще по обучению в полицейской академии, но преподаватели не доводили до своих слушателей, что электросон губительно действовал на "бракованных" дохов, вызывая у них головную боль и гипертрофированную ностальгию по утраченному нормальному миру. А может быть, они этого и сами не знали? Бенни таких устойчивых к воздействию деструкции людей про себя называл полудохами. Они всегда после побудки были вялыми, подавленными и резко выделялись из остальной толпы. Некоторые переставали есть, следить за своим санитарным состоянием, от них гнусно разило.
Полудохи исчезали, тихо и незаметно, но через некоторое время появлялись новые.
Электросон, как убедился Бенни, пагубно действовал на здорового человека. В первую же ночь (вернее, "время сна по распорядку") он не смог сомкнуть глаз и таращился в темноту, хотя жутко хотелось спать. Как только опускались веки, в мозгу вспыхивала звенящая нота, от которой наяву бы зубы заболели, а перед глазами мелькали цветные сполохи. Несколько раз Бенни забывался, бессильный перед дремотой и за эти несколько минут получал такой психологический удар, что, открыв глаза, чувствовал себя на краю пропасти, в которую падают только один раз. Не надевать обруч было невозможно, видимо в нем была заложена какая-то сигнализация. Адамсу повезло, в ту же первую ночь он в этом убедился. Часа за два до подъема в их бригадблок зашел патруль дрессеров. Боже! Как он испугался! Едва хватило сил оставаться недвижимым, он думал, все, конец, засыпался. Но охранники подошли к Пузырю, посветили фонариком и, надев ему на голову соскочивший во время сна обруч, тихо удалились. Решение пришло неожиданно: он развернул обруч на 180 градусов, и боли в голове прекратились. Сначала Бенни испугался, ожидая немедленного прихода дрессеров, но сон его сломил, и он сладко уснул. Охранники так и не пришли. Теперь каждый раз Адамс отходил ко сну с удовольствием, как настоящий дох, только надевал обруч задом наперед. Провод при этом шел ото лба, а не от затылка, но никто кроме Быка этого не видел, и хотя он всегда добросовестно следил за соблюдением распорядка, внимания на это не обращал, так как был слишком туп.
Кстати, отношения Адамса с бригадиром поначалу не ладились. Бык с первых дней воспылал к Бенни особым педагогическим рвением: все норовил воспитывать с помощью кулаков. Но Адамс, махнув рукой на возможные отрицательные последствия, вспомнил пару болевых приемов, которые отрабатывал еще на службе и Бык как-то сразу отступился, причем общался в дальнейшем без злобы и жажды мести, чем искренне удивил Бенни. Видимо, как не был туп Бык, оставшихся у него мозгов было достаточно, чтобы понять превосходство умения над простой физической силой.
Работали мусорщики с 20.00 до 6-7 часов утра. Все они были задействованы в обеспечении жизнедеятельности огромного 105 миллионного города. Все жители привыкли, что в S-1740 самый безопасный воздух, что Ха-шоу самое лучшее, что все его жители радостные и довольные. Люди родились в этом городе, многие успели завести семью, кое-кто даже считал себя счастливым, но никто не готовился к тому, что попадет в тот процент необходимости, который обслуживают Город. Никто никогда не сочувствовал дохам и никто не собирался пополнять их ряды собственной персоной. Однако пополняли. Дохи, это объект насмешек и презрения, до тех пор, пока не окажешься здесь, в заднем дворе Конторы. Бенни оказался и теперь постоянно мысленно перебирал свою прежнюю жизнь, прогонял воспоминания сквозь сито анализа и не мог понять, если он, вполне добропорядочный гражданин Федерации, из-за нелепого случая оказался здесь, на дне, то в чем причина этого? В том, что Бенни был потенциально чужд стабильности, этой религии новой цивилизации, и тогда, то, что случилось с ним, справедливо? Или сама новая цивилизация имеет какую-то червоточину, если не сказать больше: гнилую рану? Пока Адамс так и не нашел ответа. Каждый день вместе со своими товарищами он спускался в подземные лабиринты Города. И здесь он совершенно точно усвоил, что в любом случае, без каждодневного труда сотен тысяч дохов-мусорщиков, этот громадный мегаполис выжить не может. Так, где же, правда? Неужели правы преподаватели академии, вдалбливая офицерам полиции, что все, что угрожает стабильности даже в зародыше или в потенциале, должно быть немедленно пресечено, изолированно или подвергнуто деструкции, что это не жестокость, а суровая необходимость выживания человеческого сообщества. Образующийся при этом человеческий мусор не выбрасывался, а активно использовался, причем там, где нормальный человек вряд ли стал бы работать. По логике государства получалось, что из нормальных людей с ненормальной психикой с помощью деструкции делают ненормальных людей с "нормальной" психикой. Вместо того, чтобы разрушать общество, они добросовестно работали на него. Ведь если оглядеться вокруг, то нельзя не заметить, что в бараках всегда было чисто, кормили их досыта.... Адамс про себя горько улыбнулся, до чего он докатился: радуется, что у него добрые рабовладельцы.
Сегодня их бригада потеряла Кляксу. Адамс никак не мог остановить раз за разом прокручивающуюся ленту воспоминаний....
Как обычно, вечером, Бык вывел бригаду на маршрут: двадцатикилометровый отрезок одного из рукавов канализационного туннеля. Бенни и представить раньше себе не мог, насколько циклопическими были подземные сооружения. Многими тысячами километров тянулись от каждого города гигантские подземные каналы, наверное, сливающиеся где-то в сточные реки и питающие собой сточные моря.
Ритуал обхода участка был достаточно однообразен и поэтому очень скоро даже для Адамса превратился в набор автоматических действий: сначала спуск в клети, потом смрадная подсобка, где все влезают в заскорузлые комбинезоны, одевают маски с респираторами, пояса, цепи, фонари, багры и, через минуту на маршруте. Они выходили под огромные своды центрального ствола городской канализации. Респиратор спасал от зловонья лишь частично, поэтому первые вздохи казались ядовитыми, потом ничего, приедалось. У Быка на шее болталась рация, связь с дежурным дрессером. За полтора месяца Бенни ни разу не видел, чтобы бригадир пользовался ею. Он даже стал подозревать, что она неисправна. Сегодня ночью все началось как обычно. Гулко отдавались шаги по латанному — перелатанному металлическому пандусу с поручнями: дохи должны были успеть пройти за смену сорок километров: сначала двадцать по одной стороне, потом там, где канал упирался в глухую стенку, а поток нечистот бурно устремлялся под нее, перебирались на другую сторону, и топали обратно, еще двадцать. Периодически Бык наклонялся над поверхностью булькающего внизу потока и что-то там высвечивал фонариком. В этот раз он это делал чаще обычного и вглядывался вниз непривычно долго. График движения нарушился, а это плохо, если бригада опоздает, то останется без ужина. Бенни заметил, что Бык бурчал себе что-то под нос, видимо, пытался вслух размышлять. Неожиданно он остановился и, нажав кнопку на рации, глухо забубнил из-под респиратора:
