— Ну, хитрецы! — улыбнулся он. — Опять что-то изобрели.
Пока он занимался своими новыми ощущениями, его путы исчезли, освободив руки, ноги, грудь, также незаметно испарились и дисколеты. Георг потянулся и сладко вздохнул глоток воздуха. Он ничего не понимал, но ему нравились новые, вернее, давно забытые, ощущения. Ни о чем не беспокоясь, он огляделся и не торопясь прошелся по пустому залу. Его очень занимало разглядывание своих ладоней. Нет, они отличались от прежних, на них не было пор и загадочных линий, но они были осязаемы и непрозрачны. Хотя Георг чувствовал, что если он прищуриться, то они станут исчезать, таять, а он опять станет невидимым и повиснет под потолком.
— Ну, уж нет! — Проквуст встряхнул головой и опять вернул реальность нереальной обстановки вокруг него.
Ему было все равно, как они это сделали. Его радовали всякие мелочи, например, возможность, хлопнуть ладонью о ладонь, и пусть звука не было слышно, но он чувствовал их! А потом ему захотелось присесть. Георг не стал долго над этим задумываться, просто протянул палец перед собой и мысленно приказал: "Кресло!". И оно появилось! О, с каким наслаждением он сел на него, развалившись, разбросав в стороны свои ноги в массивных ботинках! С каким блаженством он их рассматривал!
Проквуста отвлек звук, первый в этом безмолвии. Он был похож на легкий выдох гигантских легких, сначала еле слышный, потом длинный и шумный. Он повернул голову, и увидел, хорава в длинном сером плаще. А может быть, это был не хорав?! Это существо было другим, ростом более высоким, чем прежние роботы хоравов. Голова несоразмерно большая, с сухой серой кожей из-под которой виднелись толстые жгуты кровеносных сосудов, крупные уши и большие круглые глаза, в которых не было ничего, кроме металлического блеска. Между ними крохотным, но изящным бугорком, возвышался нос, а под ним виднелся маленьких, безгубый рот. Хорав, или кто он там был, не торопясь прошел мимо Проквуста и, махнув перед собой трехпалой клешней (вот она-то, была точь-в-точь, как у хоравов, подумал Георг), грациозно уселся в появившееся перед ним кресло. Сидел он прямо, даже несколько величественно. А может, не умел по-другому?
— А вы стали другим, Гора! — раздался в голове Проквуста знакомый голос. — Познали ли вы себя, пришелец? — Торжественно, после некоторой паузы спросил хорав.
— Люций! Это вы?! — Проквуст почему-то чувствовал себя уверенно, независимо и безопасно, ему хотелось шутить и он совсем не обижался на старого Люция, хотя их прошлое расставание трудно было назвать теплым. — Вы опять в новом одеянии?
— Да, — Хорав степенно склонил большую голову. — А вот вы, Гора, остались все тем же излишне эмоциональным гуманоидом, хотя и являетесь баловнем судьбы. Удивляюсь, за что бог выбрал именно вас?
— Может быть за то, что у нас чувств больше, чем мыслей?
— Да? — Люций заинтересованно склонил голову. — Очень интересная мысль, я ее обдумаю. Значит вы, Гора, нашли свое прошлое?
— Да, нашел.
— И какое оно?
— Сладостное и далекое. Скажите, Люций, сколько лет прошло с момента моего побега?
— Почти пятьсот лет.
— Заметно, у вас многое изменилось.
— Да, Гора, многое. И во всем виноваты вы!
— Я?!
— Именно вы! — Люций встал и стал прохаживаться перед Проквустом. — Ваш уход от нас не просто удивил, а кардинально повлиял на нас, на наше мировоззрение. Мы поняли, что бесцельная жизнь пресна и ничтожна. Помните, вы задавали нам такой вопрос: какова цель нашей цивилизации?
— Да, помню, — Георгий запнулся. — Простите, Люций, но почему вы называете меня на "вы"?
— Потому и называю, что вы, Гора, наша легенда! Все хоравы узнали о вашем коротком пришествии и чудесном избавлении, и они уверовали в бога!
— Уверовали в бога?!
— А что нам оставалось делать? Одним мгновенным поступком вы разрушили всю нашу напыщенность, самомнение, показали нашу ничтожность перед промыслом божьим. Теперь мы чтим его, а вас Гора, почитаем святым!
— Что?! И вы тоже?!
— А как же иначе?
— Простите, Люций, но то, что вы говорите, слишком невероятно....
— Вы не верите нам?
— Если честно, нет.
— Напрасно. Но я не буду уверять вас в нашей преданности, за нас будут говорить наши дела.
Голова у Проквуста пошла кругом. Если бы он мог незаметно ущипнуть себя, то обязательно бы это сделал. От всей этой сцены попахивало каким-то фарсом, подвохом. Но с другой стороны, а вдруг хоравы действительно изменились, и он послужил для этого неким катализатором? Разве можно разрушать их надежды?! Он надеялся избавиться на Недине от решений, а теперь опять приходилось принимать их, и вновь ошибаться было нельзя.
— Люций, а каков ваш нынешний статус?
— Можете называть меня канцлером.
— Странная должность.
— Вряд ли, скорее вы ее восприняли таким образом, ведь мы же с вами не беседуем, а обмениваемся мыслями. Согласитесь, это разные вещи.
— Да, верно, — растерянно ответил Георг и замолк, обдумывая услышанное. Толковых мыслей не было, поэтому он обрадовался, когда канцлер прервал паузу.
— Гора, а каково ваше истинное имя?
— Истинное? В смысле то, каким меня нарекла мать?
— Можно сказать и так.
— Георг. Георг Проквуст.
— У вас двойное имя?! Это очень почетно! У нас второе имя нужно заслужить.
— Нет, на нашей планете, это обычное дело. А у вас есть второе имя?
— Да, — канцлер скромно потупил взгляд в пол. — Мое второе имя Гариль, что означает мудрый.
— Очень приятно, Люций Гариль, — Проквуст встал и церемонно наклонил голову. На него поневоле стало действовать невозмутимое поведение канцлера, подчеркнуто официозное и торжественное.
Они не сговариваясь, вновь присели на кресла.
— Вы не представляете, Георг Проквуст, как радостно мне видеть вас среди нас!
— Извините, Люций, но меня можно называть одним именем.
— Хорошо, Георг, для меня это великая честь! Что вы намерены делать?
— Честно говоря, не знаю.
— Так, может быть, — голос канцлера зазвенел скрытой радостью, — вы останетесь с нами?
— Я не знаю, Люций, — Проквуст растерялся. — Зачем я вам? Если уж на то пошло, то, как символ, я вам нужнее, чем как индивидуум. Я ведь совершенно обычный человек....
— Не говорите так о себе, Георг! — прервал его взволнованно канцлер. — Дело не в вашем интеллекте или в ваших необыкновенных душевных качествах, хотя они могут быть бесконечно хороши, дело в вашем предназначении!
— Но я вовсе неуверен, что оно у меня есть?!
— Зато мы это знаем наверняка!
— Откуда?!
— Мы тысячи раз просматривали записи вашего ухода, просчитали возможные варианты и поняли, что вас освободила, даже не молитва, а просто обращение к богу! Разве это не свидетельство вашей избранности?
— А вдруг это просто совпадение?
— Нет, таких совпадений не бывает.
— Ну, тогда я сдаюсь, — Проквуст махнул рукой и откинулся на спинку кресла.
— То есть вы остаетесь?!
— Да, подождите вы, канцлер! Вы меня прямо мертвой хваткой держите, не продохнуть. Мне подумать надо.
— Хорошо, простите, Георг, я могу уйти.
— Нет, не надо, давайте пока поговорим на другие темы.
— С удовольствием.
— Вот, например, ваш новый вид, это что?
— Это наша новая оболочка! Она живая.
— Живая?!
— Да. Это нечто вроде биомашины, искусственного организма. Мы вселяемся в него и полноценно управляем материей.
— То есть это старый метод на новом уровне?
— В какой-то степени, с этим можно согласиться.
— А почему вы не попытались возобновить деторождение?
— Почему же не пытались, пытались. У нас остался огромный банк биоматериала, но у нас не получилось.
— Биоматериал испортился?
— Испортился? — Гариль едва заметно улыбнулся. — Нет, у нас такого на Недине не бывает, мы не ошибаемся при управлении материей. Проблема в другом. При слиянии клеток по старым, многократно проверенным методикам, у нас начинают расти прежние организмы, только в них нет души.
— Как нет души?!
— А так, они пусты. Организмы растут, а новая личность в них отсутствует!
— Господь лишил вас искры божьей! — прошептал Проквуст, но канцлер его услышал и грустно качнул головой.
— Да, вы правы, Георг, мы пришли к тому же выводу.
— И теперь вы пытаетесь вернуть внимание Бога?
— Да, но только не в качестве самоцели. Теперь мы хотим понять свое предназначение.
— Простите, канцлер, но, я думаю, пока у вас, его нет.
— Как ни горько это признавать, вы правы. Поэтому-то я так и обрадовался, узнав, что, возможно, вы останетесь с нами. Я очень надеюсь, что господь заметит нас рядом с вами и вернет нас к себе. Георг, давайте искать истину вместе!
— Истину?! А почему вы решили, что я должен искать истину?
— А что же еще может искать избранник господа?!
Люций вдруг встал и неуклюже преклонил правое колено, словно присягал на верность. Его большая голова покорно склонилась.
— От имени всего народа хоравов я прошу вас, Георг Проквуст, останьтесь с нами.
Георг испуганно вскочил с кресла и бросился поднимать старого канцлера.
— Господь, с вами, Гариль! — запричитал он, подхватывая собеседника под руку. — Поверьте, я не заслуживаю преклонения, я сам должен перед богом каяться.
— Нет! — Люций упрямо мотал головой и не вставал с колена. — Вы наша последняя надежда, Георг.
— Ну, хорошо! — выкрикнул неожиданно для самого себя Проквуст. — Я остаюсь с вами! Но только учтите, — он отстранил от себя радостно вскочившего канцлера, — я не обещаю быть с вами вечно!
— Хорошо, мы согласны на все. Разрешите мне ненадолго уйти, всего на минуту, народ ждет вестей!
— Да, ради бога!
Проквуст вернулся в кресло и удивленно взирал на смешно семенящего вдали канцлера, невольно сравнивая его с прежним Люцием. Неужели так возможно кардинально измениться? Или хоравы играют с ним?
* * *
Проквуст примерил свое новое тело. Оно было гибким, чувствительным, дышащим, оно было живым. Он посмотрел на свои необычные руки. Хоравы постарались на славу, вырастив для него пятипалые ладони. Они несколько отличались от настоящих человеческих, были поуже, подлиннее, потоньше, но они были! Георг пошевелил пальцами. Очень необычно, они изгибались в любом месте, у искусственного организма суставы отсутствовали, в нем вообще не было костей. Ткань уплотнялась до каменной твердости там, где импульсы из мозга этого желали. Он глубоко вздохнул и ощутил легкую и свежую струю воздуха.
Проквуст вспомнил недавний разговор с Дамой, у которой оказалось приятное имя Джулия.
— Зачем вам эти биообъекты, разве металлическая оболочка робота менее надежна?
— Нет, Святой Гора, роботы прочнее. Причина не в безопасности, а в предназначении. Мы предполагаем, что на своем пути непременно встретимся с другими разумными существами, и поэтому не хотим, чтобы нас принимали за цивилизацию машин.
— Ну, а если на какой-нибудь планете будут очень тяжелые условия, холод или, наоборот, жуткая жара, или атмосфера будет ядовитой?
— О, это нашим организмам в определенных пределах нестрашно, они рассчитаны на функционирование в самых агрессивных средах, и даже некоторое время могут находиться в открытом космосе.
— Джулия, а почему искусственные организмы так похожи, почему нельзя было придать им индивидуальные отличия.
Она улыбнулась и объяснила, что данный вопрос вызвал у хоравов многолетнюю полемику.
— Понимаете, Святой...
Георг до сих пор внутренне вздрагивал от подобного к себе обращения, но попыток что-либо изменить, уже не предпринимал. Пробовал, не помогло. Он только диву давался, что могло приключиться с этой цивилизацией, которая из массы застарелых эгоистов и циников чуть ли не мгновенно превратилась в доброжелательное и богобоязненное общество. Они всерьез считали его святым и только руководство планеты могло обращаться к нему двойным именем, для остальных хоравов он был Святым.
— Понимаете, Святой Гора, когда природа награждает или обделяет тех или иных индивидуумов внешностью и здоровьем, это не так обидно. А в нашем случае, мы добились абсолютно здорового организма и, естественно, смогли бы придать ему любые черты, пришедшие на ум хоравов. С одной стороны это могло несколько оживить наш мир, побудив состязательность фантазий, но с другой, это могло принести потенциальную конфликтность. В конце концов, победила точка зрения унификации.
— Джулия, но ведь искусственные организмы, насколько я понимаю, не вполне похожи на хоравов, почему?
— Мы решили, что эти организмы не мы сами и лучше, если мы не будем об этом забывать.
— Да, очень логично, — согласился Георг.
Проквуст перевел взгляд со своих рук на апартаменты, в которые его заселили. Они состояли из трех комнат, одна из которых была спальней. Помнится, когда он первый раз зашел сюда, ему очень польстило, что там стояла большая кровать, но потом он вдруг вспомнил, что не спит.
— Да, — грустно подумал Георг, — и не сплю, и не пью, и не ем, и девушек не люблю. Разве это жизнь?!
Вообще-то Проквуст лукавил. На самом деле его новая оболочка требовала редкого потребления некой биокашицы, не очень приятной на вид, но вполне вкусной на вкус. А еще новое тело требовало за собой ухода. Его иногда надо было мыть, и еще более редко, чем есть, посещать туалетную комнату. Когда Георг ее осмотрел, то подивился ее сходности с обычной человеческой ванной комнатой, все было также разумно и рационально. Так что, ворчал Проквуст зря, на самом деле, ему нравилось все это делать, нравилось ощущать упругие струи воды душа на сильных плечах, нравилось глотать невзрачную пищу (жаль только редко — раз в неделю), нравилось проводить руками по спинке кресла и чувствовать, как она шершаво сопротивляется его пальцам. И на своей кровати ему нравилось лежать.
Как-то, валяясь на мягких длинных валиках, служивших хоравам подушками, и скучно поглядывая в потолок, он спросил себя, интересно, а какая на ощупь, кожа Джулии? И испугался, потому что раньше такие мысли в его голову не приходили. Последние недели он проводил с ней много времени. Она водила его по разным уголкам планеты, рассказывала, как пользоваться местным компьютером, обучала необходимым хоравским словам и символам. Он и не заметил, как стал скучать без нее, как с нетерпением ждет нового дня, чтобы продолжить общение со своей Дамой. Георг быстро привык к тому, что он святой, что молодая хоравка смотрела на него глубинным взглядом, полным восхищения и почитания. Нет, он не подсмотрел это в ее глазах, в этих черных фонарях ничего нельзя было прочитать, он это чувствовал и знал, что не ошибается. Он был уверен, что и ей с ним интересно, вот только в причинах ее благорасположения он сомневался, боялся, что она просто гордиться тем, что недоступно всем остальным хоравам: общение со святым.
В дверь раздался стук. Проквуст радостно вскочил с кресла.
— Войдите!
Дверь открылась, и в нее вошел, вернее, вплыл торжественный канцлер.
